Читать книгу Гладиатор. Возвращение - Алекс Чер - Страница 10

Комнаты в общаге всегда были маленькими. А эта ещё узкая и длинная, как аппендикс.

Темнота за окном придаёт ей недостающую слепоту, когда я хожу между двумя кроватями по этой кишке от двери к окну и обратно. Сложность траектории моего маниакального движения придают только вытянутые в проход ноги соседки. Но мне не сидится на месте. Не знаю, что делать. От беспокойства даже дышать толком не могу. Время от времени делаю мучительно глубокие вздохи и продолжаю свой бесконечный путь в никуда. И хуже всего, что не могу думать. В голове – пустота да песня, которую слушает, стуча пальцами по клавишам ноутбука моя длинноногая соседка.

– Не ты, не ты, не ты виновата, а я, – передразниваю я ритмичный мотив, не выдержав. – Слушай, Нин, выключи это, а? Пожалуйста! Башка и так раскалывается. Они ещё со своими страданиями.

– Они же на испанском поют, – поднимает на меня свою удивлённую и остренькую, как у белки, мордашку девушка. И чёрные глаза за круглыми стёклами очков только добавляют ей сходства со зверьком. Эдакая учёная белка.

– Не важно. Они поют какую-то банальную чушь, которая мешает мне думать.

– А о чём они поют? – оживляется она, правда, убавляя громкость.

– Я не хочу заставлять тебя страдать, будет лучше забыть и оставить как есть. Вини во всём меня, – перевожу я, только бы она отвязалась.

– А «соламенте тэ фальта ун бесо»?

– Тебе нужен только поцелуй, – и продолжаю, предвидя, что на этом она не успокоится: – Тот поцелуй, который я всегда обещал тебе.

– Кру-у-уто! – смотрит она на меня с восторгом, как на существо другой расы. – А где ты так выучила испанский?

– На корабле. Месяц работала с испаноговорящими детьми, – умалчиваю я про десять предыдущих лет, большую часть которых учила язык вот по таким незамысловатым песенкам да сериалам, ну и, конечно, по бабушкиным учебникам.

И от воспоминаний о своей квартире, о бабулиных книгах становится ещё хуже. Тоскливо. Тоскливо и беспокойно – вот такой гремучий коктейль гнетущих чувств.

– А о чём ты так усилено думаешь? – не унимается эта Белка лет двадцати, бледная, худая, и с такой густой копной рыжих волос до самого пояса, что чёлка, которую она явно стригла сама, кажется неровно подстриженной оттого, что её просто не брали ножницы.

– Где мне найти человека, – присаживаюсь я на край её кровати, – который не берёт трубку, не выходит на работу, продал все квартиры и теперь никто не знает, где он.

– В морге? – равнодушно поправляет она очки.

– Вот спасибо! – подскакиваю как с раскалённой сковороды и, всплеснув руками, ухожу к окну. – Теперь мне значительно легче.

– А он тебе кто?

– Муж, – отворачиваюсь от своего отражения. Его я тоже видеть не могу. Потому что это я во всём виновата. Он, наверняка, ненавидит меня теперь. Но пусть. Пусть, главное, найдётся.

– А у тебя какие есть предположения? – не производит на Белку никакого впечатления моё короткое откровение. И плюсик в её карму за то, что не задаёт мне лишних вопросов, только по существу.

– Что он уехал. Или у какой-нибудь бабы… Или уехал с бабой, – честно не знаю я что и предположить, кроме самого худшего.

– Тогда это проще-простого, – и уверенность в её голосе заставляет меня повернуться. – Как зовут мужа?

– Алекс Берг. Александр.

– Ого! – восклицает она после недолгих манипуляций с клавиатурой. – Да тут на него тысячи ссылок.

– Ищи откровения блондинки, что-то типа «В постели с Бергом».

Мне кажется я говорю медленнее, чем она печатает. И пока возвращаюсь на её кровать, она уже всё нашла.

– Анастасия Яновская. Имя что-нибудь тебе говорит? – она даже не поднимает на меня глаза, что-то двигает, перемещает, щёлкает клавишами. – Так, в фейсбуке была пару часов назад. В твиттере пожаловалась на официантку в кафе… в… Ванкувере?! – поворачивается она, словно удостовериться правильно ли меня поняла, и снова утыкается в экран. – Двое детей. В инстаграм одни семейные фотки. Уверена, что это она? – разворачивает ноутбук.

И девица с фотографии вроде и похожа на ту, что откровенничала в статье, а вроде и нет.

– Не знаю, – пожимаю плечами.

– Ясно, – возвращает она себе экран и после ещё пары дюжин пасов, манипуляций руками и моего рассеянного молчания, наконец, поясняет. – Итак. Смотри, – снова поворот экрана. – Статья свежая. Но фотки на ней старые. Баба эта уже лет пять как живёт в Канаде. И вряд ли где-то там между её мужем-очкариком и двумя сопливыми детьми решил втиснуться твой красавец Берг. Ещё варианты есть?

– Но как же тогда статья? Там так… – наверно, я глупо выгляжу, хлопая глазами, но она милосердно пускается в объяснения.

– Это же медиа-технологии. Фотки выудили, а статью написал явно профессионал, по всем канонам, кинково, с ключевыми словами. Так что на счёт вариантов?

Я пожимаю плечами. Славка тоже сказал, что всё это – проплачено и неправда. Так есть ли смысл тогда в этом мусоре искать какие-то зацепки?

– Забей! Только время зря потратим.

«Да все нервы себе вытреплю», – добавляю про себя.

Надо выкинуть это всё из головы. Сходить проветриться, воздухом подышать. Толку бегать по этой комнатушке да слушать попсовые песенки. Стас говорил, что я могу свои книги забрать, когда вернусь, вот до дома и съезжу. Хоть недолго в родных стенах побуду, если повезёт.

Нахожу на дне чемодана ключи, и даже от их вида такое чувство, что меня там ещё ждут. Мои испанские поэты, мои воспоминания, моя уверенность в том, что всё будет хорошо. Именно её мне сейчас больше всего и не хватает.

– Ты куда? – кричит мне в спину Учёная Белка.

– Надо! – кричу я в ответ. И это самое правильное слово и самое ёмкое из моих ощущений.

Бегу вверх по лестнице своего бывшего подъезда, перепрыгивая через две ступеньки, словно меня там ждут. Но перед дверью, знакомой до последнего гвоздика в потрескавшейся обивке, замираю. Сердце стучит как кузнечный молот, заглушая звуки, что я пытаюсь уловить, прижимаясь ухом к дерматину. Тишина. Неуверенно жму на звонок. И когда его трель замолкает, так и не вызвав изнутри никакой реакции, достаю свои ключи.

Ну, давай же! Давай! Открывайся! Трясущимися руками пытаюсь провернуть ключ. И замок щёлкает…

– Вика? – женский голос заставляет меня обернуться.

– Алла Константиновна, – даже забываю я поздороваться с соседкой – так неожиданно её появление.

– Вика! Вернулась? – радостно всплёскивает руками пожилая женщина, которая, кажется, уже не живёт в этом старом доме, а сам дух его. – Ох! А Александра Юрьевича нет.

– Александра Юрьевича?! – озадачиваю я её своими выпученными глазами и своим вопросом, но она игнорирует то, чего не понимает, и продолжает своё.

– Он попросил меня кормить кроликов, а сам, может, уехал, может, по делам, – не реагирует она ни на моё крайнее удивление, ни на ступор, в котором я застыла, пытаясь осознать услышанное. – Вот уже неделю как не появляется. Сейчас.

– Я ничего не… – блею я, когда она вдруг словно забывает про меня и идёт в свою квартиру, шаркая тапками.

– Вот балда старая, – разворачивается она с полпути. – Хотела сходить за ключами. У тебя же свои!

Её узловатый палец показывает мне за спину, когда дверь, подхваченная сквозняком подъезда, сама со скрипом открывается.

Шагаю в свой новый старый дом, начисто забывая про соседку.

Запах родного жилья, привычный, любимый и незнакомый одновременно пробивает до слёз. А вещи Алекса, раскиданные по квартире, заставляют закусить губу, чтобы не разрыдаться в голос.

– Ну, ты тут сама тогда. Я потом зайду, – спешит ретироваться Алла Константиновна. Не слышу, как за ней закрывается дверь.

Бреду, ведя рукой по стенам – даже их существование кажется мне сейчас невероятным. Поднимаю брошенную на стул рубашку Алекса. И, зарывшись в неё лицом, опускаюсь на пол. Ноги отказываются меня держать. Мозг отрицает реальность. Эмоции зашкаливают на такую высоту, что мечутся там, как перепуганные чайки в синеве, словно не понимают где низ, а где верх, где бездна моря, а где бесконечность небосвода. Я падаю или лечу? Я с крыльями или это лёгкость безумия?

Алекс! Вдыхаю знакомый запах. И не могу им надышаться. И слёзы сами текут и текут. Алекс!

Ну как я сразу не догадалась, что это он купил мою квартиру? Как? Ведь видела это его подозрительное равнодушие. Чувствовала, что он что-то умалчивает. Понимала, что неспроста Стас отводит глаза и отмахивается на все вопросы о покупателе. Но ведь втемяшила себе в голову, что Берг – жестокая бездушная сволочь. И словно мне в глаз попал осколок кривого зеркала – в таком искажённом облике и видела человека, которого люблю больше жизни.

Хотя он всё же сволочь! Прижимаю руку к животу. К нашему животу. Какая же он сволочь! Вытерев слёзы, несколько раз глубоко вздыхаю и наконец осматриваюсь.

Бабушкин стол переставлен к окну. А у стены теперь стоит огромная клетка.

– Мои пушистики, – достаю бесстрашного Пигмалиона. Галатея всегда была пугливее, но и она высовывает любопытный нос. Зарываюсь носом в мягкую шёрстку. – Мои любимые зайки!

Правда, стойкий запах не позволяет их долго тискать. Надо бы клетку хорошенько почистить. Всё же мужчина и подслеповатая старушка – не самая лучшая забота о беспокойных зверьках. Но это мелочи! Это такие мелочи!

Отпускаю сладкую парочку побегать по квартире. И сама отправляюсь с обходом.

Ну, что ж! Типичное холостяцкое жильё – вот во что превратилась моя бывшая квартира. Продукты из ближайшего супермаркета, грязная посуда, заплесневевший суп. Сумки с моими вещами, мятые рубашки, незастеленная кровать.

«Ай-яй-яй! Кто-то явно ел в постели», – смахиваю сухие хлебные крошки с простыни, а потом падаю ничком на примятое его телом одеяло. Ничто так вкусно не пахнет как туалетная вода Алекса на моей подушке. Только где же он сам? И тревожные мысли не позволяют мне расслабится в хранящей его одиночество квартире.

Мой старый письменный стол завален рабочими бумагами «Гладиатора». Перебираю несколько счетов, какие-то бухгалтерские выкладки, договора. Тёмный лес для меня. К сожалению, его ноутбук сел. Втыкаю его в розетку – там наверняка будет какая-нибудь информация. Купленные билеты, ссылки на сайты, на которые он заходил, переписка в конце концов. Но пока изображение батареи на экране показывает красный уровень заряда, заглядываю в ящики стола. Может, хоть в них что-нибудь сохранилось.

И первая же находка заставляет меня в ужасе сесть на пол. Его паспорт, банковская карта, загранпаспорт. Нервно сглатываю. Военный билет, диплом, свидетельство о браке – всё, все его документы, вся его жизнь. Его телефон. Ещё хранящий отпечатки его пальцев на стекле экрана, потухший, мёртвый.

Алекс!!! Я зажимаю рот рукой, чтобы не закричать. Нет, нет, нет. Только не паниковать! Я конечно, понимаю, что у человека, вышедшего из дома без денег, телефона и паспорта мало шансов отправиться куда-то путешествовать, но… нет! Нет! Он не мог так быстро сдаться. Он искал меня. Он ждал. Он должен был бороться, чёрт побери! Даже если вся прежняя жизнь покатилась под откос.

– Нет, пациент с таким именем в нашей больнице не зарегистрирован, – сообщает равнодушный голос и отключается, не оставляя мне ни единого шанса. Я достала свой старенький ноутбук и обзвонила все подряд лечебные учреждения, все больницы, поликлиники, госпитали, все, где только брали трубку.

И я боюсь смотреть на эту страницу, но пальцы всё равно набирают в поисковике слово «морг».

Господи, как их много-то!

«Мамочка, пожалуйста! – вытираю я льющиеся ручьём слёзы. – Пожалуйста, только не морг! Пусть больной, хромой, инвалид, пусть всё что угодно, только не морг! Пусть другая баба, хоть десять, хоть все! Я соглашусь, прощу, забуду и, клянусь, приму любой его выбор, только не смерть».

С третьего раза всё же попадаю в нужные цифры и даже слышу гудок, когда звонок входной двери заставляет меня подпрыгнуть на стуле.

– Танатологический отдел… – отвечают мне в трубку, но я отключаюсь и распахиваю дверь.

– Викуль, тут к тебе, – Алла Константиновна представляет мне пожилую женщину, которую я первый раз в жизни вижу.

– Александр Юрьевич просил взять кое-какие вещи, – переминается она смущённо на пороге.

– Господи, он жив! – хватаюсь я за косяк, но она подхватывает меня быстрее, чем я успеваю сползти вниз.

И гладит меня по спине, пока я рыдаю, не в силах успокоиться. Не в состоянии поверить, что весь этот ужас последних часов для меня закончился.

– Он просил ещё телефон, – маленькая, жилистая и очень бойкая старушка бегает за мной по квартире со списком, пока я собираю вещи.

– Телефон сел, – вырываю из гнезда зарядку. Но пару звонков сделать ему хватит. Бросаю его в сумку, уже засовывая ноги в кроссовки. – Что-то ещё?

– Значит, вот вы какая, Вика, – хмыкает она как-то неопределённо, то ли с разочарованием, то ли с удивлением. – А он вас звал. Все дни, что был без сознания только одно имя и твердил: Вика! Вика!

И пока мы едем в её тарахтящей машинке к частному госпиталю, в который, оказывается, забрали Алекса, она мне рассказывает, что с ним произошло.

– Сотрясение мозга, травма головы, сломаны нос и рёбра, отбиты почки. Думали, не выкарабкается, но он ничего, сдюжил. Сегодня первый раз встал, – поглядывает она на меня мимоходом. И мне всё время кажется, что хочет ещё что-то добавить, но не решается.

– Главное, что он жив, – повторяю я как мантру, уверенная на все сто в своих словах. – А с остальным мы справимся.

И только в дверях его палаты, до которой доводит меня эта добрая женщина, мне становится немного страшно.

В тусклом свете ночника я вижу только его очертания на кровати. Но чем ближе подхожу, тем сильнее убеждаюсь: это он, он. Сердце рвётся из груди. Я не знаю есть ли здесь стул. Это неважно. Я встаю на колени возле кровати. Я беру его за руку.

– Алекс!

– Полина?