Читать книгу Зазеркалье - Александр Архипов - Страница 7

Чарльз размышлял, наматывая круги перед зеркалом. Он присмотрелся к верхней раме и с трудом разобрал начертанные слова:

– Memento mori…

– Помни о смерти, – перевел Данте, сложив пальцы, – думай, думай… Беатриче!

Данте подбежал к зеркалу, обхватил раму, звал возлюбленную и ждал ее белоснежного лица. Она не отозвалась. Безмолвное отражение Данте с недоумением смотрело в ответ. Он провел рукой по стеклу, словно искал невидимой ручки.

– Она в западне, – почувствовал опасность Данте, – я боюсь, как бы он не выбрался оттуда.

– Иначе мы все здесь ляжем замертво, – вылетел из уст Эжена шекспировский тон. – Надо от него избавиться, чем раньше, тем лучше, кто согласен со мной? – воскликнул Чарльз и встал рядом с зеркалом.

– Не спеши, а то повторится убийство! Нет, нет, не спеши! – высказал Данте и выбежал из комнаты.

– Что это с ним? – недоумевал Чарльз.

Никто не ответил. Оставшаяся команда спустилась вниз и села перед камином, желая отдохнуть от последних напряженных дней. Дрова трещали под пляску огня, дождь тарабанил по вытянутым окнам. Осенняя меланхолия заливала ростки надежды.

– Что с Данте? – повторил Чарльз.

– Оставь его, дрогнуло сердце у старика, – отмахнулся Эжен. – Беатриче – свет в его жизни. Он не просто ее любит, он живет ею. Такова природа Данте. Любовь – его вино и услада.

Чарльз ушел в комнату подальше от суеты, мистики и неуживчивых мыслей. Юноша погрузился в забытье. Спустя несколько минут, пока голоса в его голове не пробудились. Снова женщины, мужчины, дети заговорили чванливыми голосами. Чарльз не разобрал их послания, сотрясавшие колоны сознания и терпения. Вскоре гвалт стих, служивший прелюдией к погружению в виденьям.

Сквозь темное полотно прорезались сны, в которых маленький Чарльз наблюдал через дверную щель за плачущим отцом. Согбенная фигура стояла на коленях перед зеркалом, будто поклонялась ему и молила пощады.

После вырисовывалось новое сновидение: Вернон ходил в комнате и бурно говорил с самим с собой. Захлебываясь в рьяном споре, он остановился перед зеркалом, повернулся к нему, требуя ответа:

– Мне нечего больше тебе дать! Ты уже мертв, понимаешь? – гневался Вернон, в ответ зеркало задребезжало.

Глаза Чарльза покрылись влажной дымкой. Он звал отца, тянулся к нему, но недосягаемость растягивало между ними пропасть, куда проваливались воспоминания.

– Как он? – поинтересовался Эжен, потирая руки.

– Все в порядке, спит, Оливер снова пытался его свести с ума, – ответил Данте, уводя Эжена подальше от комнаты, – но видно, как Чарльз борется. Не вскочил с постели, значит, обошлось.

– Почему мы не можем вывести его отсюда? – злился Эжен. – Надо разбить зеркало. Чарльз прав. Вернона нам не вернуть.

– Потому что он не согласится покинуть этот дом, а еще Оливер нас не отпускает, – вздохнул флорентиец.

– То есть? – возмутился Эжен, осматривая углы. Дабы приметить присутствие теней.

– Он держит двери закрытыми. Сегодня утром я не смог выйти на прогулку. Они намертво встали. Он действует, он запер нас ждет, когда мы ляжем замертво у его ног.

– Черт собачий! – схватился Эжен за затылок. – Ладно, сейчас не будем поднимать панику. Пусть все наберутся сил.

– Сейчас надо решать проблему с зеркалом.

– Да, но мешаешь здесь только ты! – укорил мушкетер флорентийца.

– Не понял тебя? – в страхе отшатнулся Данте, сняв маску хладнокровия.

Мушкетер шагнул ближе к флорентийцу, чтобы лично разглядеть в его глазах ложь.

– Это все Беатриче, правда? Ведь из-за твоих чувств Вернон погиб от рук этого безумца? Не из-за твоей любви мы рискнули его жизнью? Вижу, как ты дрожишь. Вот что, если завтра станет еще хуже, то я тебя задушу.

– Нет, нет, нет! – отрицал Данте с фанатичностью, после он окреп духом и ответил Эжену. – Не тебе судить с твоей тугодумной головой о моих чувствах.

– Жалкий писака, – процедил сквозь зубы Эжен, – я думал, что нам получится поладить. Не буду лишний раз напрягаться, только держись от меня подальше. Я делаю ради Чарльза. Его надо спасти…

– Мы все в одной лодке, – опустил голову Данте.

– Да, только ты вечно где-то в сторонке плаваешь, – ответил Эжен, покидая друга.

До вечера Эжен думал о недавней стычке с Данте, чья опасливость и нерешительность в последние месяцы привели к фатальному исходу их создателя. Со дня смерти писателя Эжен переживал утрату единственного шанса на возвращение в книжный мир, навеянный сладким привкусом романтики.

– Ай, – спохватился мушкетер и побежал ко входу.

Двери не пускали Эжена к любимому коню Виктору. Он стукнул дверь ногой и попятился в спальню. С улицы доносилось ржание Виктора.

– Бедный мой друг, голодает и не знает, что я заперт с этим проклятием, – ворчал мушкетер.

– Тими! Тими! – заголосил Этан в своей комнате.

– Так не угомонился, – жалел Эжен авантюриста.

Мушкетер отправился на верхний этаж. Он подошел к двери Этана и слушал призывы.

– Тими, как ты мог меня бросить, – плакался Этан.

Мушкетер без стука вошел в помещение, наблюдая за сгорбившимся другом.

– Снова ждешь его, тебе не осточертело ждать чудо? – сказал Эжен и ощущал в груди напор гнева. – Фениксы здесь не летают. Для людей это миф!

Этан всполошился от басистого голоса Эжена и кулаком пригрозил.

– Куда лезешь, чуть дьяволу душу не отдал! – ругался авантюрист.

– Ты не понял, что ты здесь как обычный человек? – надавливал Эжен грузом разочарования. – Даже я чуда не жду! Все, мы оторвались от книги. Мы сами по себе. Сколько можно тебе повторять?

– Твое мнение мне ни к чему, покинь мою комнату, смертный – махнул на мушкетера Этан.

Авантюрист скучал по старому другу, с которым они путешествовали по миру и спасали друг друга от опасностей. Дружба Феникса Тими и авантюриста Этана, облеченная в скалистую оболочку, не разрываемая и после разрыва миров.

Мушкетер пожалел о грубости, кинутая в лицо друга. Он поспешно спустился в гостиную, где красота закатных лучей убаюкивала одиночество, а тишина не мешала складывать разрозненные мысли в длинные и утомительные монологи.

После гибели Вернона мушкетер приметил печальную черту между героями книг, из-за чего они прекратили ладить и вести непринужденные беседы.

Следующим утром обитателей дома пробудил крик Данте. Все сбежались ко главному входу, рядом с ней стоял разъяренный флорентиец и дергал ручку двери.

– Что за колдовство! Опять это проделки зеркала. Она все еще не открывается, – с трудом держал себя в руках Данте.

– Окна тоже не открываются, – сказал Жак, – я не смог его открыть у себя в комнате.

– Дайте мне минуту, – попросил Эжен и крепко схватился за ручку.

Подобно римскому гребцу он толкал и тянул дверь, надеясь, что его толчки дадут разобьют чары. Он отступил, раститирая покрасневшие руки.

– Не поддается, – напугался мушкетер, – совсем…

– Ловушка, – разочаровался Данте.

Они остались отрешенными от мира. Все, кроме Чарльза, осознали свое жалкое положение, когда они никому не нужны и не от кого ждать помощи.

Персонажи прислушались к окружению. Мир канул в глубокую тишину. Шелест листвы, вой ветра затихли вместе с треском огня в камине. Мушкетер присмотрелся к сизому диску, осветивший серо-светлую палитру природы поместья. Ему казалось, что они отрешены от мира, что им придется бороться со злом, засевшее в стенах дома.

Эжену послышалось ржанье Виктора. Сердце мушкетера заклокотало, захлебывалось в ужимках тревоги и рвалось к четвероногому другу. Эжен поспешил к окну и разглядел в мглистом поле бегающего скакуна. Виктор щипал редеющую траву, притоптывая ее копытами.

– Вот он! Эжен, тут твой Виктор! – ткнул в окно Жак.

– Каков наглец! – гордился Эжен при виде грации коня.

Неудержимый Виктор скакал по полю, подпрыгивал, резвился, словно жеребенок. Эжен вновь хватался за двери и окна. Темная магия держала их в заточении, как в замке Ив или форте Руж.

Мушкетер вернулся к окну и с опасением следил за Виктором.

Чарльз приметил переменчивость в Эжене; восторги мушкетера сменялись порывами резкости и волнения.

– Виктор! – стучал по окну Эжен и рассеивался вокруг себя истошный выкрик.

– Ты ополоумел? – отошел подальше Данте.

– Вы не видите? Он умирает! – разрыдался Эжен. – Посмотрите!

Спустя несколько минут поверженный Виктор дергался в конвульсиях. Прерывистое дыхание коня тяжелым, глухим отзвуком билось в сердце мушкетера. Тот схватил топор у камина, выбежал в коридор. Чарльз оторвался от тягостного зрелища, когда из вестибюля раздались удары по дереву.

– Нет, нет, – вырывались крики из заплаканной груди мушкетера.

Топор колотил окаменевшую дверь. Удар за ударом ритмично бились, как сердце воина. Ослабевала хватка мушкетера, и последний удар расколол лезвие топора на куски.

Эжен подошел к окну, следил, как вздымалась грудь Виктора.

– Черт! Как же я забыл, – воскликнул мушкетер и обратился к Данте. – Дай ключ! Дай мне этот чертов ключ!

Эжен достал рукопись и откинул ее. Половина книги пустовала. Глава, в которой герой приобретает коня, исчезла.

– Это все объясняет, – заключил Данте.

– Это все объясняет, – повторил Эжен, – теперь я умру, как обычный смертный и больше не вернусь туда. Господа, мы отрываемся от нашей прежней жизни. Мы скоро станем обычными людьми.

– Как вам хватает смелости открывать эти страницы? – дрожал Этан.

Никто не говорил о проклятиях, не решался вызволить себя из заточения, мирясь с новым поражением.

Вечером узники поместья разбрелись по комнатам, как пугливые щенки. Каждый из них грезил в мечтах, надеясь на скорое избавление от мук заключения.

Когда Данте ощутил покой в душе, он зажег свечи, сел за книгой и продолжил исследование своей эпохи Ренессанса, где провел жизнь настоящий Данте, рожденный матерью, а не зеркалом или фантазией писателя.

Данте углублялся в собственную биографию, проживая в ней иную жизнь. В книге Вернона он предстал в тех мирах, в которых путешествовал флорентиец и описал в знаменитой «Божественной комедии». Перелистывая страницы, Данте уходил в мир безнадежного романтика, искавший возлюбленную Беатриче в адских глубинах.

Вымышленные приключения не сливались с бесчисленными строками подлинного Данте, что вызвали стыд у персонажа. В доме Чарльза он ощущал себя, марионеткой, управляемой невидимым пером Нортона.

В поздние ночные часы он прохаживался по комнате от нарастающей неуверенности в себе, что глушило в нем голос разума. Перед окружением его холодная маска бесстрашия расплывалось от терзаний.

– Поскорее бы вернуться к Беатриче, – мечтал Данте среди ночных сумерек. На третий день небо оплакивало злоключения узников. Капли бились о черепицу крыши и стекали вниз по окнам и стенам дома. Эжен прохаживался по дому, искал пути выхода, предлагая немыслимые планы побега.

– Не открываются? Сволочи, – дергал Эжен двери, не поддававшиеся силе мушкетера, – паршивые, мерзкие сволочи. Что мы плохого сделали?

– Не знаю, где остальные? – оглядывался Чарльз в дверные проемы.

– Спят сном праведника. Им нечего терять.

– Тебе не страшно? Ведь никто не знает, что там, в загробном мире.

– И зачем лишний раз себе настроения портить, если уж ничего не знают о нем? Единственный кто побывал там. Это Данте. Но он молчит.

– То есть? – напрягся Чарльз.

– Спроси у него самого. Я уже замучился выманивать у него правду. Тот еще лицемер, – удалился Эжен.

Чарльз отправился к Данте, предчувствуя черту раздора между друзьями. Он постучал в дверь флорентийца, требуя выйти к нему на разговор.

Данте открыл дверь и вежливо пригласил юношу.

– Что ты от меня скрываешь? – допытывал Чарльз. – Эжен сказал…

– Ах, этот Эжен. Он не держит себя в руках и постоянно кого-то обвиняет. Но не себя! – фыркнул Данте. – Что он тебе наплел? Попрошу без лишних красивых слов, без вас их знаю.

– Ты был там, в этом зеркале, ты знаешь его природу, – сказал Чарльз, усаживаясь на стул. – Мы боимся действовать, мы не знаем, что это повлечет за собой, нам нужна твоя помощь. Почему ты не борешься?

– Потому что боюсь. Там моя любовь, – отвел слезливые глаза Данте.

– Беатриче, – вспомнил Чарльз.

– Да, Беатриче осталась там. Она обещала мне, что вырвется оттуда и станет жить с нами. После смерти Вернона она пропала. И все эти дни я жду ее.

Чарльз прочувствовал ношу Данте, что тащила упертую натуру ко дну гнетущих дум. Юноша в одиночку боролся с загадочных врагом, остальные дрогнули и утратили веру: Этан пребывал в поисках феникса Тими и не смел шагнуть к зеркалу; Эжен сдался после смерти Виктора; Данте боялся расстаться с Беатриче. Только Жан сидел в комнате, не вмешиваясь в дела взрослых.

Чарльз без стука вошел в покои мальчика и застал его с оплакивающими глазами.

– Что нужно? – огрызнулся Жан.

– Ничего дурного я тебе не желаю! – успокаивал Чарльз. – Жан, ты можешь помочь мне?

– Нет, я слышал, о чем ты говорил с Данте. Я не хочу возвращаться в книгу, – вытирал мальчик слезы.

Трагический сюжет всплыл в голове Чарльза о юном парижанине, ожидавший отца с войны. Жан рос в бедности, с единственным родным человеком, которому не чуждо сострадание и доброта. История не терпела хорошей жизни и ожиданий: в книге Жана отца призвали на службу в армию Наполеона, кто вел долгую и кровопролитную войну в Европе. Жан остался под присмотром сварливой бабушки, но изредка сбегал в Париж, чтобы насытиться свободой и узнать побольше новостей о походах Наполеона.

Жан виделся с ним, когда тот возвращался из Австрии, Пруссии. Даже Россия не отобрала у мальчика родного человека. Но когда Наполеон потерпел сокрушительное поражение при Ватерлоо, то отец не вернулся.

Спустя полгода смерть забрала бабушку Жана.

Оставшись без крова, сирота бродила в стоптанных башмаках по замерзшим французским просторам. Жан не верил гибели отца. Он с завидной одержимостью отстаивал жизнь родного человека. Он поставил перед собой цель – добраться до Ватерлоо и найти его. Мальчик не рассчитал время и вышел поздней осенью, отталкивающий холодным дыханием смерти. Вскоре наступила зима и одержала вверх над горячим сердцем Жана. Обессиленный голодом мальчик уснул на дороге сном мертвеца.

– Я не хочу возвращаться туда, – изнывал Жан по прошлому. – Я только чувствую холод, будто иголки колют мое тело. Только представь, Чарльз, когда тебе больно, и ты не можешь шевелиться. И все. Больше ничего. Эжен мне рассказывал, как в его книге история повторялась раз за разом. А у меня ничего, будто перед моими глазами пролетела настоящая жизнь. И не сразу не скажешь, что жил в книге.

– Мой отец долго писал твою историю, он даже искал твой прототип во Франции, – вспоминал Чарльз мрачный период писателя, – к сожалению, я сам не знаю почему он начал твою историю. Мне говорил, что собирался писать сказку для меня. Я помню, как он с тяжким сердцем спускался в гостиную, как устроился в кресле и уснул. Об этой книге я узнал не скоро. В его глазах я видел одно – сказка не удалась, но трагический сюжет заставил плакать королей!

– Плакали вы, а умер я, – вновь разрыдался Жан. – Для вас это маленький сюжет.

– Вряд ли, в моем сердце ты жил всегда, как и все другие.

– Мне уже все равно. Я уже сказал, что не собираюсь возвращаться обратно, я с Данте, он тоже не хочет.

– Как же Этан, а Эжен? – возмутился Чарльз.

– Они чего потеряли? Ничего, – ответил на свой вопрос Жан и удалился.

Обездвиженные персонажи разочаровали Чарльза. Он сидел в гостиной, обдумывая дальнейшие планы. За окном продолжал стучать ливень, ветер поднимал опавшую листву и раскидывал по увядшему саду, от которой остались оголенные кустарники и каменистые тропы.

– Что если переписать их истории? – раздался голос Этана за спинкой кресла.

– Что? – пробудился от дрема Чарльз.

Этан присел рядом с Чарльзом и переходя на шепот.

– Я говорю, может мы поможем Данте и Жану? Они не хотят возвращаться к себе из-за грустных концовок, – высказывал Этан идею, – мы можем взять подлинные рукописи твоего отца и переписать финал. Так мы облегчим им жизнь.

– Мне всегда хотелось у вас спросить, – нагнулся Чарльз к Этану, – какая жизнь у персонажа книги? Какая? Вы живете по мановению пера любого писателя.

– А живем! – чуть не раздался крик Этана, но, насупившись, продолжил. – Не все живут, как мы. Есть писатели, которые создают героев по воле издателя или поклонников. Мы видели их, мы говорили с ними. Но их плоская сущность не давала им выражать мысли подобно живому человеку. А Вернон дал нам эту жизнь. Мы можем жить, как обычные люди, мы обрели форму, потому мы здесь не погибли. Не просто же так твоему отцу завидовали. Я готов поспорить, что сам Вальтер Скотт плачет от своих скучных романов, оглядываясь в сторону Нортона!

– Допустим, мы перепишем, а они не вернутся.

– Это как?

– Откуда мы знаем, как они это оценят? – сомневался Чарльз. – Не верю, что мои руки будут вершить судьбу над ними. Мне кажется, это можно сделать, но не моими руками. Что если магия пера не сработает? Куда пропадет Данте или Жан? Нет, мой друг, это безрассудство.

Нахмуренные брови Этана сбросили тоску и округлились

– Черт с тобой! – высвободил Этан злость.

Оставшийся вечер никто из обитателей дома не проронил ни слова.

Эжен оказался единственным, кто бродил по дому в поисках подсказки. Его тучная тень пронеслась мимо комнат и закоулок, оставив в покое кабинета Нортона. Ничего не указывало на присутствие темной сущности. Они выжидали следующей атаки.

Возвращаясь к постели Эжен дрогнул от пронзительного холода.

– Господи, – сказал он, зевая, – поскорее бы в постель.

На четвертый день закричал Чарльз.

– Мы пропали! – паниковал растерянный юноша

– Что? Что на сей раз? – злился Эжен.

– А ты посмотри! – указал Этан на окна, которые покрылись коркой льда. Сплошной лед обволок дом, только тоненький луч солнца пробился в гостиную. Смехотворный огонек в камине гостиной боролся с морозной стужей, остальные погасли, оставив жителей поместья с холодными стенами, полом и постелями.

– Я боялся этого, – краснел от гнева Эжен и обратился к Данте, – видишь, до чего дошла наша медлительность.

– Надо… – начал Данте, испытывал стыд и обиду за себя.

– Да! Надо было действовать! – парировал мушкетер.

Чарльз метался по дому, плевался на незримого врага, посылал проклятия каждому встречному герою.

– Стой, дурак! – кричал ему Эжен. – Нарвется же на что-то опять!

– Опять сны ему голову морочат? – спросил Этан, прячась за шторкой, дабы не получить внезапного удара от юноши.

– Нет, он тихо спал, – уверял Данте.

– Пока пойдем в комнату Вернона, а этого оставим. Пусть сам себя утихомирит, – повел Эжен наверх.

Никто не противился. Герои, обессиленные выходками черного колдовства, спрятались в комнате Вернона и проверяли свои рукописи.

– Почти половины книги нет, – опустился на стул Данте.

– Поганец! – швырнул Эжен книгу в угол. – Треть книги осталась!

– Я еще живее всех живых, – загрустил Этан.

– Я тоже, он не начал еще с нас, – задрожал Жан.

– Я не знаю, что делать с вами. Я один отправлюсь туда, – решил Эжен, встав перед зеркалом.

– И что же ты сделаешь? – с сомнением посмотрел на мушкетера Данте.

– Не сидеть же мне на месте, – огрызнулся Эжен.

– Пойми, что мы бессильны, – убеждал в обратно Данте.

– Не могу, – опечалился Эжен и сел на второй стул, – вы видите, что он с нами делает. Он жрет нас изнутри. С каждым днем я не чую в себе прежние силы. Мы уже себе концовки не перепишем. Правда, Этан?

Обескураженный Этан поежился на месте.

– Ладно, забудь, – потушил Эжен злорадство, покидая кабинет, – теперь решайтесь. У нас остался еще один день. На второй день наши истории закончатся.

– Он прав, – согласился с мушкетером Этан, – мы должны решиться. Данте, ты должен указать нам путь.

– Я пойду, но боюсь, что все тропы заросли. Нам придется искать новый путь. Тем более, куда нам идти? – задумался Данте.

– Стало тихо, видимо, Чарльз уснул, – встал у порога Этан и присушивался к дому.

Холод покорял каждую пядь дома. Несколько часов Эжен с Чарльзом кидали последние дрова в камин, те трещали, подобно барабанному бою, ожесточенно сражаясь с настигшей бедой.

– Так, придется ломать столы и стулья, – осмотрелся Эжен, держа последнее полено.

– Книги, ковры, у нас есть чем отбиваться, – заразился энтузиазмом юноша.

– Пусть оно так, но долго ли мы продержимся?

– Странно, почему нам никто не может помочь снаружи? – спросил Чарльз, оборачиваясь к окнам, покрытые льдом.

– Не знаю, от них тоже не много толку. И еды не так много осталось, – вспомнил Эжен о припасах. – У меня засела мысль в голове, что кто-то держит нас в ледяной тюрьме, словно началась осада.

– Может это все произошло по случайности? – спросил Чарльз.

– Это бред! – бросил Эжен последнюю ножку стула. – Такое колдовство не случайно и сны твои не случайны. Кто-то хочет от тебя что-то получить.

– Странно, почему он не оставил послание на зеркале?

– Беатриче не дает ему подойти к нему.

– Почему она не выходит она?

– Откуда я знаю! – воскликнул Эжен, швыряя с ненавистью второй стул.

Костер затрещал еще громче. Снопы искр ярко ослепили Эжена и Чарльза, устремляясь в вершине трубы, к их лицам подкатил жар.

– Откуда я знаю, – повторил Эжен, – у них с Данте свои амурные дела.

С верхнего этажа спустился вспотевший Этан.

– Как долго мы будем это оттапливать? – нервно спросил он, жестикулируя покрасневшими руками.

– Пока лед не пропадет к чертовой матери, – улыбнулся мушкетер, отойдя от пылающего камина.

– Это нам не поможет, – разочаровал Этан, затем приблизился к окнам и пояснил, – ни одна капля не стекала со стекла!

– Быть того не может, – приблизился к окну Эжен.

Зрение Этана не подвело: лед не тронулся.

Эжен развернулся и удалился наверх. Чарльз не последовал ни за кем. Он продолжал сидеть перед огнем, следя за каждым тлеющей надеждой.

– Я больше не знаю, что нам делать, – признался Этан, – еды мало, воды хватит на два дня. Виски нам не поможет. Я спрятал бутылки подальше от Эжена.

– Он много пьет? – забеспокоился Чарльз.

– Это полбеды, – вспоминал Этан дебоши мушкетера. – Он творит поганые вещи: ругается, крушит все подряд, не исключаем, что может наставить свой пистолет на одного из нас. Он – большая бочка пороха. Это в прямом смысле…

Ночью Чарльз он лежал в одежде, стеклянным взглядом целил в потолок, оставив в голове пустоту. Все варианты спасения закончились крахом. Их таинственный враг одержал вверх, им осталось замерзнуть в ледяной могиле или от голода, или от давней ссоры между героями.

Растопленные камины журчали, усыпляя Чарльза. Сонливость тихо и верно подкрадывалась к сознанию, прикрывая одеялом бессознательной глубины. Дремота не отпускала Чарльза в странствие снов. Одна идея прокралась в голову, подняла Чарльза с постели и повела в комнату отца. Чарльз верил, что переписывание концовок повлияет на изменение мнения Данте и Жана. Юноша нуждался в помощи Этана и Эжена.

Он бродил по коридорам и сочинял речь, чтобы убедить персонажей. Он сбивался, когда на шел мимо знакомых стен, теснившие его в кошмарах.

У порога он не сразу вспомнил, что Данте держал ключ от замка при себе. Чарльз толкнул дверь, сомнения пропали, сама судьба вела юношу к цели.

Чарльз зажег свечу, расчистил стол от лишних рукописей, притянул к себе чернильницу, перо, затем сел. Он ждал секунды, когда без колебаний он напишет желаемые строки Жану, чья книга еще сохраняла последние подлинные абзацы.

– Чарльз, – раздался слабый старческий голос за спиной.

Юноша сидел неподвижно несколько минут. Он не повернулся к голосу. Дыхание участилось, слезы подкатывали – вот-вот разразится истерика.

– Чарльз, – допытывал голос отца, – уходи…

– Это он! – воскликнул Чарльз, обернувшись к зеркалу.

Незримая сила схватила за воротник пиджака, потянул к зеркалу. Последнее, что видел Чарльз – черную бездонную воронку.