Читать книгу Дни силы и слабости - Юлиана Яроцкая - Страница 4

Часть 0
0.3. Учебный лагерь «Ёжики»

Оглавление

В учебном лагере «Ёжики», куда следовало бы ходить всем детям округа, Матильда не появлялась уже больше года. После реформы государственная система образования в городе Ж стала напоминать юнкерские училища. Все школы, лицеи, гимназии, колледжи были переформированы в учебные лагеря с акцентом на том, что дети должны привыкать взаимодействовать с окружающим миром. А окружающий мир – это система государственных органов города Ж. Дети должны привыкать быть частицами этого мира. Частицами механизмов, с помощью которых государство решает свои проблемы. Эту роль почему‑то считали почетной. Университеты были более либеральными к своим подопечным. Предполагалось, что в них будут учиться дети политиков. А дети политиков – это такие дети, которые вершат судьбы своих учителей. Поэтому раздражать и ограничивать их в самовыражении нельзя.

Учебные лагеря для детей от пяти до пятнадцати лет, напротив, отличались консерватизмом. Потому что сюда не попадают отпрыски влиятельных особ. Потому что это не так комфортно, как учиться дома с педагогами или вовсе за рубежом. Потому что это воспитывает склонность подчиняться, а не склонность влиять. Ведь именно отсюда выйдут будущие странные женщины в клетчатых юбках. Здесь они пройдут свою первую закалку. Как поется в старой песне, – «уютные лесные тюрьмы для детей». Только располагались они не в лесу, а в городе.

Целью учебных лагерей было усмирить дикий нрав своих узников, так как философия педагогики гласила, что дети по природе своей – ленивые, слабые, склонные к разрушению создания. И лишь строгий контроль и дисциплина могут сделать из них что‑то похожее на человека. На тех людей, которые наводняют город Ж и платят налоги в казну. Покидая учебный лагерь, заготовка должна знать, куда она пойдет работать, что она за это получит и как ей взаимодействовать с другими заготовками. На входе имеем необработанное сырье, на выходе получаем полуфабрикат. Это называется «вывести в люди».

Процесс обучения устроен так, чтобы впихнуть в головы юных чингачгуков максимальное количество информации в максимально сжатые сроки. Это рационально. Это полезно. Это нравится их родителям. Оказываясь в обществе малознакомых людей или куря у подъезда с соседями, они как бы между делом говорят: «А мой Роджер такой молодец. Он выиграл олимпиаду по французскому языку и чемпионат по плаванию, а на следующей неделе начинает подготовку к конкурсу поделок из папье‑маше…» Публика завистливо улыбается. Родитель купается в лучах славы своего чада.

По мнению философии педагогики, идеальный ребенок – это такой ребенок, который делает то, что от него хотят. Хотят от Васи прочитывания ста слов в минуту – он их читает. Вася – гордость мамы и папы и надежда отечества. И если что-то идет не по плану – нужно возвращаться в начало и исправлять ошибку. Нужно популярно объяснить Васе, что сто слов в минуту – это обязательно, это жизненно важно. А лучше – сто пятьдесят. Раз за разом переписывать, перекраивать, переделывать, пока сознание заготовки не придет в соответствие со стандартами. Потому что если ребенок не соответствует стандартам – значит он дефективный.


Праздник первого сентября для Матильды каждый год оборачивался катастрофой. Как только ей исполнилось пять лет, Сенку пришло уведомление по почте – повестка на газетной бумаге – о том, что его сестра призывается пополнить ряды воспитанников ближайшего учебного лагеря в сентябре этого года. Посещение лагерей в городе Ж принудительное – делать нечего, пришлось идти. Кроме того, перед этим важным мероприятием все дети – также принудительно – проходят государственный IQ‑тест. Вопросы на логику, на память, тест на стандартное мышление. И если вы с ним не справитесь – черта с два вас оставят в покое.

Вспоминая свое детство, Сенк предвидел, какое разочарование ждет Матильду. Наивное, любознательное существо, которое только‑только научилось читать, писать, считать и решать квадратные уравнения (угадайте, чьих рук дело), – она думала, что нырнет в океан открытий и с радостью в нем утонет, как обещали агитационные плакаты лагеря. «В бой за новыми знаниями!» – кричали они. Это внушало энтузиазм. Все красиво, по‑взрослому, одеты. Обвешаны цветами. У всех нарядные новые туфли. К тому же, самые смышленые девочки, по традиции, первого сентября катаются на плече у взрослого дяди и звонят в колокольчик. И вечеринка начинается. Естественно, Матильда вознамерилась стать этой самой звонящей девочкой – в том, что она самая смышленая, сомнений не возникало. Осталось только убедить в этом остальных – они ведь тоже неглупые, и поймут, что именно она должна звонить в этот день.

Матильда никак не могла понять, почему ее брат – такой большой и умный – с презрением относится к этому заведению. Ведь учебный лагерь – это же здорово. По дороге они купили букет пионов для учительницы, Сенк пробормотал напутственную речь. «Постарайся вести себя спокойно. Взрослые не любят, когда с ними спорят. Даже если знают, что не правы. Когда ты вырастешь, вокруг будет уже другой мир. Меня рядом не будет. Поэтому привыкай жить с пониманием, что все вокруг могут ошибаться. Постарайся не делать глупостей. Знания – они как река. Представь, что я жду тебя на том берегу…» Сентябрь блестел солнцем в лужах. Все, что нужно для счастья, есть. Белая блузка. Юбочка в полоску. Портфель, тетради и целая куча фломастеров. Новых. Не таких, которыми пару дней рисуешь, и на третий они высыхают. А таких, которыми хоть год, хоть два года рисуй дни напролет – они все как новые. «Лизнешь – мне потом придется забирать тебя из городского морга», – предупредил Сенк, когда покупал ей эти фломастеры. Химический состав канцелярских товаров ему не нравился. «Я не маленькая, чтобы учить меня лизать фломастеры», – огрызнулась Матильда. Она ненавидела, когда кто‑то делал ей замечания, предназначенные двухлетним. Да и в морге она уже не раз бывала – одна из родственниц там работает – и ничего страшного не увидела. Вам когда‑нибудь вредили покойники? Было бы чего бояться.

Матильда чувствовала себя вооруженной до ноздрей.


Во дворе лагеря собрались дети самых разных сортов. Долговязые, с очками, с младшими братьями‑сестрами, с шумными родителями, пухлые с бабушками, тонкие с разведенными матерями. Плачущие. Смеющиеся. Скучающие. Все они сегодня должны были стать частью чего‑то большого и могучего. Так обещали плакаты.

Первый облом случился на линейке. Ровно в девять утра детей построили ровной шеренгой. Все прекратили шуметь и начали жутко волноваться. Появилась музыка. Торжественная. От страха кто‑то неподалеку описался, и его увели. Но музыка не стихала. Фанфары. Барабаны. В дверях трехэтажного здания лагеря появилась помпезно одетая Главная Дама и чинно прошествовала мимо шеренги.

Матильда затаила дыхание.

Сейчас эта суровая с виду женщина решит ее судьбу. Такова традиция. Матильда внимательно изучила буклет о школьном лагере, который Сенк получил вместе с повесткой. Сложенная втрое бумажка с осенними листиками и улыбающимися преподавателями. В буклете было сказано, что торжество первого сентября отмечается по старой традиции. Главная Дама выберет Звонящую Девочку. Самую сообразительную. Самую миленькую. Которая будет звонить в колокольчик. Вот‑вот должен был случиться какой‑то коллективный инсайт.

Ястребиным взором Главная Дама изучала дрожащих новобранцев. Матильда гордо вскинула голову и приготовилась делать шаг вперед – ведь выберут именно ее. Она умнее всех! Она оказалась лучшей в списке тех, кто прошел IQ‑тест. Выберут и посадят на плечо дяде, дадут колокольчик и надо будет звонить.

Но Главная Дама прошла мимо.

Сначала это вызвало легкую тревогу. Матильда успокоила себя. Мало ли, как выглядит вся процедура. Ничего страшного. Выбор Звонящей Девочки – непростая задача! Но буквально спустя пару минут произошло ужасное. Выяснилось, что Матильда по росту где‑то посередине между главным дылдой и главным лилипутом. Проще говоря, средненькая. И из‑за этого ее даже не рассматривали на роль Звонящей Девочки. Как будто не было никакой подготовительной кампании. Как будто никто не смотрел на результаты тестов.

Главная Дама молча вывела из строя самую низенькую, самую худенькую девочку и усадила ее на плечо выпускнику.

Ей дали в руки колокольчик. Музыка стихла.

Матильда не могла поверить своим глазам. Разве эта пигалица заслужила почетное место Звонящей Девочки? Разве рост значит больше, чем ум? «Разве дело в этом?!», – она изумленно уставилась на Сенка, требуя справедливости. Он всегда говорил, что «кто умнее, тот и выиграл». Но справедливость не восторжествовала. «Видишь, здесь выбирают тех, кого удобнее носить, – пожал плечами Сенк. – Вон, посмотри на выпускника. Этот шестнадцатилетний шкет сам еще мелкий, вдруг он тебя не поднимет».

Звонящая Девочка проехала вдоль публики, вяло размахивая колокольчиком. Выпускник старался ее не уронить, изо всех сил сжимая тонкие ножки в белых колготках. Так, что казалось, они вот‑вот переломятся, и Звонящая Девочка с хрустом шмякнется на асфальт.

Матильда ждала этого момента. Справедливость может быть жестокой. Она выше добра и зла. Она эпична и беспощадна.

Но девочка не шмякнулась, и ноги ее не пострадали. Даже белые колготки не порвались, хотя должны были. Новые белые колготки! Пальцы выпускника, сжавшие икры Звонящей Девочки, должны были их надорвать. Или хотя бы помять. Или сделать хоть что‑нибудь, чтобы Матильде было не так обидно.

«Не бери в голову, – сказал стоящий позади Сенк, – в этой стране всем насрать на твои способности, если они не соответствуют ожиданиям системы».

Остаток дня прошел в пассивном унынии. Главная Дама поздравила всех со вступлением в первый учебный год, обнадежила родителей и поблагодарила меценатов. Потом всех увели внутрь. Рассортировали по группам. Матильда не помнила, как очутилась в душном светлом помещении с рядами столов, за которыми сидели другие дети. На стенах – плакаты с буквами и таблицей умножения. Окна заставлены чахлыми растениями. Матильда сама чувствовала себя чахлым растением. Энтузиазм как рукой сняло. Что уж и говорить – Сенк был прав. Учебный лагерь – это совсем не то, что обещали плакаты и информационный буклет.

Скучая, Матильда разглядывала людей вокруг. Детей мероприятие утомило, и они рвались на волю. Главная Дама пыталась их удержать строгими замечаниями. Она повесила на двери листик с расписанием занятий. После нее в комнату зашел старичок‑учитель. Он представился, а потом начал рисовать что‑то на белой доске. Маркер со скрипом рассекал гладкое пространство. Линии. Полосы. Черная линия встречается с красной.

Старичок рассказывал что‑то об административном устройстве города Ж. Тема интересная, но Матильда плохо слушала. Она была оглушена тем, что все не так. Не так, как она мечтала. Справедливости нет. Еще и этот мальчик за соседним столом ни с того ни с сего достал из рюкзака бутерброд и уминает его, всем своим видом выказывая невоспитанность. Сейчас старичок заметит и сделает замечание. И отберет бутерброд. А потом дорисует на белой доске таблицу, впишет в нее строки про структуру органов власти и расскажет о финансовом контроле. Это обязательно. То же самое, что можно прочесть в энциклопедии, только нуднее и дольше. Ничего нового.

Матильда повернула голову и уставилась в окно. Снаружи была по‑прежнему восхитительная погода. Начался обратный отсчет до конца учебного дня, когда придет Сенк и заберет ее домой. А тех детей, которые живут далеко и не могут каждый день ездить на учебу, уведут в специальное детское хранилище, где они будут есть и спать до следующего дня. А на выходных поедут к родителям.

Матильда вздохнула и принялась рисовать фломастером слона, прямо на столе, пока противный мальчик с бутербродом не увидел и не нажаловался учителю.

Потом в их комнату пришла женщина с острым подбородком, вытерла таблицы старичка на доске и написала вместо них примеры на вычитание. Матильда любила математику, но считать, сколько яблок останется в паровозе, если положить восемь и выкинуть три – это же детский сад. И если это актуально для других пятилетних мальчиков и девочек, то что она делает среди них?

Посреди урока женщина с острым подбородком, имени которой Матильда даже не запомнила, внезапно чего‑то от нее потребовала: «Реймер! Встань и ответь, сколько яблок останется в паровозе, если…» На доске примитивные рисунки яблок перемежались числами и стрелочками. Матильда ответила – таким же нарочито скучным голосом, каким вещала женщина с острым подбородком. Пусть увидит себя со стороны. Но пародию восприняли всерьез. «Правильно», – Матильде разрешили сесть и не трогали до конца урока. С чувством юмора взрослым тоже не везет. Можно было возобновить рисование слона.

Женщина с острым подбородком не вызвала интереса у Матильды. Как и сменившие ее мужчина с глобусом и девушка со стопкой учебников, она не сказала ничего уникального. Ничего исключительного. Ничего такого, ради чего стоило бы здесь сидеть. Дома уютнее. Собаку можно гладить. А по вечерам приходит с работы Сенк и рассказывает ей, почему созвездия меняют свое положение на небе в разное время года. Или почему лист бумаги нельзя сложить больше семи раз. Или как ток, попадающий в лампочку, превращается в свет.

В конце первого школьного дня, когда погашенные нагрузкой дети разбрелись кто куда, Матильда решила расставить все точки над неприличным словом, которое вертелось в ее голове по поводу учебного лагеря. Она, набравшись мужества, собрала волю в кулак и решилась на подвиг – пошла прямиком к директору. Потому что директор – это такой главный дядя, который всем управляет и который может повлиять на ситуацию с высоты своего кресла. Директор – он как царь. Грохнет кулаком по столу – и все сразу разбегаются. Он внимателен, строг и справедлив. И поэтому обращаться надо именно к нему. В свои пять лет Матильда прекрасно понимала, что чем меньше посредников на пути к цели – тем лучше.

Постучав в дверь, она подождала несколько секунд и, не дожидаясь ответа, открыла.

– Вам же не разрешали войти! – раздраженно сказал кто‑то.

Матильда остановилась на пороге.

По кабинету прогуливалась женщина средних лет в ярко‑голубом трикотажном платье, которое совершенно не подходило ни ее возрасту, ни ее комплекции. Высокая прическа в стиле диснеевских принцесс. Лаковые туфли.

– Мне нужен директор.

Матильда не ощущала священного трепета, свойственного всем детям, которые попадают в кабинет директора. Она вообще ничего не чувствовала, кроме разочарования.

– Ну я директор. – Внезапно заявила женщина в трикотажном платье. – Выйди за дверь и войди нормально, как воспитанные люди.

Разочарование возросло вдвое, только теперь к нему добавилось оскорбление. Это она‑то невоспитанная?! Гнев ударил Матильде в голову и вышвырнул прочь из кабинета в сопровождении громкого хлопка двери. Она понеслась на улицу, на воздух, как будто сбегая от монстра во сне. Это слишком невероятно, чтобы быть правдой. До сих пор положение дел было просто очень тяжелым, но после визита к этой женщине оно стало невыносимым. Директор был последней инстанцией, способной прекратить это безобразие. Убогость правил, ущербность программы, занудство преподавателей. Матильда негодовала. В ее сказочно‑патриархальной ментальности не укладывалось, как – ну вот как? – директором может быть эта особа в трикотажном платье? Директор – он ведь самый главный. Царь зверей, король-лев. Разве эта женщина может быть самой главной? Она не развеяла Матильдины сомнения по поводу лагеря – она их подтвердила. И к ней нельзя прийти с предложениями что‑то поменять, что‑то улучшить, рассказать что‑то важное, пожаловаться. Она ничего не поймет. Потому что она – одна из них. Она – часть убивающей машины, которая давит жителей города Ж.

В тот день Матильда поняла, почему ее брат так не любит государственную систему образования.

Дни силы и слабости

Подняться наверх