Читать книгу Дни силы и слабости - Юлиана Яроцкая - Страница 5

Матильда поставила крышку обратно на сливной бачок. С точки зрения логики, все вернулось на круги своя: рыбы оказались там же, откуда сегодня спозаранку были варварски изъяты. Туалет освобожден. Скандал замят. Но все равно как‑то тоскливо.

Дверь открылась и в прихожую вошел Сенк.

– Что, девица? Все грустишь над туалетом?

– Угу.

– Мне ничего не приходило? – Сенк перешел на кухню, достал из холодильника тарелку с пюре и выложил половину ее содержимого на сковородку. Каждый раз, возвращаясь домой, он спрашивает одно и то же.

– Приходило. – Матильда уныло села на табуретку за столом. Ее голос звучал отрешенно. – Приходила какая‑то женщина с длинными светлыми волосами, спрашивала, где ты.

– И что ты ответила?

– Сказала, что тебя посадили за коллаборацию.

– Правильно. – Сенк поджег конфорку. Пюре, помешиваемое деревянной лопаткой, «ожило». По воздуху поплыл уютный запах газа.

– Злая была?

– Нет.

– Огорченная?

– Нет.

– Она не спрашивала ничего про деньги?

– Нет. Только про долги спрашивала.

– Замечательно. А она… такая, в бежевом пальто была?

– Нет, она была голой.

Сенк медленно оторвался от помешивания пюре и внимательно посмотрел на сестру.

– Ну да, да, она была в пальто. – Матильда решила сдаться.

Ее брата в первую очередь интересовали его визитеры, а не то, как у нее дела.

К запаху газа начал примешиваться запах разогреваемого картофеля. Домашний, творящий благодать запах еды.

Сенк с умиротворенной улыбкой возобновил помешивание. Все дела решались сами собой. А было бы еще лучше, приди та женщина голой. Ничего не меняется. Все хорошо.

– Рассказывай, как живешь без меня, блошка ты самостоятельная.

Матильда ненавидела, когда ее так называли, но сразу оживилась: наконец‑то ею интересуются.

– В борьбе между мной и супом победил суп.

– Ну и зря.

– Заходила жена почтальона. Она опять за него работает. Ему нездоровится. Я спросила, почему они не подают заявление на пособие.

– Ха, я догадываюсь, почему. Ну, и что она ответила?

– Сказала, что уже писали заявление. Но их послали на очень плохое слово.

– Естественно. – Сенк поддел вилкой пюре и попробовал. – Мне кажется, пересолено.

Матильда, околдованная ароматом двухдневного картофельного пюре, вспомнила, что проголодалась. Но не клянчить же чужое.

– Никогда ничего не проси у государства, – Сенк поучительно накрыл сковороду крышкой и убавил огонь. – Не верь, не бойся, не проси. Ничего хорошего тебе там не обломится.

– Даже когда мне нужно будет подавать заявление на пенсию?

– А к тому времени, – Сенк открыл кран и подставил под напор медный чайник, – ты уже, я надеюсь, будешь жить в другой стране. Где пенсия не будет похожа на милостыню, и ее не нужно будет вымаливать, как у нас.

Матильда вздохнула. Казалось, будто вопрос пенсии был для нее особо злободневным.

– Слыхала, – Сенк выключил воду, поставил чайник на вторую конфорку и продолжил воспитательный монолог. – Наша мусульманская соседка, Лиз, ты ее знаешь. В хиджабе вечно ходит. Так вот ее, когда на пенсию выходила, заставили подписать дарственную о том, что квартира после ее смерти становится собственностью комитета народного образования. При том, что такого комитета в природе не существует.

– Зачем же она подписала?

– Затем, что иначе пенсию отказывались выдавать. Квартиру ведь тоже на хлеб не намажешь, тем более – посмертно. Но ты пойми сам подход: правительство у тебя может выманить все, что пожелает. Хочет квартиру – вперед: отписывай, а то голодной останешься.

Пауза.

– Такое только в нашей стране бывает.

Сенк оглянулся на часы. Минутная стрелка прилежно висела на одиннадцати. Часовая стрелка так же прилежно отсутствовала.

Он еще раз попробовал пюре.

– Пересолено. Точно пересолено. Ты не солила ничего в мое отсутствие?

Матильда неуверенно помотала головой.

– Даже к солонке не прикасалась?

Матильда еще раз неуверенно помотала головой.

– Ладно, верю. Может, это я пересолил.

Сенк выключил плиту, поставил сковородку на стол и достал из буфета свою чашку. У него она была одна‑единственная, неприкосновенная. Идеальный цилиндр с мультяшными пчелами. Никому другому из этой чашки пить нельзя.

Матильда наблюдала за процессом. Сняв закипающий чайник с плиты и погасив вторую конфорку, Сенк влил кипяток в свой грааль. Затем достал из буфета баночку с высушенным липовым цветом. (Сам собирал! В экологически чистом северном лесу, с настоящей липы! Не чета магазинной трухе из бамбука и одуванчика). Открутил крышку. Поднес баночку к лицу, словно кислородную маску. Вдохнул. Несколько секунд ловил приход. Затем чайной ложкой отмерил ровно десять грамм. Не девять, не одиннадцать – боже сохрани. Чай предается кипятку. Пар поднимается в небеса. Баночка закрывается. Аминь.

– Так зачем, говоришь, приходила жена почтальона? – Сенк уселся напротив сестры, поставил перед собой сковородку и чашку и наконец принялся за пюре.

– Полчаса жаловалась на цены в социальных супермаркетах. А потом на здоровье мужа. Она принесла тебе бумажку.

– Давай ее сюда.

Матильда колеблется.

– Там слон еще не дорисован…

– Давай‑давай, – с набитым ртом Сенк пробормотал еще что‑то менее выразительное и отхлебнул чаю.

Матильда вернулась к дивану, нашла среди десятков своих скетчей маленькую записку от жены почтальона и принесла за стол. Пока Сенк читал, она внимательно изучала его лицо. Его глаза, сощурившись, сканировали сначала первую строчку, потом вторую, потом третью. Всего их было три или четыре. Матильда привыкла, что и поздравительные записки, и некрологи ее брат читает с одним и тем же лицом. Но изменилось что‑то в самом Сенке. Что‑то.

Он прочел одну и ту же строчку несколько раз. Как перечитывают абзац в сложной книге. В записке говорилось о том, что в среду начнется война в городе Ж. И не какая‑нибудь, а очень агрессивная, горячая и страшная. Да‑да, милый адресат, скоро твой город превратится в кровавую бойню с паникой и мародерством, потому что все поймут, что оказались в банке. В прозрачной банке. И когда вражеские войска придут все взрывать – мирное население рванет прочь из города, а через границу их никто не пропустит. Потому что выехать из города Ж сложнее, чем вырастить кукурузу на дне океана. Куда же вы, милые соотечественники? Вечеринка только начинается.

Сенк счел записку бредом и решил выяснить завтра на работе – не разыграл ли его кто‑нибудь из коллег.

– Ну? – Матильда выжидательно налегла на стол. С обратной стороны записки на нее смотрел синий слоненок без бивней.

– Что «ну»? Разогреть тебе суп?

– Что в записке? – Матильда обиделась.

– Ты же рисовала на ней. И не прочла?

– Читать я умею, но я ничего не понимаю в таких записках.

Сенк еще раз отхлебнул чаю.

– Совершенно верно. Потому что суп не ешь.

– Я серьезно.

– И я серьезно. Ты ведь в самом деле его не ешь. Какие уж тут шутки.

– Ну Сенк…

– Не Сенк. Суп.

– Давай в преферанс? – оживилась Матильда. – Я выигрываю – и ты покупаешь мне круассаны. Ты выигрываешь – и все, я ем суп. Даже разогретый.

– Нет, играть с тобой я не буду. Ты жульничаешь. Да и потом, я не в форме, – Сенк в пару глотков опустошил чашку и отнес ее в раковину.

– Тогда на тебя ляжет вина за голодающих детей города.

– Окей. Я согласен.

Сенк еще раз посмотрел на часы. Минутная стрелка отдувалась за двоих.

– Ну что, уже почти половина. Пойдем?

Матильда тут же отвлеклась от мрачных мыслей о супе.

– На Черный?

– На Черный.

– Пойдем!

Они столпились в прихожей – если толпой можно назвать двух людей, – обуваясь и путаясь друг у друга под ногами.

Сенка иногда настораживала эта непосредственная, невинная радость, возникающая на лице сестры, когда ей сулят участие в афере. Чистый восторг. Эти военные походы, совершаемые по субботам, служили теперь не столько корыстным, сколько воспитательным целям. Матильде предстояло многое понять. Многому научиться. Она и так знает немало, как для своего возраста. Но этого недостаточно. Универсальный опыт. С тех пор, как Сенк нашел стабильную работу и необходимость добывать деньги «на стороне» отпала, Черный Рынок был плавно задвинут на периферию и превратился в развлечение. Признанный мастер, тончайший психолог ушел в неофициальную отставку своего неофициального ремесла. Но бросать его окончательно было жалко. Слишком много труда, слишком много хороших приемчиков наработано за годы практики. Еще когда были живы родители, Сенк, голый‑босой‑голодный, кормил всю семью коммерческими махинациями. Хотя даже махинациями назвать это было сложно. Махинациями это значилось на бумажках педантичных полицейских, неоднократно ловивших его «по молодости, по глупости». Если бы вы родились в городе Ж, вы бы знали, что столкнуться с полицией на Черном Рынке – все равно, что наступить на лапу саблезубому тигру. Ужасающе и маловероятно. Полицаи по‑своему красноречивы. Изобретательны. Охотники до дешевого веселья. Но придраться к Сенку всерьез все не удавалось: у него был разработан кодекс игрока, который он чтил, – и пытался тому же научить Матильду. Никаких проблем с законом. Вообще никакого закона. Мрак и пережитки гнилой империи. Младшая сестра – надежда на светлое будущее. Сенк был невероятно горд собой из‑за нее. Этому юному созданию предполагалось передать навыки и «все свое мастерство», хотя оба знали, что их деятельность никогда не станет чем‑то посерьезней хобби. Для Сенка это способ не терять форму. Для Матильды это – пока еще – просто игра. Для нее еще все – игра. Один сплошной преферанс. Но в процессе этой игры Сенк намеревался обучить ее всему, что потребуется для выживания в самых скверных экономических условиях. В таких, в каких не раз оказывался он сам. Пока вокруг есть люди – с ними можно договориться. Пока возможен договор – возможна и сделка. Без высокого положения в политической пирамиде, без богатой родни в самых верхах современного общества выжить можно только так. («В противном случае, тебя ждут очереди за кислородом и безработица до конца твоих дней. Запомни: всегда, всегда надо сучить лапками. Иначе утонешь».)