Читать книгу Сочинения в трех книгах. Книга первая. Повести - Мария Беседина, Александр Горохов - Страница 13

Витрины зеркального куба дышали торжественной аристократической холодностью. Над входом, в противоположность этой чопорности, иллюминировала то алым, то синим, то зеленым неоном и фамильярно подмигивала некоторыми буквами вывеска: «WELKOMM». Первая половина слова была написана по-английски, вторая светилась по-русски. Дальше пытались засиять еще несколько знаков, но окончание слова в темноте не читалось. Должно быть, неоновые трубки перегорели.

Витек ткнул пальцем и объяснил:

– «Вел» – значит хорошо, а «комм» – это коммунизм. Только «унизм» у них квакнулся или на электричестве экономят. Я этих коммуняк знаю. Тут ухо востро надо держать! Эти точно подлянку кинут.

По широким ступеням мы поднялись ко входу. Понятности не прибавилось. Над ржавым висячим замком, на цепи, свисавшей с золотых ручек стеклянной двери, трепыхался приклеенный скотчем листок с размазанным от дождя словом «СЭКС».

– Круто! – сообщил Витек и робко осведомился: – Это, что ли, бордель, или чего?

Расположенные ниже мелкие буквы разочаровали: «Сакраментальный экспериментально-коммерческий серпентарий».

– Гадюк, что ли, доют за деньги? Экспериментаторы хреновы, – возмутился Витек.

Пахнуло рыбой, и раздался из-за наших спин голос:

– Не, гадюк отпустили на волю. Экологи. Боролись, боролись за сохранение животного мира и добились. Выпустили и гадюк, и кобр, и гюрз, и еще всяких гадов. Каждой твари по паре. Осталась вывеска, и ту скоро дождем смоет. Так что сексу, мужики, тут не намечается. Правды ради скажу, что радовались зеленые грин-писы недолго, совсем недолго. Эти же твари их и перекусали. Всех. До смерти. Последнего намедни схоронили. А потом, когда экологических защитничков вертанутых не стало, мы с братаном Андрюхой гадов ползучих тяпками перебили. А какие уцелели, поуползали куда подальше.

Мы обернулись и разглядели говорившего. Был он худым, длинным и бородатым, в темно-синем старом плаще. На ногах у мужика болотные сапоги, в одной руке ведерко с водой, в котором плескалось несколько рыбин, в другой – удилище с леской, закрученной вокруг старого, потемневшего от многолетнего применения бамбука.

Я неожиданно для себя решил поддержать разговор:

– У нас в институте тоже решили экологией промышлять. Экспертами для чиновников: то запретить, это закрыть. А я директору говорю, что не закрывать надо, что так скоро вообще все позакрываем, а где работать-то будут люди. Говорю: «Им помогать надо, узкие места расшивать».

– И чего этот директор?

И я, непонятно зачем, распушил хвост, расхвастался:

– Директор, он покривился, но говорит: «Валяй попробуй». Я и попробовал. Поехал на огромный химкомбинат, возле которого все эти экологи, как коты возле сметаны, крутились, чтобы штрафами обложить или взятки получить. Узнал про самый вредный их отход, набрал килограмма три. Привез в лабораторию. Изучил, прикинул, куда его можно применить, и им для эксперимента привез грузовик отходов, попробовали, говорят, пойдет на все сто! Короче, решил не одну, а две проблемы. Теперь у этих нет вредоносного отхода, а у тех нет проблем с сырьем. И продукция стала дешевле. Теперь даже расширяться собираются.

– Круто, – протянул Витек.

– А тебя-то отметили или как? – спросил Тимоха.

– Меня-то? Меня-то «или как». Отметили, – хмыкнул я, – директор премию смешную выписал, да так и не выдал. А сам и к тем, и к этим присосался. Вот теперь и подумываю, может, свое дело открыть, что ли? Таких заводов полно. У каждого свои проблемы. К чему мне этих дармоедов лжеученых директоров-академиков катать на своем горбу?

– Этих лжеученых академиков надо гадюкам на пропитание откатить. В этот серпентарий, – поддакнул Витек.

Мужик покачал головой:

– Не, не сомневайтесь, здесь этого сексу в ближайшее время не будет.

Говорил он убедительно, не спеша, с расстановкой.

– А чего будет? – спросил Тимофей.

– Будет этот, опять запамятовал, – мужик поставил на землю ведро, почесал затылок и крикнул в темноту: – Как его, Андрюха, как его называют, который будет?

Мы присмотрелись и увидели бабу в огромном платке, распахнутой кацавейке, подбитой облезлым кроликом, в полосатой юбке и в таких же, как у первого, резиновых сапогах.

Баба выпрямилась и оказалась крепким мужиком. Под кацавейкой полосатилась длинная, ниже колен, тельняшка.

– Ты чего, Петруха?

– Да я позабыл, как этот называют, который будет?

– Этот, который завтра будет, в смысле заступит сторожить, это Жорик, сменщик наш, он как ты, – Андрюха показал на Тимоху, – тоже военным раньше был. Гадов этих, почти всех, сам перебил. Жорик до этого дела дюже охочий. И тварей пресмыкающих жуть как не любит. И сноровка, куда нам. Почти всех сам и укокошил. А мы так, только чуток подсобили.

Мужик отер руки о подол тельника и переспросил:

– Так ты чего, Петруха?

– Да позабыл я, как этот называют, который будет?

– А, этот, – Андрей отдышался, – будем узнавать ху из ху.

– Не, про ху я помню, а сперва который будет?

– А, сперва, сперва этот будет, хэллоу вин. Потому как известно, ин вина веритас, и что у пьяного на уме, у тверезого на языке, или наоборот.

– Мы в армии тоже языков брали. Полезное дело, – согласился Тимоха.

– Да, так вот! Этот будет, хэллоу вин, – подтвердил тот, который объяснил про гадюк, – видишь, бурак прошлогодний копаем. Свекла перемороженная, она слаще, это знать надо! Потом будем бражку делать. Потом гнать, потом от сивухи чистить и настаивать на поджаристых сухих яблоках и через угли березовые пропускать, а уже потом будет этот самый хеллоу вин. Понятно?

Мы кивнули, удивляясь замысловатости превращения одного мероприятия в другое.

– А вы тут чего? – проявил бородатый интерес к нам.

– А вы кто? Вас, извините, как зовут? – вместо ответа раскрыл рот я.

– Я-то? Ну ты прямо как фарисей какой, – хмыкнул худой, – мы тут с братаном, Андрюхой, охраняем. Так сказать, сторожим, а в свободное время на речухе местной рыбешку ловим. Ловим так, по мелочам, смолоду к ушице привыкли, вот и ловим. А зовут Петя.

Мужик приосанился, разгладил усы, бороду и протянул руку, повторив: «Петр».

Мы пожались.

– А ты кто?

Я назвался, остальные тоже.

– Молодцы, – похвалил он и объяснил: – Молодцы, что через нашу летнюю речушку перебрались, молодцы. А то многие не могут. Вроде и не широкая, а не простая. Ох, непростая. Коварная. Одним словом, злая речуха.

– Так это река! А мы думаем, чего это такое. Сперва думали эстакада, потом – акведук, а это река, – вступил в разговор Тимофей.

– Река. Хотя в известном смысле можно и акведуком назвать. Практически акведук, – подтвердил мужик. – Только мы его по привычке речухой зовем. А так, можно сказать, акведук. Старинный. Как говаривал поэт, «построенный еще рабами Рима», а может, Греции, а может, и до. Практически тут всегда был. Обычно по нему сюда народ сплавляется. Иногда знакомец наш на лодке кое-кого перевозит. Лодку мы, правда, время от времени для рыбалки у него одалживаем. А вы-то как, не с Харитоном, что ли, сюда перебрались? Не по речухе?

– Мы под ней, по туннелю, – сказал свое слово Витек.

– По туннелю? Так он еще не совсем завалился? Мы его «Верблюжьим ухом» кличем.

– Не верблюжьим, а игольным, – поправил брата Андрей, – вечно ты их путаешь.

– Точно, вечно путаю, – согласился Петр, – «Игольным ушком». Потому как узкое больно. А мы-то думали, все, трындец тоннелю. Думали, завалился, вообще не пролезть. Тогда понятно. Так вы тут чего?

– Да у нас беда. Полетела шаровая на «газели». Пятнадцать человек посреди дороги стоят, маются, по делам опаздывают. Может, подскажете, где тут можно раздобыть шаровую.

– Шаровую? – забросил добычу прошлогодней свеклы, вытер руки о подол тельняшки и подошел к нам Андрюха. – Шаровая – это не беда, это так, мелкая мелочь.

Мы пожали плечами, мол, кому мелочь, а кто враскоряку на пустой дороге мерзнет.

– Так значит, шаровую? – повторили братья.

Я кивнул. Тимофей и Витек тоже кивнули.

– Значит, шаровая, говорите? – снова спросили сторожа.

Я опять кивнул.

– Да, слышали, слышали про ваши дела, – задумчиво произнес Петруха. – Значит, все-таки шаровая.

– Кажется, шаровая, – вздохнул Тимофей, – шаровая опора.

– Опора, – уважительно протянул Петр, – это у Константи-ныча должно быть. В гараже. Только у него. Больше негде.

– Точно, как ты допетрил? Опора – это у него. Где ж ей еще быть-то. У него все опоры. В гараже должна быть, в гараже и есть, – согласился тот, который копал бурак, – больше не у кого. Это только у Константиныча.

– Да, – подтвердил Петр, – там у него сейчас три «газели».

– Уже три! Ексель-моксель! Уже три, – опять удивился Андрюха.

– Ага, третью позавчера притащили. А я так соображаю, скоро будет и четвертая, – он глянул на нас, и оба одинаково вздохнули.

Мы пожали плечами: может, и сами справимся.

– А есть «газели», значит, и шаровые должны быть, – продолжил Андрей, видать, любивший помудрствовать. – Только Константиныч теперь не в настрое. Он еще от тех трех не отошел, а тут еще этот, на «мерсе». Это же надо так гонять. А у самого двое малявок. Близняшки. Вчера родились. Константиныч в расстройстве. Так что и не знаю, может, лучше переждать.

– А гараж-то далеко? – в надежде вернуть разговор в полезное русло вступил я.

– Не, тут, на задах нашей богадельни, – Петр показал на стеклянный куб, засуетился и махнул мне: – Пошли провожу.

– Сходи, сходи, проводи его, может, и получится, – кивнул Андрей, взял лопату и направился назад к буракам.