Читать книгу Царство Беззакония. Цикл «Аномиада» - Адриан Лорей - Страница 10

– Господин! Вы сами приказали вас разбудить! – Его пихнули в плечо. Магнус заворчал, натянул на голову мягкое суконное одеяло, которым укрывался от комарья. Свеча, поднесенная к его лицу, обжигала глаза непривычной яркостью. – Проснитесь!

То глубокое небытие, которое он мог бы назвать сном, не желало без боя отдавать его реальному миру. Кого-то очень похожего на его брата вели на казнь на залитой дождем улице. Безлицые люди в черных капюшонах кидали в него мертвых крыс. Смутное видение разрезала белая мраморная арка, увенчанная надписью, которую трудно было разобрать. Ржавая, воняющая трупным ядом клетка стала последним пристанищем заключенному, и вся дождевая завеса, что падала на него из глубины небес, солеными ручьями умывала его искалеченное лицо. Как морская вода. Или как слезы. «Подождите, я не согласен, – пронеслось в голове Магнуса, – он не виновен, у меня есть доказательства!» Но ни один безлицый человек не повернул безлицую голову, чтобы ответить: послушайте его, ведь он говорит правду.

Духи сновидений не успели показать Магнусу, что случилось с тем человеком, когда его подняли на эшафот, затянули на шее веревку, и смачный внутриутробный голос, под удаляющийся шум грозы, воскликнул «Следующий!»

Гиацентро не сдавался.

– Да проснитесь же…

Безо всякой охоты Магнус разлепил веки.

– М-хррм… да… что, уже полночь? – пробубнил он. Флёр кромешной тьмы отодвинулся и свеча потускнела. «Нет, не потускнела, просто Ги спрятал ее за ладонью».

– Да, патрон, как вы просили… ваш брат, он ждет вас в храме Талиона, помните?

– Найди мою тогу, – вяло попросил Магнус. «Ничего не случится, если он подождет еще немного».

Ги принялся копаться в дорогом сундуке, который так любезно предоставил им хозяин гостиницы. Яркость свечи больше не мешала глазам. Магнус ненавидел, когда его сон прерывали вот так безжалостно, но ему ничего не оставалось, кроме как пересилить себя и подняться с грехом пополам. Вино смыло неприятный привкус, поселившийся на языке, пока Магнус спал, и поставив на место ограненный кубок, трибун снова сел на кровать, наблюдая как возится и кряхтит Ги.

Свет полной Луны проникал в комнату, сплескиваясь с теплым сиянием свечи. Борясь с желанием поспать еще чуток, Магнус перебрал планы на сегодняшнюю встречу. «Я должен сказать Гаю, что эта казнь была ошибкой, большой ошибкой. Я ничего и никогда не просил у него, кроме справедливых судов и милости к плебсу. Если тебя назначили магистром оффиций, хотя бы поступай благоразумно, не этому ли нас учили?..» Но он знал, что не только о невинно убиенных будет говорить с ним Гай Ульпий Сцевола, человек, которого боятся и ненавидят все преступные кодлы отсюда и до городов дальнего севера; человек, всегда отличавшийся невыразимым терпением и уверенностью в своей правоте. «Они и не представляют себе, на что способно воображение моего брата». Нет, скорее всего Гай в очередной раз пожелает, чтобы Магнус перешел к нему в магистратуру, бросив неблагодарную работу трибуна. «Зачем тебе нужен этот плебейский сброд?» – как будто наяву говорил он из тьмы. Но Магнус в очередной раз откажется.

Гиацентро подал плед. Магнус расправил руки. Через минуту юноша, обернув ткань с зелеными полосами вокруг тела Магнуса, превратил ее в изящную белую тогу, и скрепил застёжкой на левом плече. Легкое шерстяное полотно приятно обнимало спину и грудь. «Лишь бы все прошло как надо», подумал трибун, для бодрости еще раз отпив вина из кубка.

– Думаю, мы вернемся еще до заката, – сказал он, посмотрев в окно.

Ги снял ставни и отворил дверь.

– После вас.

Не разбудив ни одну мышь в гостинице они спустились на первый этаж, после чего незаметно ускользнули из здания под тишину некогда бурлящего жизнью приемного зала. «Как прекрасно. Нет, правда. Ни одной живой души. Очень хорошо». Магнус мысленно вернулся к тому моменту, когда вчерашним вечером льстивая натурка Тобиаса от лица всего заведения предоставила им с Ги лучшие апартаменты, какие только можно было сыскать в Привале, и на пути туда раздаривала такие почести, что хватило бы до самой смерти. «Наивно было бы полагать, что он просто меня уважает. Нет. Ему что-то нужно. Всем как всегда что-то нужно». Закрывая за собой дверь в гостиницу, трибун хмыкнул этой внезапной догадке.

Одинокий морской ветер разгуливал по широким безмолвным улицам Делового Квартала. Но Аргелайн не спал – где-то за окнами белокаменных домов еще трепыхалась жизнь: супруги предавались любви; догорали свечи на подоконнике; старики под гулкий треск очага знакомили юношей с ремеслами, девочек – с вышиванием.

По любопытному лицу Ги было понятно, что и он тоже представляет себе похожий домашний уют. Если бы не долговая кабала его семьи, которая вырвала его из детства и опустила в яму рабства, он жил бы сейчас в одной из этих инсул30, или у себя на родине в Терруде. У него была бы невеста – не какая-нибудь проститутка из ближайшего люпанария, к которой залезают в окно тысячи бабников, нет, молодая и самая порядочная амхорийка. Он бы не посвятил себя службе велеречивым идиотам. Он не стал бы сгибаться под ударами плети. Его бы не выставили на рынок. Иногда трибун задавал себе вопрос «Почему Ги остался со мной? Неужели рабство меняет человека настолько, что он больше ничего не знает, кроме своего долга?»

– Как только доберемся до этого храма, – сказал Магнус, – ты постоишь на улице, хорошо? Мой религиозный братец даже в редкие минуты благоразумия не захочет видеть бывшего раба.

– Слушаюсь, – кивнул Ги, – если так, то придется.

Они вышли к узкому переулку. На всем его протяжении светили красноватые фонарики, зажженные с помощью сенехара31, и серый дорожный камень притворялся мозаикой, впитавшей в себя все оттенки алого.

– Это правда, что храм Талиона самый большой из всех в городе? – спросил Ги.

– Нет, есть храмы и больше. – Магнус глянул на крыши, надеясь увидеть там мелькающий черной полосой купол.

– Насколько больше?

– Достаточно, чтобы внушать трепет доверчивым глупцам.

Впереди замерцали огни Площади Правосудия32. Раздался крик, – это с крыши сорвалась заблудившаяся чайка, что не успела найти гнездо до заката.

– Господин Сцевола, наверное, с вами бы не согласился, да?

Магнус улыбнулся.

– Наверное. – Свет красных фонарей перекрашивал бледно-синее лицо Ги, присущее его народу, в темные тона. – Мой брат не согласился бы и с тем, что это мы, патриции, придумали богов, чтобы держать плебеев в узде, и пока те разбивают лбы в молитвах, пока это удерживает их от восстания, мои коллеги могут спать спокойно.

– Получается, никаких богов не существует? – не унимался Ги. – Это все выдумки?

– Мы с Гаем родились в семье, где так называемые боги почитались уже сотни лет. Сила, Разум, Закон и Страсть… додумались же. – Магнус по-плебейски сплюнул на обочину, чтобы показать, какого мнения он о разных там богах. – Уже двадцать лет прошло, а я и сейчас помню, что мне сказал брат на обряде имянаречения. Что боги следят за всем, что мы делаем. Они вершат справедливость, историю, без них в мире не будет порядка… Ги, ты помнишь тех людей на колесах, людей, которых мы видели, когда подошли к столице? Если верить брату, боги следили и за ними… и если это так, тогда они ничем не лучше людей, которые их выдумали. Зачем нам такие боги?

Его вопрос остался без ответа. И неудивительно. Все бывшие рабы не понаслышке знают, как тщетны упования на богов, в этот естественный абсинтум, когда сзади тебя подгоняют плетью, а спереди стоит ухмыляющийся стражник, готовый отправить к хозяину твою голову. Магнус видел, как толпы рабов сгоняли в пещеры просто потому, что одному родовитому вельможе привиделась там золотая жила… одному родовитому вельможе – не богу, а всего лишь смертному.

Через минуту они вышли на площадь, залитую огненными брызгами. Светочи в ромбообразных жаровнях плясали под сиртос ленивого ночного ветра, но в них не было нужды, небо, покинувшее плен высоких крыш, само искрилось лучами звезд.

– Здесь бы поместилось целое войско! – воскликнул Ги, почесав затылок. – Мы точно туда пришли?

– Кто бы сомневался, – подтвердил Магнус.

Его взгляд угодил в исчирканную колоннами громадину, наилучшее из доказательств того, что они пришли к Храму Талиона. К пронаосу широкими маршами поднималась лестница. Площадь распростерлась перед ней, как похотливая девка перед очередным нанимателем, и робкий лунный свет, стелясь по ступеням, лобзал мрамор храмовых плит, словно покорный в своем безумии фанатик. Веяло ритуалами и опасными запретами. Веяло смертью и кровью.

– Что ты хочешь этим сказать, дорогой братец? – Магнус в растерянности сложил руки крест-накрест. – Похвастаться?

– Патрон, я сяду вооон там, хорошо? – Ги указал на самую дальнюю ступеньку.

– Садись куда хочешь.

Магнус начал подъем по лестнице. Из подозрительно открытых дверей выходил странный речитатив. «Тен-там… урртом… теке-теке-там». На полпути остановившись, трибун обернулся к Ги. – Эй. Только не уходи никуда, слышишь?

Гиацентро сделал жест, означающий, что он все понял.

«Тен-там… тен-там… теке-теке-там». Различить женские и мужские голоса было практически невозможно, мистический хорал смешивал их, как краски в палитре. Тихо шуршали трещотки, – а может это шипели змеи, заговоренные жрецами? И они вращались под бряканье литавров, как кобры у ног колдуна. Редкий всхлип авлоса ускорял причитание, шипение трещоток и стук литавров, но ненадолго, голос как бы обрывался, дробь стихала, треск пропадал, и снова размеренной походкой со стороны дверей шел причет: «тен-там… теке-теке-там… урртом…»

Магнус замялся в дверях. «Пустяковина, я там долго не задержусь… это безумие какое-то». Но процессия продолжалась, как будто в мире ничего больше не существовало, кроме этого храма и медленного кружившего у его дверей речитатива. Шаг. Вот еще один. Магнус оказался внутри, прижав к груди левую руку, а правую спрятав в складки тоги.

Овальный холл, в центре которого блестела двухметровая статуя мужчины с бородой, держащего в одной руке меч, в другой свиток, воздевал руки-колонны к кессонам обсидианового купола. Идола окантовывал треугольный сад, росший в нем лядвенец должен был вероятно иметь какое-то символическое значение, но Магнус в символах не разбирался. Ему они грезились такой же бесполезной мишурой, как золото на доспехах или бриллианты в эфесе меча. Около изваяния Талиона собрались фециалы33 в изжелта-красных трабеях34 и послушники в серых мантиях. Только один человек сидел на коленях, погруженный в молитву. Его черно-зеленая тога касалась пола.

Не нужно было иметь третий глаз, чтобы понять, кто здесь Гай Ульпий Сцевола.

– Неужели встретить любимого брата нельзя как-нибудь иначе? За кубком вина, например? – Вряд ли эти слова долетели до ушей Сцеволы, озабоченного лишь угождением невидимым существам. Магнус приложил руку ко рту. Наблюдать за всем происходящим было отвратительно.

– Не понимаю, к чему все это!

«Тен-там… тен-там… теке-теке-там»

Фециалы закружились вокруг статуи. На долю секунды они поворачивались лицами к Магнусу, но смотрели не на него, а как бы сквозь, прежде чем пропасть за крупными ногами идола. Мужчина в черно-золотой тоге недвижно стоял на коленях. Магнус увидел за ограждением на втором этаже закутанного в балахон старика, пристально глядящего ему в сторону. «А это еще что за шут?» Судя по безумному блеску в глазах и надменному виду чудаковатый синеволосый дедок явно был не в себе. «Еще умалишенных не хватало. Зачем их только здесь привечают?» Но трибуна не хватило на долгую игру в гляделки с ним. Желание повернуться и выйти становилось сильнее. Он подошел ближе к танцующим жрецам, лелея надежду, что этот ритуальный балаган когда-нибудь прервется, надо всего лишь подождать. «Не парься, трибун, имей терпение. Ты и не через такое проходил. До утра эти фанатики точно закончат».

Магнус ошибся. Закончили они раньше. Уже спустя пару секунд мужчина в тоге встал и приложился лбом к идолу. Ростом он на дюйм превосходил всех остальных, кроме разве что Магнуса, потому как Магнус от рождения был выше, чем Гай. В том, что это был именно Гай, можно было не сомневаться. Все те же кучерявые волосы, беспорядочно лежащие на голове, темно-коричневые, как у отца. Все та же осанка, гордая и подчеркнуто величественная, словно Гай был не магистром оффиций, а самим императором. Магнусу вдруг подумалось, что из него вышел бы отличный актер. Гай с легкостью сыграл бы в театре императора Эвраксия Великого.

Как только Гай выпрямился, фециалы перестали танцевать и поклонились, сначала ему, словно богу, потом идолу. Магнусу наконец-то повезло встретиться с ним лицом к лицу, когда брат повернулся, чтобы ознаменовать конец ритуала какой-то заунывной речью. На его сухом уставшем лице, как пожар в осеннем лесу, горела улыбка. «Он не устал», пролетела мысль, «он никогда не устает».

Повеяло ирисом и майораном – кто-то выронил масляные благовония.

Если бы Магнус верил в богов, он бы сказал, что в этот момент его подтолкнула вперед какая-то неведомая сила. Но, к счастью, он в такие силы не верил, и двинулся к фециалам только потому, что знал, эта вакханалия окончена и теперь – уж по-любому – можно спокойно поговорить.

Крепкие руки магистра обняли его. Трибун похлопал брата по спине.

– Сколько Мы не видели тебя, брат? – сказал он хорошо знакомым Магнусу резким и открытым голосом. – Целая вечность прошла с тех пор, когда ты покинул Нас!

– Да… наверно. – Магнус неуверенно огляделся. На них смотрели. Их подслушивали. И тот старикашка наверху следил за ним, не смыкая глаз, как за добычей, которую нельзя упустить. – Как считаешь, может нам поговорить в другом месте? Подальше от… ну сам понимаешь.

Последние слова он произнес шепотом, чтобы эхо не разнесло их по всему храму. Магистр оффиций понимающе кивнул, и протянул руку в сторону лестницы на верхний этаж храма. Его черно-золотая тога поглощала свет.

– Как тебе будет угодно, – проговорил Гай. – С лоджии открывается захватывающий вид на Храмовую площадь. Надеюсь, ты еще не научился бояться комаров, пока ехал к Нам, добрый братец.

– Нисколько. – Магнус нашел, что лучше уж с комариным писком около ушей, но на свежем воздухе, чем в окружении фанатиков. Правда, очень скоро – когда они начали подниматься и должны были пересечь еще пару ступенек, напереймы принялся спускаться тот самый старик.

Вблизи он казался еще безумнее.

– А, познакомься, это Наш друг Хаарон, – Гай с довольной улыбкой представил ему синеволосого старика. – Более мудрого человека ты не найдешь ни здесь, ни где бы то ни было еще. О да, братец, это воистину великий человек.

Трибун преодолел себя, приветливо улыбнувшись. Получилось, скорее всего, не очень правдоподобно. Кончики его губ задрожали и оставалось надеяться, что Хаарон этого не увидел. Ну не умел Магнус притворно лыбиться. Если ему что-то не нравилось – да, его глаза могли врать, его голос менялся, подделать это не составляло труда… но по улыбке об этом узнавали все. И когда четыре года назад он появился в Сенате, старший брат сходу бросил камешек в огород амбициозному юноше в лавровом венке, вышедшему только что с порога школы ораторов: выше народного трибуна он не поднимется.

На лице авгура не дрогнула ни одна мышца, – если и были в нем какие-то чувства, ненависть или страх, то он их тщательно скрывал. Не изменились и глаза, холодные, как две проруби, с мрачно нависающими веками.

– И это твой друг? – спросил Магнус после того, как они вышли на лоджию. Прохладный, не замутненный благовониями воздух придал бодрости.

– Даже в ночи Мы видим недоверие в твоих глазах, почему, дорогой брат? – Гай, казалось, на мгновение расстроился.

– Ты ошибаешься. Я доверяю тебе.

«Во всяком случае я в тебя верю, Гай, как верил всегда».

Упершись локтями о парапет, брат вскинул голову и устремил взор на звезды. Он громко дышал, жадно захватывая воздух, будто утомленный путник, присевший на камень после долгой дороги. Когда он повернулся к Магнусу, лунное сияние высветило на его лбу капли пота.

– Как Альбонт? Он все так же красив, как в нашем детстве?

Магнус смотрел на площадь, на утопающие во тьме улочки, на потухающие и уже потухшие огни в домах.

– Все так же красив. А может быть и красивее. В этом году прошло двенадцать навмахий35, больше чем когда-либо. Люди шли в Альбонт со всей провинции, лишь бы увидеть наши знаменитые корабельные бои.

– Наш отец был бы счастлив узнать, что его гладиаторская команда себя окупает.

– Если бы он был жив, – согласился Магнус. «Амфитеатр – не лучшая из его идей, но ничего не поделаешь, память есть память, а деньги остаются деньгами».

– Боги о нем позаботились.

«Вот в этом я крайне сомневаюсь…»

– Однако жива еще тетушка Гликера. Ты не забыл, как мы тырили с ее кухни разные сладости? А она приходила к нашему отцу и…

– …и давала нам еще сладостей, лишь бы мы не мешали ей ворковать с ухажером. – Сначала Гай всего лишь улыбнулся, потом зашелся от смеха, очевидно тронутый воспоминаниями прошлого. Для всех остальных он был магистром оффиций, но только Магнус был железно уверен, что видит его истинное лицо.

– Хорошо, что она жива. Так мало осталось в живых, – добавил он с невеселой ухмылкой, когда прекратил смеяться.

– Представь, что умудрилась сделать старая Гликера в свой шестидесятый юбилей?

– Выйти замуж?

– И знал бы ты, за кого… за Андроника! Ты представляешь?

Гай нахмурился.

– Ну, помнишь этого парня, который постоянно ошивался у нас в экседре36? – напомнил Магнус. – Всегда, когда мы забегали, он там был.

– Парня? Ты называешь парнем того сорокалетнего иллюстра37, который выкидывал какой-нибудь номер, лишь бы наш отец замолвил за него слово в Сенате? Ему сейчас, должно быть, за семьдесят.

– Они стоят друг друга. – Магнус засмеялся и, не переставая улыбаться, опустил голову. Легкий ветерок трепал волосы. «Удивительно, что ты еще помнишь». – Может нам и не следовало работать в Сенате.

– Прервать семейную традицию? Любимый братец, ты шутишь?

– Этот город не для меня. В Альбонте было на порядок уютнее. Там отовсюду тебя окружают воспоминания из детства, а здесь, как будто ничего не поменялось…

– Посмотри, это столица всего мира. – Гай выпрямился и расставил руки, как оратор на подиуме. – Здесь вершатся судьбы всего живого и неживого, всего, что ходит, растет, летает и плавает. Это дом богов.

– Твоих богов, Гай.

– Богов нашего отца, нашей матери. – Он надменно выпятил подбородок. Магнус, пожимая плечами, посмотрел вниз, где большой портик скрывал подножие храма, и где Гиацентро, быть может, сидел в одиночестве у какой-нибудь холодной колонны.

– Я бы хотел поговорить с тобой о случившемся, – взыскательно начал трибун. К этому моменту он готовился весь вчерашний день и первую половину вечера.

– Иногда Нам кажется, что только этого ради ты и появляешься в Аргелайне. Когда последний раз ты заходил к Нам для того, чтобы просто побеседовать?

Хоть в голосе Гая и не прозвучало обиды, Магнус почувствовал себя скверно.

– Не бери на свой счет, брат, если это семейная традиция, мы должны ее поддерживать. У нас не…

– Рассказывай, – прервал Гай. – Мы догадываемся, о чем ты скажешь, но все равно, рассказывай.

– Те люди у ворот… прикованные к колесам… – Даже сейчас, когда единственными звуками, долетающими до ушей Магнуса, были отдаленный стрекот и завывание блуждающего ветра, он все еще слышал те стоны. Он видел губы, едва движимые в бессмысленной попытке произнести слово. Видел потекшую от дождя кровь. Снова ощутил горечь на языке, вспомнив прошлое утро, когда содержимое желудка выходило из него от смрада и ужаса.

– К колесам?

– Архиликтор подчиняется тебе, Гай. Ты руководишь всеми ликторами. Скажи мне, как это могло произойти? Как он обвинил невиновных?

Несколько секунд Гай не отвечал, и Магнусу, который с нетерпением пытался поймать его взгляд, чертовски недоставало его ответа. Всего одно слово, чтобы понять, почему.

– Ты молчишь, потому что тебе нечего сказать в свое оправдание? Эту казнь не применяли, посчитав зверской даже самые зверские правители Империи. Я не понимаю.

Гай повернулся спиной к площади, сцепил пальцы на груди, будто раздумывая. Он смотрел в пол, где лунная белизна смешалась с тенью от колоннады.

– Не всё при дворе тебе знакомо, любимый брат, – ответил Гай, когда Магнус уже начал терять терпение. – И архиликтор Руфио подчиняется отнюдь не только Нам.

– Не всё? Так посвяти меня!

– Мы не сможем за одну ночь объяснить тебе, как так получилось, что ты вообще увидел этих казненных. Их планировали убить тайно и без свидетелей.

– Только не говори мне, что это планировал ты! – рявкнул Магнус, но, выдохнув, живо оглянулся на вход. «Фавнова задница! Еще не хватало, чтобы меня кто-нибудь услышал!»

Гай отрицательно покачал головой.

– Ты же знаешь, Мы бы никогда подобного не сделали. Мы за справедливость и за честность.

– Хотелось бы верить, брат. Ладно, если все это не ты сделал, прости меня. Наверное… нет, наверняка, я погорячился.

– Ничего страшного. – Он улыбнулся и покровительственно опустил руку на плечо Магнуса. – Мы видим, что ты жаждешь наказать виновного. И можем дать совет: не ищи его здесь. В этом храме нет места обману, как бы ты не хотел найти его в Наших жрецах и Нас самих.

Трибун скинул его руку с плеча.

– Я уже не мальчишка. Хватит этих отцовских жестов.

Гай хмыкнул, не ответив.

В ночном небе появилась птица. Взмахами белых крыл она рассекла воздух, напоенный светом луны, но через секунду ее уже никто не видел. Была ли эта одинокая птичка той самой чайкой, которую они с Гиацентро видели по дороге к храму? Заблудившаяся, потерявшая свое гнездо. Как он сам, всего минуту назад ожидавший услышать нелепые выгородки брата, и теперь вынужденный просить у него прощения.

Так они бы молчали еще очень долго, если бы Магнус не заговорил первым.

– Ты прав, надо наказать виновного. Это твоя обязанность, не так ли? Так почему ты не отправил легионеров на поиски виновника? Его надо схватить и судить.

Гай хотел что-то сказать, но Магнус не сдержался и высказал еще одну, давно утаиваемую в голове мысль:

– А вообще. Готов поспорить, это самоуправство ликторов. Такие, как Руфио, весь народ готовы отправить на колесо.

– Осторожнее, спор можно и проиграть.

– Я опять ошибся? – Магнус засмеялся, чтобы скрыть разочарование.

Сцевола задумался.

– Вчера утром, незадолго до того, как ты приехал, консул принимал во дворце вегенбержцев. О, как Черный Лев любит похвастаться своей карьерой! Он уверял Нас, что в выборе союзников разбирается лучше самого императора. Мы думаем, он казнил тех невинных женщин и мужчин, чтобы показать, кто истинный повелитель эфиланян, и это логично. За кем еще пойдут эти варвары, как не за кровожадным тираном?

– Твои осведомители тебя обманывают. Не факт, но думаю, так и есть. – Он не знал о вегенбержцах, и о том, что Люциус Силмаез кого-то принимал во дворце без ведома сенаторов, но его смекалки явно недостаточно, чтобы проворачивать такие ходы. Для дальновидного политика Люциус слишком вспыльчивый человек.

– Ты опять Нам не веришь?

– Нет, но… есть ли доказательства?

К удивлению Магнуса Гай вытащил из закромов черной тоги скрученный в трубочку пергамент и протянул ему.

– Изучи на досуге.

– Что это? – Он ухватил свиток, но, раскрыв его, увидел только бессмысленный набор серых каракулей на бордово-красной бумаге. Было слишком темно, чтобы разобрать их.

– То доказательство, о котором ты просишь. – Гай сделал указующий жест, как бы упрекая его «вот сам почитай, а потом и в третий раз попроси прощения, мой младшенький, глупенький братец!»

– Что-ж, в гостинице я обязательно изучу его. Кстати, уже глубокая ночь, и кажется, мне…

– Боги правые, ты собираешься вернуться в этот жалкий кабак? Не стоит. У Нас есть вилла, оставайся на ней.

Насмешка в его голосе заставила Магнуса плотно зажать губы, чтобы не вырвалось какое-нибудь плохое слово.

– Нет, – натянуто улыбнулся трибун, – я предпочитаю быть ближе к народу.

– Тогда Мы предлагаем немного задержаться. Наш наставник Хаарон готовит важный ритуал.

– Ритуал? Ты смеешься?

– Клянемся, это не займет твоего времени.

– Хаарон – это тот старик, который меня недолюбливает?

– С чего ты решил? – Гая, кажется, не интересовало, как местные жрецы относятся к Магнусу. И это приносило облегчение. Было бы хуже, если б он доверял им больше, чем брату. – Помнишь, как фециал нашего отца устраивал ауспиции? Гадания приносили столько новостей о будущем…

– У всех этих новостей было естественное объяснение.

– Не будь так строг. То был фециал, жрец низшего ранга. Нам гадать будет сам великий авгур.

«Думаю, ничего хорошего мне это не сулит. Ладно. Если он хочет, чтобы я прошел эти дрянные ауспиции, пусть так, я ничего против не имею. Пусть это будет акт благодарности. За свиток и так далее. Если свиток, конечно, не подделка».

– Только ради тебя, Гай. Не думай впредь, что я приезжаю в Аргелайн лишь ради дел.

– Твои слова приносят Нам счастье, – отозвался брат, торопливо потянув его к выходу из лоджии. – А сейчас нам следует возвращаться. Ритуал скоро начнется.

– Откуда ты… – «Ну да. Весь прием он спланировал. А ты, Магнус, думал иначе?»

Они с братом вновь очутились на лестнице, ведущей к первому этажу. Магнус с недоверием поглядывал вниз. В их отсутствии жрецы успели притащить круглый стол, и теперь, выставив его около левой ноги каменного божка, тихо шептали над ним заклинания.

Их поглотил транс. Равнодушно закатанные глаза нацелились в небесную пустоту, головы покачивались, словно в согласии с неведомой мыслью. Когда Магнус спустился, Гай позвал его за собой, и в уголках его губ поселилась хорошо различимая и уверенная улыбка.

Магнус ничему не удивлялся. Ни этой улыбке, – поскольку Гай находился сейчас в самом центре своей тарелки. Ни заметив за его спиной синеволосого старика, – безумца для безумного ритуала. Или, как сказал бы брат, «верного авгура», просто заменив «безумца» подходящим синонимом. «Может Тобиас был и прав, когда говорил о странных людях, посещающих магистра оффиций. Это вполне правдоподобно».

Магнус не отходил от Гая, ни когда фециалы приволокли здорового жертвенного барана и приказали послушникам обступить его, ни когда они – и Сцевола вместе с ними – заплясали вокруг жертвенника, как ранее вокруг идола. «Еще вчера баран не знал, что его возьмут и выпотрошат. Н-да, не повезло. И чего ему не сиделось? Ускакал бы вместе с любимой баранихой по своим бараньим делам». Магнус ловил себя на мысли, что хочет думать о чем угодно, пусть хоть об особенностях менталитета баранов, но только не о том, что происходит в настоящее время. Обнадеживало, что не вечны эти жертвы ради братской любви: скоро пройдет заседание Сената, через неделю месяц Первых ветров, а там он наконец-то уедет, стряхнув у порога, как пыль с сандалий, все нежелательные воспоминания.

Фециалы вращали ритуальными кинжалами, очерчивая над головой круги, и сами кружились, как винтики в замысловатом механизме, занимая каждый свое определенное место. Ритм их движений едва попадал в такт музыке барабанчиков, которыми играли послушники – те стояли внутри круга и читали молитву на неизвестном Магнусу языке. Со стороны это было похоже на упражнения молодых людей в палестре, одни – тихо повторяют вслух зачитанные философские изречения, другие исполняют гимнастические телодвижения, чтобы показать учителям, что они готовы стать полноценными гражданами Эфилании. Но кроваво-красные трабеи фециалов не оставляли права думать, что весь ритуал создавался ради испытаний на выносливость или физическую силу. Да и не было среди фециалов молодых людей – одни белобородые старики с морщинистыми лбами, старики, которые через десять-пятнадцать лет осядут в своих домах, как все порядочные люди в их возрасте, и больше не смогут выполнять эти обряды. Сил не хватит. И никакие боги тому не помогут. Интересно, что они скажут тогда магистру оффиций и их синеволосому начальнику?

Оставаясь в стороне, Магнус скрестил руки – в такой позе, которую некоторые могли бы назвать защитной, он следил за Гаем, безучастный и по сути беспомощный. Рядом стоял Хаарон, и краешком глаза Магнус мог видеть, как авгур косится на него, словно бы он нечистое животное, посмевшее зайти на священную землю.

Время от времени в круге красных трабей мелькали серые капюшоны послушников и черно-золотая тога брата. Шепот послушников становился громче, в руке одного из них показался топорик, его на миг занесли над головами жрецов, и резким движением опустили на жертвенник. Немного времени прошло прежде, чем по мрамору потекла кровь, а один из послушников поднял окровавленную баранью голову, воскликнув:

– Пусть боги вершат наши судьбы!

Не дожидаясь, когда послушники начнут пить эту кровь или делать еще что-то возмутительное с бараньей головой, Магнус отвернулся. И как на грех его взгляд случайно упал на Хаарона. Оказалось, авгур уже давно следил за ним, – он смотрел не мигая прямо в глаза, и тот факт, что трибун это заметил, нисколько похоже не смущал жреца. Руки его были расправлены свободно. Голова наклонена набок. Это была его территория, и здесь он безраздельный владыка, ограниченный лишь сомнительной дружбой с магистром оффиций.

Магнус с промедлением заметил, что испещрившие его подбородок борозды собрались в гротескной улыбке. Издевательской, циничной, угрожающей улыбке. Наверняка, если бы Магнус встретил Хаарона при других обстоятельствах, на жертвенном столе лежал бы он сам, а не этот несчастный барашек.

– Мы призываем Ласнерри Гермафродита, царя небесного шатра и повелителя морских волн, невесту мужей, и жениха невест!

Кружение фециалов вокруг жертвенника ускорилось.

– Мы призываем Салерио Хитреца, посланника доброй воли, великого стратега, да ведет он нас Окольными Путями!

Окровавленные руки послушников поднялись в верх. Они указывали на купол, что даже изнутри походил на черную ночь.

– Мы призываем Ашергату, хранительницу очага и дарительницу любовных страстей! Чародейка снов и императрица кошмаров – да сбудутся твои видения!

Магнус не понимал, кто говорит. Или может он слышит голоса в своем подсознании? Тем временем круг развернулся в другую сторону. Фециалы и Гай пошли против часовой стрелки.

– Мы призываем Талиона, судью над судьями, райкса38 жребия и цезаря мировых весов! Яви нам свое решение, о владыка, о властелин, о сверкающая фасция!

Круг распался на две части и фециалы, как волны, разрезаемые носом корабля, отплыли в сторону, образовав некое подобие коридора из алых одеяний, концом которого был залитый кровью жертвенный стол. Хаарон двинулся по направлению к нему. Магнус хотел незаметно заглянуть Гаю в глаза и найти там ответ, что сейчас будет, но брат держал их закрытыми. Он припал губами к своему кинжалу, как страстный любовник к губам возлюбленной.

Трибун крепче стиснул руки на груди. Это когда-нибудь закончится, повторял он себе. В храме становилось жарко и тело Магнуса изнывало от влажных капель пота. «Это когда-нибудь ЗАКОНЧИТСЯ!?»

Хаарон приблизился к жертвеннику. Гай Ульпий Сцевола передал ему свой кинжал. Его нижняя губа обливалась кровью. Он порезал себя? Намеренно? Хаарон с благоговением поднял барана брюхом к верху и сделал надрез. Разверзнутая утроба обнажила внутренности. Передавая кинжал обратно Гаю, Хаарон вознес обагренные кровью руки к куполу, потом – опустил их внутрь барана, извлекая оттуда сплетения кишок и поднимая к глазам. Так как Хаарон стоял спиной к Магнусу, трибун не знал, насколько пристально этот безумный старик в них всматривается в поползновении разглядеть будущее.

– Вот оно! – объявил авгур. – Вот оно!

Гай рухнул на колени, и запричитал. Как же низко, подумал Магнус, высокого господина низводит это религиозное мракобесие.

Ни бубенцы, ни барабанчики давно уже не играли свои монотонные ритмы. Только противное чваканье потрохов и настойчивый шепот Гая – все, что слышал Магнус. Больше ничего. Все остальные звуки были низвергнуты и принесены в позорную жертву. Воздух обернулся удушающим облаком майоранового дыма. Безумие, подстеленное к ногам холодного идола, от которого пахнуло смертью.

Это когда-нибудь закончится?!

Кровь на мраморе…

– Готовьтесь услышать, что рекут боги! – Голос Хаарона разбил тишину на тысячу осколков.

Он повернулся в сторону Магнуса. С одобрением посмотрел на Сцеволу.

– Я вижу… я вижу Башню, – начал он. – Она уходит в небеса и скрывается в облаках. Ее балконы устремлены к рассвету! Ее шпиль – к звездам! Ее окружают стены, высокие как Ветреные горы! Враг подступает к ней, но Башня стоит! Почему? О, я знаю, четыре титана держат ее на своих плечах! Башня золотая, как Корона Империи, и сверкает, как солнце! – И без того завораживающая речь Хаарона прониклась страхом и благоговением. – Что… что это? – Лицо его переменилось. – Башня дрожит. Как она может дрожать? Неужели что-то случится? О нет. Она накренилась. Тень ее стала короче! Постойте… – Он удивленно приподнял кустистые седые брови. – Башня падает. Но кто это там внизу? Очень похожи друг на друга. У одного в руке меч, у другого – свиток. Они вздымают их над собой и удерживают ими Башню, а титаны перевязывают раны, ибо феникс исклевал их!

Что всё это значит – у Магнуса не укладывалось в голове. Впрочем, он и не хотел разбираться. Уверенный и дерзкий голос Хаарона проникал через уши в мозг и принуждал с въедливым остервенением ждать финала, выпивая без остатка каждое слово, как священную воду из патеры. «Нет, это не закончится никогда… и почему я не хочу, чтобы это кончалось?..»

– Двое возвращают Башню на место! Да, я знал, я видел это! Их ждет награда, о которой они и представить не могли – вместе они стоят на верхушке шпиля, а титаны под башней улыбаются. Рукоплещут все стражи. Ночь отступает, начинается день, золотой, как имперская корона, и жаркий, как солнце!

Веки Хаарона поднялись и Магнус поймал на себе его взгляд. Всего несколько минут назад эти широко распахнутые глаза несли ненависть и уничижающую насмешку, но сейчас… сейчас синеволосый жрец смотрел на него по-другому, и Магнус не отважился отвести взор. Так отец смотрит на сына на смертном одре. Так мать провожает свою дочь в замужество. Так доброволец озирается на тропы своего детства перед тем, как уйдет на войну.

В его глазах была надежда.