Читать книгу Приключения Клима Снегова, курсанта лётно-штурманской школы звёздного флота. Фантастический роман - Александр Антонов - Страница 9

Летом 1578 года в Сент-Антуанском предместье славного города Парижа нарождался новый день. Ночь, укутавшись в сумеречный плащ, ушла, занавесив из жалости к досматривающим последние сны парижанам колыбельку новорождённого приятной прохладой. Но сон – это там, по ту сторону стены, а здесь на границе города с пасторалью уже вовсю гомонили птицы, да звенели клинки. Что было в те времена банальнее дуэли, хоть для двух клинков, хоть, как в нашем случае, для шести? Шестеро статных красавцев в пропорции трое на трое отчаянно пытались покалечить, а то и убить друг друга. Впрочем, дуэль была ещё в самом начале, потому дресс-код – белый верх, чёрный низ – ещё никем не был нарушен. Единственным отличием в одежде остаются шарфы, намотанные вокруг поясов: три зелёных и три красных.

Двое в сторонке кутаются в плащи. Зеваки? Не похоже. Скорее наблюдатели, внимательно следящие за происходящим на импровизированном ристалище. А вот и первое нарушение дресс-кода. Вскрик боли и на рубашке одного из дуэлянтов проступает пятно, как клюкву раздавили. Проходит совсем немного времени и «клюквой» помечены уже все участники дуэли, кроме самого младшего, когда его противник отмечен дважды.

Наступает кульминация боя. Один из подпоясанных красным шарфом валится на землю. Бедняга пропустил смертельный выпад, а убийца уже спешит помочь товарищу, которого теснит противник. Поздно! Товарищ с отметиной во лбу отдаёт богу душу. Сразивший его враг, в свою очередь, не выдерживает яростного напора нового соперника и падает, разбрызгивая красным по зелёному. Положение «красных шарфов» становится очевидно безнадёжным. Юноша, который досель столь успешно противостоял своему сопернику, теперь оказывается уже перед двумя противниками, Пусть и в отличие от него ранеными – но двумя! А «зелёные шарфы» не спешат нападать. Они медленно расходятся, огибая юношу с разных сторон. Тот в явном затруднении: атакуешь одного и откроешь спину другому. Со вздохом он опускает шпагу. Сдаётся? Так, видимо, решили его противники, которые так же опустили клинки, готовясь принять почётную капитуляцию. Не тут-то было! Юноша стремительно срывается с места и проскакивает между противниками, те с недовольными возгласами устремляются за ним. Однако бегство длится ровно до первого поверженного. Юноша подбирает с земли вторую шпагу и, приняв оборонительную стойку, поджидает врагов. А они уже рядом и атакуют одновременно. И тут происходит удивительное: обе половинки тела юноши начинают действовать как бы самостоятельно, а шпаги в руках мелькают с такой быстротой, что за их движением невозможно уследить глазом. Вжик, вжик, вжик, и каждый из противников получает по нескольку уколов; они в растерянности отступают. Юноша никого не преследует, он хладнокровно ждёт новой атаки.

– Достаточно! – раздаётся со стороны наблюдателей. – Благодарю вас, господа, бой окончен, все свободны! Компьютер, отключить голограмму!

И вот уже нет Сент-Антуанского предместья, а есть огромный пустой павильон, где с пола поднимаются бывшие «мертвецы», но лишь те, что подпоясаны красными шарфами, их противники просто исчезли, как и все остальные голограммы. Отсалютовав шпагами друг другу и в сторону наблюдателей, трое бойцов направляются к выходу.

Человек, отдававший команды, поворачивается к спутнику.

– Ну как?

– Впечатляет, дорогой академик, весьма впечатляет!

Знакомый голос? А как освободился от плаща и шляпы, так просто вылитый Доминик Катанья, разве что слегка постаревший.

Вольфганг Шиллер улыбнулся. С таким именем и фамилией ему, казалось, на роду было писано стать композитором или писателем, на худой конец – художником, а он пошёл в инженеры. Но творческое начало, заложенное не в имени, разумеется, и не в фамилии – в генах, привело его в одну из лабораторий Института перспективных разработок Академии наук Земного Содружества, которая (лаборатория) при его непосредственном участии разрослась до самостоятельного института. Чуть позже, когда в составе Академии наук Содружества была образована Академия наук Звёздного флота, институт одним из первых был переведён под эгиду новой структуры. Не так давно институт отметил 150-летие со дня образования, а он – 82-летие своего директорства. У института, разумеется, есть официальное название, но редко кто даже в угоду официозу называет его иначе как «Иллюзионариум профессора Шиллера». Впрочем, дудки! «Иллюзионариум академика Шиллера» – так и никак иначе! Достаточно он проходил в профессорах, добавляя неблагозвучное «член-корреспондент» лишь при официальном представлении да на визитках, настолько достаточно, что после недавнего избрания выстраданное звание не перестаёт ласкать слух и шельма Катанья об этом, похоже, знает. Ишь как поёт…

… – Голограмма, которую можно потрогать руками – это… это… Я даже слово подходящее не могу подобрать. Когда шло представление, украдкой потрогал листочек на дереве – на ощупь, как настоящий!

– А когда по нескольку раз в день трогаешь иллюзию – восторга, как я понимаю, не испытываешь?

– Что вы имеете в виду? – растерялся Катанья.

– Да обычную еду! – рассмеялся Шиллер. – Ту, которую предлагает тебе сип.

– А что тут такого необычного? – пожал плечами Катанья. – Нет, я, конечно, знаю, что это синтезированная пища, но ведь когда я родился, так оно уже и было…

– А когда я начинал работать в Иллюзионариуме, впрочем, тогда это была всего лишь лаборатория, так оно не было.

– Так вы, верно, тогда и академиком ещё не были? – сподхалимничал Катанья.

Грубая лесть не вызывает отторжения даже у умного человека, когда он к ней расположен. Шиллер лишь от души рассмеялся.

– Я тогда и профессором-то не был, простым инженером ишачил.

Заметив, как у Катаньи дёрнулась щека, академик добавил:

– Этому слову «ишачил» я научился у Таши Снеговой, она любила такие словечки. Отличный, я вам скажу, был человечек – эта Таша, да и учёный перспективный. А её героическая гибель потрясла тогда всё Содружество. Пронеслась по жизни яркой звёздочкой и ушла последней вспышкой… – Академик помолчал потом, будто что-то припомнив, взглянул на Катанью. – Погоди, ты ведь был тогда на «Ньютоне-11», или это было в другое время?

– Нет, именно тогда и было, – нехотя подтвердил Катанья и поспешил вернуть разговор в прежнее русло. – Вы начали говорить про синтезированную пищу…

Академик выгнул бровь, как бы спрашивая «разве?», потом лицо его прояснилось: слава звёздам, припомнил!

– Ну, так вот. В бытность мою простым инженером синтезировали учёные-пищевики биомассу, из чего – лучше нам с тобой не знать. Только содержала эта биомасса все необходимые для нормальной жизнедеятельности человека компоненты: белки, жиры, углеводы и тому подобное. И ингредиенты для её изготовления можно было выращивать в нужных количествах при крайне малых затратах в широком понимании этого слова. Одна беда: на вкус, вид и запах была эта биомасса гадость гадостью. Тебе не приходилось видеть, как выглядят просроченные продукты из сипа?

– Видел разок, – скривился Катанья, – когда забыл сбросить остатки лазаньи в утилизатор. Несколько дней потом на еду смотреть не мог.

– Вот это она и была, биомасса, – пояснил Шиллер.

– Великий космос! Зачем вы мне это сказали? Я ведь теперь…

– Хватит! – оборвал Катанью академик. – Переигрываешь, дружок. Стали бы в твоём ведомстве держать такую институтку.

– Виноват, – сразу посерьёзнел Катанья, – больше не повториться!

– Ладно, – добродушно усмехнулся Шиллер, – или как там у вас говорят? – принято! Где там застряли наши бараны? В биомассе? Так вот, нашей лаборатории, в числе, правда, ещё пары-тройки ей подобных, дали задание привести эту бяку в потребный вид. Приемлемого результата удалось достигнуть трём лабораториям, включая нашу. Мы приплелись в хвосте. Уже ушли в космос корабли, где экипаж кормили супом и кашей от двух первых лабораторий. Только один вид супа и только один вид каши – никакого разнообразия их метод не предполагал. Так что часть продуктов приходилось всё же брать с собой, чтобы не свихнуться от однообразия пищи. И вот, когда про нас уже стали забывать, устраивает презентацию наша лаборатория: пять первых блюд, пять вторых, несколько видов закусок и десертов, и всё это из биомассы! Нас хвалят, а мы говорим: это не предел, наш метод позволяет в перспективе готовить из биомассы любую пищу. А всё почему? Да просто подход к решению задачи у нас и наших конкурентов был разный. Они решили не мудрить: одна группа меняет вид биомассы, другая – вкус, третья – запах. Получили результат, смешали: вот те каша, вот те суп! Хочешь чего другого – начинай всё сначала. Мы же стали решить проблему в комплексе, то есть стали учить машину понимать, что каждое блюдо имеет свой вкус, вид и запах, объединённые в единое целое. Долго бились над решением, а когда получили результат, всё остальное стало просто: задаёшь пищевому синтезатору параметры по виду, вкусу и запаху и если биомасса содержит все необходимые ингредиенты – получай хоть бифштекс с кровью, хоть пельмени сибирские!

– А с просроченными продуктами… как это? – спросил Катанья.

– Ну, это совсем просто. Ведь ты понял, что вкус, запах и вид синтетической пищи это своего рода иллюзия? Задай срок действия иллюзии равным сроку годности продукта, и всё.

– Хорошо. Выдаваемая сипом пища – это биомасса в оболочке из иллюзии, я правильно понял?

Шиллер кивнул.

– А то, что вы мне сегодня продемонстрировали, что это?

– Это всего лишь преобразованные энергетические волны, дорогой Доминик!

– Из какого вида энергии и во что преобразованные?

– Не стану отвечать. Во-первых, можешь не понять, а во-вторых, это тайна за семью печатями, и не мной, поверь, поставленными. Но конкретно по сегодняшнему эксперименту – а проникающее голографирование всё ещё находится на стадии экспериментов – кое-какие пояснения могу дать. Для всех участвующих в демонстрации объектов методом проникающего сканирования были сделаны энергетические копии.

– То есть касательно людей… – начал Катанья.

– Были сделаны точные копии всех внутренних органов. Молодец, на лету схватываешь! Затем копии поместили в два абсолютно идентичных приёмопередатчика со встроенными преобразователями энергетических волн. После этого голограммы были включены и в двух соседних павильонах возникли два Сент-Антуанских предместья. После этого в каждый из павильонов вошли по три фехтовальщика, подпоясанных в одном случае красными, в другом зелёными шарфами, а в каждом из соседних павильонов одновременно появились их голографические двойники. Дуэль, которую мы с тобой наблюдали, происходила одновременно на двух площадках, и на каждой люди сражались с голограммами своих противников.

– Которые при этом в точности повторяли все движения оригиналов, – закончил Катанья.

– Верно! Таким образом, люди по большому счету сражались друг с другом, но наносили при этом уколы только через голографическое оружие своих электронных двойников.

– То есть не имитировали бой, а дрались по-настоящему, без боязни серьёзно травмировать соперника. Здорово! А как же всё-таки реагировал организм участников боя на попадание?

– Хороший вопрос, – одобрил Шиллер. – Ну, про проступающую при нанесении укола кровь я говорить не буду, такими трюками овладели ещё несколько столетий назад. Что до организма, то, при любом попадании, в мозг посылался соответствующий сигнал. При лёгком ранении ощущение в месте попадания сравнимо с настоящим уколом. При ранении средней тяжести болевое ощущение не усиливается, но может частично или полностью онеметь раненая рука или нога. При тяжёлом или смертельном ранении тело бойца просто обездвиживается и он выходит из игры. Скажу по секрету: нашей разработкой уже заинтересовался спецназ Звёздного флота.

– Ещё бы! – ничуть не удивился Катанья. – Такой тренажёр! А какие перспективы для театра!

– Театра? – переспросил академик. Потом лицо его прояснилось. – Ну, конечно, театра, я как-то не подумал. И много ещё для чего!

– Но начали вы всё-таки с истбоя, – заметил Катанья.

– Разве это удивительно? Столько лет быть председателем Федерации исторических боевых искусств и не привлечь её членов к испытаниям собственного изобретения? Да меня бы не поняли!

– Я бы уж точно не понял, – подтвердил Катанья. – Но скажите, что это за юноша, который так ловко управляется со шпагой. Прямо Д Артаньян!

– Ну, что ты, Доминик, – не согласился Шиллер. – Любимец Дюма этому юноше в подмётки не годится, вот разве что ты в свои лучшие годы. Надеюсь, и по сей день тренировками не манкируешь?

– Стараюсь, – односложно ответил Катанья. Так я могу узнать его имя?

– Клим. Клим Снегов, сын той самой Таши.