Читать книгу Царство Беззакония. Цикл «Аномиада» - Адриан Лорей - Страница 5

В призрачном лесу завывал ветер. Всадники ехали по тракту, бормоча проклятья во след уходящей дороге, и щурились от мороси, питая надежду на возвращение жарких деньков. Магнус разделял их надежды. Он двигался во главе эскорта, то и дело поглядывая на пологий откос, с которого сбегали водянистые змейки. Еще немного и образуется грязевая сель. Когда это случится, бушующая лавина из воды, земли и глины смоет лесной перевал, и тогда вряд ли кто-то еще сумеет пройти здесь. «И мы сами, если не поторопимся…»

Рядом с Магнусом вышагивал конь центуриона – из всей кавалькады один центурион носил шлем с чёрным гребнем, полное имя его было Ромул Фреоний Старший, но в отряде его привыкли обзывать Ромул Зашибу, рассказывая о его пьяных разборках с городской стражей, или Ромул Катись-Колбаской в периоды его сложных отношений с помощниками.

Магнус следил, как его запальчивый взор ощупывает тракт, будто военный гений изучает план сражения; оценивает силу потоков, размывающих косогор справа, и следит за движением туч. Казалось, стоит хоть одному камешку повести себя подозрительно, хоть одному ветерку пригнать торнадо, и Ромул Зашибу с легкостью возьмет ситуацию в свои руки. Ни этот суровый военный, ни Магнус не проронили ни слова с того момента, как оставили Удел Фавна – последний привал на подходе к столице. Уже порядка нескольких часов длилось это гробовое молчание, нарушаемое стоном ветра, скрипом старых берез и шепотом воинов позади.

Ведя скакуна через туманный занавес, Магнус с тоской вспоминал о безоблачном небосводе и пении цикад за деревянными ставнями. Еще согревал сердце камин того домика, что любезно предоставили им жители Удела Фавна, а язык помнил прикосновение горячего грибного супа, не отравленного дорогими специями. Если кто-то спросил бы, чего сейчас Магнус хотел больше всего, он бы не задумываясь ответил – синего неба, накрытого столика и теплого огонька.

Но ни того, ни другого, ни третьего в ближайшие часы не предвидится: погода продолжала удивлять. Минуту спустя морось обратилась дождем и ветер усилился, над деревьями пролетел дьявольский хохот грома. К своей удаче Магнус и его свита успели миновать опасный перевал, и место березового леса присвоило себе редколесье, изрезанное дереньем.

«Ну вот, хотя бы открытая и ровная местность», подумал Магнус, рассудив, что хорошее можно найти и в плохом, и если угроза грязевой лавины миновала, их во всяком случае не смоет.

Гонимый ветром туман бросил луговые холмы. Впервые за десять дней путешествия Магнус мог увидеть очертания белокаменных стен столицы в прибрежной долине далеко внизу. Внушительные городские укрепления закрывали собой дома у берега залива. Если бы не небесный водопад, размывающий картину горизонта, можно было бы увидеть мачты кораблей.

Один из солдат предложил переждать ливень где-нибудь в укрытии, но цель, замаячившая вдали, гнала центуриона дальше. Его увлажненное водой лицо посветлело. Подбородок приподнялся. Магнус видел, как раздвигаются хмурые брови и мог бы поклясться, что всего на секунду сквозь смазанный дождем портрет различил подобие улыбки.

Потом центурион приказал двум из сопровождающих проверить тракт. Ветер изменил направление и волна взмахом, как из ковша, обдала Магнуса водой. Он заморгал. Под плащом взмокла туника. Светлые волосы неуклюже прилипли ко лбу.

Он и не заметил, как с ним поравнялся Гиацентро.

– Глядите, еще час, и мы почти на месте. Вот уж не… – заговорил он, но раскатистый гром оборвал его на полуслове. – Вот уж не думал, что доберемся. А вообще, это правильно, что вы выбрали Тибериеву дорогу, так бы еще шли весь день до реки…

Магнус посмотрел на Ромула, делающего вид, что следит за ходом разведки, но едва слышно бормочущего себе под нос, проклиная погоду, свое задание, эту «чертову» Тибериеву дорогу и конечно «безмозглого патриция», как он мог бы обозвать Магнуса, если бы не вежливость, мешающая называть вещи своими именами. Казалось, недалек час, когда Ромул пошлёт его туда же, куда посылал катиться колбаской надоедливых помощников. Пусть терпит. Магнус с радостью бы остался дома.

– Боги, ну и дождина! – протянул Ги. – В море-то небось воды поменьше!

«Лей-лей, дождь, не поскупись» – Магнус улыбнулся, в шутку представив, как ливень вызывает потоп и волны смывают великую столицу Империи, Аргелайн, вместе с вычурными дворцами, рынками, казармами и стенами, что позволяет ему вернуться обратно.

Именно в Аргелайне, на большом рынке рабов, он и нашел Ги. Нужен был домочадец, присматривающий за таблинием4 в их семейной вилле в Альбонте и выполняющий мелкие поручения по работе, а выносливый и энергичный десятилетний пацаненок выглядел для такой работы достаточно смышленым и при этом не слишком затейливым. Шесть лет прошло, или семь, Магнус еще только начинал карьеру народного трибуна под покровительством старшего брата…

Ги собирались продать за три квинта5. Магнус перекупил раба, видя, как несгибаемо он сопротивляется, ищет лазейки, кусает руки работорговца и получает за это кнутом. Получает, да, но продолжает свои напрасные попытки, и никто ему не судья – ни города, ни государство, ни боги. Вопрос, почему именно Ги, а не «вон та прелестная смуглокожая дева из далекой Залеи», никогда не стоял остро перед трибуном, хотя мальчик ничем особым не выделялся, просто из множества добродетелей, которыми живет человек, величайшая по мнению Магнуса – это стремление к свободе.

Три весны тому назад он освободил Ги от рабской повинности и даровал ему права вольноотпущенника. Что вы думаете? Ги остался. Любой амхорит6 на его месте ушел бы на родину, получил работу по распоряжению архонтиссы, построил бы хижину в одном из коралловых городов. Но не Гиацентро. Укрывающийся серым льняным плащом, подставивший лицо оттенка голубых облаков под слезы дождя, он один пожалуй чувствовал себя менее прескверно, чем остальные, и с сыновней верностью готов был следовать за патроном7, куда бы тот не отправился.

По обоим краям грунтовых обочин лежали травянистые дебри, усыпанные высокой полынью. Всходы деревьев, отбившихся от перелеска, поглощала надменная поросль разнотравья. На обочине Магнус узнавал следы копыт и сапог. В углублениях, созданных ими, водворились лужицы и стремительно увеличивались, благодаря ливню. Иногда над головой пролетала стрекоза, спеша к далекому озеру, но уже через секунду падала и исчезала в траве.

Дорога стала извиваться, изредка как бы наклоняясь, пробегая по дну низины. Неровная местность таила рытвины и овражки, и они попадались тем чаще, чем резче тракт поворачивал на юг, к великому Аргелайну.

Вернулись разведчики и принесли неприятные вести: в рощице, которая обнимает дорогу в часе езды отсюда, выкорчеваны деревья и разложены поперек тракта, их не более трех, но хватит, чтобы составить большие проблемы. Узнав об этом, Ромул выругался, как сапожник, помянув в сердцах дракайн, амфисбен и ламий, его брань на миг перекрыла стрекот дождя, рассыпающегося в бесконечном падении на базальт, и заставила Магнуса вздрогнуть.

Успокоившись, он приказал экипажу готовиться к остановке.

Магнус опустил голову, пожав плечами: когда он выбирал, куда поведет свиту, откуда он мог знать, что Тибериева дорога завалена? Такие вещи, знаете ли, на картах не написаны.

Всего десять минут и вот среди букатых лужаек вырос на глазах молодой березняк. Магнус увидел те злосчастные бревна, о которых говорили разведчики. В то время, как повсюду росли березы, стволы принадлежали дубам, отродясь не растущим в Восточной Аквилании, и центурион Ромул эту странность тоже заметил. Он забурчал, чем напомнил нагретый котел. Было решено прочесать пролесок и убедиться, что устраивать стоянку безопасно.

Магнус спешился. Подвел кобылу к груде бревен. Плащ ощутимо потяжелел, под ногами хлюпала дождевая вода. Он огляделся. Не было вскопанности, словно кто-то вырвал деревья с корневищами в ближайшем густолесье, и доставив их сюда, свалил в кучу. Магнус не заметил и следов от пилы или топора.

– Как думаете, кто это мог сделать? – Ги спрыгнул с коня и наивно попытался сдвинуть их. – Что же теперь…

– Ветер? Человек? Трудно сказать. – Магнус дотронулся до закоснелой коры и посмотрел через плечо на рощу. Меж стволов зеленели луга, там сновали люди центуриона Ромула. – Ничего не понимаю. Выходит, я действительно поспешил с выбором маршрута? Если бы пошли по Старой Антониевой Дороге, возможно, удалось бы избежать этого досадного недоразумения.

– Я слышал о бандах, которые таким образом ловят путников, – с опаской ответил Ги. – Те поворачивают, видя, что на дороге деревья или камни, или куча хлама, через которую не проехать, и попадают в ловушку.

– У нас двадцать человек. Да и сомневаюсь я, что виноваты разбойники. Смотри, – Магнус показал на корневища, – чтобы выкорчевать деревья нужна сила циклопа. Их проще срубить. Шебло не отличается сообразительностью и не любит больших хлопот.

– Думаете, дело в урагане? Или… в чем-то природном, да?

Магнуса посетили мысли о косматых увальнях из страшных сказок в полузабытом детстве. Когда он отказывался спать или рвался на ночную прогулку, матушка, стоя за дверью спальни, заклинательно приговаривала, пробуждая в его детском сердце недетский страх за свою жизнь:

В сказке менее страшной сатиры не только следили за дорогой, но и валили на нее деревья, подкапывая их корни и вынуждая ствол безвольно падать на пути какого-нибудь аэда8. Отважный музыкант песней возвращал деревья обратно, а сатиров отгонял загадочным мотивом лиры.

Со временем Магнус понял, что сатиров не существует, и перестал их бояться.

– Чисто, командир! – крикнул солдат.

– И у нас никого! – вторил ему другой.

Центурион мог вздохнуть спокойно.

– Устраиваем стоянку! Ну, живо! – сказал он, небрежно смахнув с лица воду. Трель и щелканье косохлеста надломили его голос, сделали его похожим на задыхающегося.

– Что он собирается делать? – спросил Ги.

Сверкнула молния.

– Освободить нам дорогу. – Магнус скрестил руки на груди. Кинул взгляд на центуриона. Перевел на кряжистые стволы. Скорее всего Ромул заметил его безмолвную оценку такой затеи, потому как в следующую секунду подошел, и отсалютовав, как требуется перед высшими должностными лицами, задал вопрос с подвохом:

– Какие будут указания? – «С подвохом» постольку, поскольку думал, что сумеет изловить Магнуса на очередной ошибке и доказать своим солдатам непроходимую сановничью глупость в полевых вопросах.

– Делайте то, что считаете нужным, центурион. – «Можно провести коней через редколесье, но ты сам додумаешься, да?» – Всецело полагаюсь на вашу компетентность.

– Хм. – Он кивнул, не добившийся конфузных ответов, но в то же время польщенный уважением, кисло ухмыльнулся. – Слушаюсь, трибун.

И зашагал прочь, на ходу разбрасывая команды.

Никогда не показывай свою слабость, говорил старший брат, всегда деликатно и вежливо посылай в клоаку горгоны. Впрочем, если бы Магнус решил сыграть в игру, которую навязывал ему центурион Ромул, он бы проиграл, и вот почему: первое время экипаж шел бы через редколесье без особых проблем, но потом заболоченные районы, объятые багульником, вынудят их повернуть обратно. О наличии таковых можно было узнать, обойдя нагромождение с обеих сторон, помимо багульника там местах росла пушица и хищно выглядывала болотная росянка, поджидая мух.

Магнус не подумал об этом.

Сила, с которой бил дождь, уменьшилась. Хором заквакали лягушки. Бойцы центуриона Ромула навалились на бревна. Десятеро человек с одной, десятеро – с другой стороны.

– Рррраз! – скомандовал он. Подняли первое бревно. – Теперь сюда! Осторожно! – Правая группа пошла к противоположной обочине. Левая удерживала тяжелый ствол и меняла руки. – Опуууускаем! – Солдаты опустили ношу и вздохнули. Минута передышки, и процесс освобождения дороги продолжился со следующим бревном.

Магнус тем временем стоял в сторонке, наблюдая, как выносливые бойцы имперского легиона справляются с задачей. Центурион ни за что бы не подпустил чиновника к выполнению «столь ответственной, мать твою, работы», поэтому трибун и не тщился помочь. Как и Ги, с ленцой обтирающий мокрые руки тряпкой, он не горел желанием встревать в работу вояк.

Она была закончена, когда солдаты убрали последнее дерево и доложили командиру об успехе. Центурион Ромул позволил им длительную передышку и небольшой перекус, чтобы восполнить потраченные силы – к тому времени вновь вернулась морось, а дождь фактически прекратился. Громче защебетали птицы. Клокоча, заплясали речки в вымытых прорвах. Природа, чувствуя свободу от неистового ливня, медленно пробуждалась.

Самое время продолжить путь.

Под радостное «чирли-чирли» неизвестной пичужки они покинули березовую рощу и вновь оказались наедине с раскинувшимся по холмам мелкотравьем. Тучи ушли на запад и вспыхнуло солнце. Магнус снял капюшон. Пустил скакуна рысью. Он еще раз оглянулся назад, будто мог заметить циклопа или сатира, виновника их неожиданной стоянки, но никого не увидел, только необъяснимые тени блуждали в кронах деревьев.

– Кхм, скромный вопрос, центурион. – Магнус зашел слева. – Как по-вашему, кто или что могло учинить нам помеху?

– Банда Кречета, – ответил Ромул с безэмоциональной прохладой.

– Но корни…

– Больше некому. На вооружении у мятежников есть приспособления, о которых мы еще даже не знаем.

– Так вы уверены, что это мятежники, центурион?

– Нет, не уверен. Как можно быть в чем-то уверенным? Доверьтесь моему опыту.

«Ну да конечно… потому что у тебя, господин сенатор, его попросту нет».

– Почему банда Кречета, а не… скажем… воробья или павлина? – усмехнулся Магнус. «С тем же рвением можно обвинить в этом проклятом дожде любую древнюю нимфу на выбор».

– «Кречеты» злейшие и гнуснейшие из бандитов. Их почерк отличается лисьей хитростью. Почему они называют себя «кречетами»? Мне какое дело. Я бы назвал их голубями, что порядочным людям на башку гадят.

– Вижу, у вас с ними давние разногласия.

– Очень давние! Служил я еще аквилифером, когда они появились. Я дважды встречался с ними, и в обоих битвах выходил победителем. Многих положил. Получил три серебряных наконечника. – Магнус заметил, что центурион с большей охотой рассказывает о себе. – И до сих пор бы возглавлял облавы, вырезая одного мятежника за другим, но теперь это работа ликторов магистра оффиций, а меня… – следующее слово он произнес с презрением, – …разжаловали! Вы понимаете? Меня-то!

– Когда мы приедем в Аргелайн, – пообещал Магнус, – я буду ратовать о вашем возвращении к делам. Негоже такому воину стареть на большаке.

– Вы должны объяснить коллегам, что я достоин большего.

– Да, конечно, – заверил Магнус, пропустив слово «должен» мимо ушей. – За что, говорите, вас разжаловали?

– Они говорят, я слишком старый! Дорогу молодым, говорят. Ублюдки. Хотите знать мое авторитетное мнение?

– Валяйте.

– Управлять легионом должны опытные, бывалые мужики. – Во взгляде его читался всполох мании. – Юнцы безусые все испортят, струсят в нужный час, забрезгуют. Молокосос, он и в Залее молокосос.

– Безусловно.

– Не осталось таких как я. – Он недовольно поморщился. – Сколько вам, трибун, двадцать пять, двадцать семь? У меня шестидесятая зима. Я жизнь прожил. Много чего видел.

– Интересно. – Магнус был удовлетворен тем, что сумел разговорить закоснелого легионера. – Продолжайте.

– Вот вы видели, как умирает мать, защищая ребенка?

– Надеюсь, не увижу.

– А я видел! Мерзавец раскалывает ей голову. Ты не можешь ничего сделать. Далеко… не успеешь! За полет стрелы видно, как пламя пожирает ее труп, ее ребенка и всю их ферму. – Его серые глаза с тяжелой досадой уставились на трибуна. – Я был там, когда банда Кречета устроила в Бликвенте кровавую бойню. Вы и представить не способны, через что пришлось пройти моим людям. Эта пакость сожгла бы деревеньку вместе с гражданскими!

Магнус задумчиво покачал головой. История печальная, но разбой не вспыхивает на пустом месте.

– Вы знаете, шайки мятежников существуют там, где у власти нет другого языка общения с народом, кроме языка силы. Они платят кровью за кровь, и сдается мне, что несчастье, которое постигло то бедное поселение, это в большей степени наша с вами вина.

– Уж простите, но большего бреда в жизни не слышал! – Черствая ухмылка подняла губы центуриона. – Если вы считаете, что это наша вина, вы ничерта не смыслите в этой жизни. Ни-че-рта.

Магнус едва сдержал гнев.

– Но вы не больше меня продвинулись в поисках смысла. Вы не видите тех причин, которые скрываются за мятежами.

– Сейчас я притворюсь, что спросил, в чем заключаются те причины, а вы ответите мне что-нибудь из дешевых философских трактатов, коими вам забивали мозги. – Он снял шлем и вытер запястьем капельки влаги, стекавшие по лбу. – Вы вероятно думаете, солдаты тупые!

– С чего вы взяли, что я так думаю? – Магнус уклончиво окинул глазами пролегающий на берегу лес. На самом деле, ровно об этом он и думал в последнее время. – Просто нас обоих учили фехтовать, например. Но я освоил язык дипломатии, а вы, столько прожив, научились лишь размахивать клинком. По-вашему, надо убивать всех, а боги на небе своих узнают? Мне жаль вас.

– И вы бы договорились с Кречетом? Нет, серьезно, вы в это верите? – Центурион не сводил с него глаз. – Кречет не знает жалости. Они ненавидят меня, старого служаку, а вас, сиятельный Варрон, и подавно. Слушать не будут, поверьте. Они жаждут нашей крови не потому что мы в чем-то провинились, они хотят чинить произвол, и вот тут-то, когда идут разрушать очередную деревню, я и мой двадцатый легион мешаем им… хмх, мешали. Когда-нибудь вы поймете… да какие ваши годы, поймете конечно… сколько я сделал ради безопасности вас и ваших коллег!

– Здесь вы ошибаетесь. Договориться можно даже с гуано, если знать, как подойти, – уверенно парировал Магнус.

– Сравненьице у вас, конечно, любопытное, – фыркнул Ромул, раздосадованный тем, что Магнус не оценил его заслуг. – А замараться не боитесь?

– Ну да, возможно, со сравнением я поспешил. Хорошо, перефразирую, договориться с противником или убить его, что человечнее? – Магнус надеялся, что хотя бы этот его вопрос поможет центуриону отказаться от заблуждений.

– Убить его, – Ромул настойчиво продолжал в том же духе, – чтобы он больше не мог жечь деревни.

– Но почему вы так уверены в том, что он будет жечь эти треклятые деревни? – Трибун терял терпение. – Почему так тяжело понять, что если вы проливаете кровь, то…

Но он перебил его взмахом руки.

– Обождите. – Голос его на нотку повысился. – Про уверенность заговорили вы. Еще с самого начала я сказал, доверяйте моему опыту…

– А вы, я смотрю, совершенно не скромный человек.

– Скромность – удел женщин, – он довольно усмехнулся, будто одной гениальной мыслью опровергнул весь ход рассуждений, – а я, что, должен вести себя как баба?

Магнус нашел, за что уцепиться.

– Вы уверены в том, что ваш опыт отвечает на все вопросы?

– Мой опыт показал себя в деле, – он кивнул самому себе, – шестьдесят лет, все-таки. Но это не уверенность, боги правые. Что за паскудное слово уверенность? То ли вера, то ли нет.

– Личный опыт чересчур субъективен.

– Не гневайтесь, но вы в свои двадцать слишком еще мало пожили, чтобы говорить, что субяктивно, а что несубяктивно…

«Здесь, дорогой центурион, вы ошибаетесь, на поприще сенатских дебатов один год проходит, как десять лет, это вам не игра в догонялки за призраками мятежников и бандитов!» – но вслух Магнус этого не сказал, ибо продолжать диалог можно было до бесконечности, а к согласию так и не прийти. Окунувшись в мерцание луговых перезвуков, он отошел к вымосткам дороги, слушая, как Ги обменивается мнением о сегодняшнем дне с одним из солдат, как всхрапывает Пустельга, и как раздается смачное цок-цок из-под ее копыт, то ускоряясь на йоту то теряясь в общем гуле.

Небо оттянуло облака к морю, сияя лазоревым атласом. Близилась долгожданная встреча с городом. Всадники спустились в долину.

АРГЕЛАЙН – передавал указатель на рунах эфиллики9. Под надписью было выщерблено оставшееся расстояние. Десять стадий10 – всего-ничего. Всадники подстегнули коней.

Аргелайн называли городом над городами. С его высоких иззубренных стен Империя диктовала волю зарубежным странам, следила за морскими просторами, бдительно охраняла мир на своих землях. Тысячи и тысячи миль занимала она, раскинув паутину дорог по четырем сторонам света, но в каком бы захолустье не находился странник, дороги приводили его в Аргелайн.

Сюда отец бывало возил их с братом на различные мероприятия. Будущий трибун пропадал в скриптории, зачитывая до износа книги, постигая азы философии, музыки, грамматики. Пока Сцевола стремился в политику, Магнус мечтал о приземленных вещах: о маленькой копии дворцового скриптория, с книгами, открывающими полезные секреты, об инструментах горных жителей или старинных картах, но больше всего – о внушительном десятитомнике Истории Эфиланской Империи за авторством Тита Теренция. Уж что-что, а надежду изучить это чтиво Магнус так и оставил в ушедшей юности.

– Предлагаю остановиться в кумпоне «У старого винодела». – Шорох мыслей развеял голос Гиацентро. Магнус посмотрел на курносого мальчика, отметив его схожесть с Сцеволой, когда брату было примерно столько же, сколько Ги. – Или, как вариант, есть пандокей «Аквинтар». Мы бывали там в прошлом году, помните? Вам понравилось.

«Надменности не достает, а так вылитый Гай…»

– Я бы предпочел что-нибудь среднее. «У старого винодела» хороший выбор, но обслуживание оставляет желать лучшего, как и во всяком постоялом дворе. – «Один ворчливый конюший чего стоит!» – В Уделе Фавна мы ужинали и то лучше, чем там. Пандокей? Да, вариант хороший, слишком хороший, но не хочется разбазаривать огромные деньги на одну ночь.

«Входишь туда сенатором, а выходишь нищим».

– Тогда, может… э-м… стабула11 «Привал нереиды»?

– Там подают мидии с луком?

– Не знаю, как насчет мидий… – пожал плечами Ги. – Но там много всякого, и самое главное, не так дорого, как в «Аквинтаре».

– Значит, решено. Привал нереиды!

– Патрон… эм…

– Что? – Магнус сдвинул брови к переносице. В глазах юноши пропала искра беззаботности и веселья. Они, не моргая, нацелились на какой-то объект над головой Магнуса. Тонкий рот приоткрылся. Поднялась указующе жилистая рука.

Трибун проследил, куда смотрит Ги.

Тень пала на его лицо.

Испещренное шипами колесо опиралось на толстые балки, врытые в землю. Спицы ловили лучи света. К ободу был прибит человек. Он умирал от жажды. Его губы двигались бесшумно, звали на помощь или хватали воздух. Его тело сотрясала агония. Шипы впивались в спину сотнями игл, причиняющих невыносимую боль. Магнус остановился, всмотревшись в его лицо, изукрашенное алыми рубцами. Вид умирающего вызвал бы ужас у самого ярого садиста.

Но колесо было не в единственном экземпляре. Разные виды колес, подчас что ни есть изуверские, рядами выстроились на левой обочине дороги, подступая вплотную к Восточным вратам Аргелайна. Кто-то еще был жив, кому-то вспороли живот и намотали содержимое на стержни, иных по кускам нацепили на гвозди, так что даже ливень, прошедший недавно, не мог скрыть кроваво-красные натеки.

Ги вырвало. Секундой позже Магнус тоже нагнулся, чуть не сверзившись с Пустельги – завтрак быстрее ветра покинул его желудок. Не так трибун представлял себе приезд в Аргелайн. Всюду играла трагическая мелодия стонов и завываний, вздохов, плевков, болезненных немых молитв, и больше не было ни пересудов, ни разговоров – солдаты затихли.

Придя в себя, Магнус слез с лошади.

– Освободить… – Каждый вдох давался с трудом. – Освободить!

Ромул ошарашено посмотрел на него.

– Трибун, это не наши проблемы.

– Вот, я говорил об этом, центурион! Посмотрите! – Магнуса бросило в дрожь. – Да пропади оно все… Под мою ответственность приказываю снять их и привести в порядок!

– Безумие, – слетело с его уст.

Мгновением позже солдаты принялись снимать людей с колес и оказывать им первую помощь. Центурион молча повиновался.

– Нам сегодня везет на неприятности, – с кислым выражением лица заметил Ги.

Из тринадцати людей выжило не больше пяти, снимать их приходилось буквально отрывая, и глухие стоны резали слух. «Я найду того, кто это сделал… я сделаю все возможное! Я найду… найду…» Пятеро доживших до его появления благодарили за спасение короткими движениями голов и рук, ибо на «благодарю вас» недоставало вырванного палачами языка. С осужденными трибун разделил запасы еды и воды, не желая выслушивать на редкость смирное брюзжание центуриона Ромула.

В это время решетка Восточных ворот поднялась, черными толстыми зубьями застыв у основания арки. С высоты свергся топорный возглас труб. В проходе, как панцирь броненосца в норе, мелькнули щиты городской когорты.