Читать книгу Сочинения в трех книгах. Книга первая. Повести - Мария Беседина, Александр Горохов - Страница 9

Полина в заводском поселке считалась красавицей. И мужа себе под стать выбрала. Крепкого, высокого. Основательного. На четыре года старше.

Николай отслужил в армии, был помощником сталевара. Поговаривали, что вскоре мог стать сталеваром. С самой свадьбы жизнь у них заладилась. Построили домишко на краю поселка. Небольшой, на две комнаты, но красивый. Построили быстро, споро. Пришла в выходные бригада Николая. С друзьями друзей, подругами, женами за два дня сделали то, что другие и за месяц не сделают. Потом на следующие выходные, и еще, и еще. Через два месяца так же весело, как строили, отпраздновали новоселье. Осенью посадили сад, все остальное, что положено, и через три года маленький двухлетний Николенька бегал босиком под деревцами, срывал малину, смородину, а через семь лет, когда пришла ему пора в школу идти, на высоких деревьях красовались красными боками яблоки, радовали глаз груши, сливы.

Николай к тому времени был уже сталеваром. И теперь говорили, что скоро станет бригадиром. Полина работала в соседнем цехе крановщицей. Чтобы сынок не был дома один, договорились так, что когда Николай был в первую смену, Полина – во вторую, и наоборот. Зарабатывали хорошо, купили холодильник, стиральную машину, телевизор и даже мотоцикл. С коляской. И жили дружно. Весело. В выходные с друзьями на двух, а то и трех мотоциклах ездили за город на озера, в лес. Ловили рыбу, купались, жарили шашлыки, собирали грибы. Делали заготовки на зиму. Радовались сыну, друг дружке, друзьям, жизни. А вскоре и вправду Николай стал бригадиром.

В тот день Полина пришла из ночной смены, отправила сына в школу и прилегла. Заснула легко, быстро.

Когда тряхнуло кровать, проснулась. Потом громыхнуло. Сразу все поняла и помчалась на завод. У проходных уже толпился народ. Гудели пожарные машины. Санитарные. Люди говорили, что взорвался снаряд. Старый, военный. Привезли с металлоломом. Вроде бы и осмотрели все, кому положено, проверили, да, видать, недоглядели. И рвануло. Кто оказался рядом, погибли, а это почти половина бригады. И бригадир. Николай.

Говорят, что называть сына так же, как отца, плохая примета, что не к добру это. Что кто-то из двоих на земле не задержится. У Полины так и получилось.

На кладбище хоронить Николая не дала. Похоронила в дальнем конце любимого им сада. Первые недели не отходила от могилы. Не плакала. А возвращалась с работы, сразу шла к нему, к Николаю, садилась на скамеечку и смотрела на сделанную уцелевшими после взрыва друзьями пирамидку. Не плакала, не вспоминала, как жили, а просто смотрела и смотрела на эту железяку и не хотела понимать, что под ней, под земляным холмиком, покрытым зеленым дерном, ее Николай. Не хотела понимать, что его, самого родного, любимого, нет и никогда не будет. Неизвестно, чем бы все это закончилось, но однажды, почти ночью, подошел Николенька, обнял Полину, и так от него пахнуло Николаем, что она зарыдала. Впервые с того самого дня. Рыдала взахлеб, долго, сама удивлялась, что не может остановиться. И, видать, отплакалась. Облегчила душу. К жизни вернулась.

И стали они жить вдвоем. Парень был в отца. Толковый, добрый, правильный. Быстро повзрослел, и стала Полина звать его, сперва с улыбкой – Николай Николаевич, а потом и всерьез. Конечно, чего и говорить, тяжело было без Николая, но с Николенькой не одиноко. Учился хорошо, по дому ничего просить не надо. Сам все видит, делает. Как отец.

Медленно, тяжело, а оглянуться: так быстро пролетело время. Закончилась школа. Призвали Николая в армию. А тут проклятая афганская война подоспела. Был слух, будто их призыв туда не заберут. Когда провожали, возле военкомата поддавший казак, должно чей-то дед, загорланил:

На него матери зашикали, чуть не с кулаками накинулись, чтобы не каркал. Полина прижалась к своему Николеньке, почувствовала его тепло, как сердце у него бьется ровно, не спеша, не торопясь, как у Николая, и почувствовала, что в последний раз… И потому, когда через год в выходной день в дом пришли военные, сразу поняла. Говорили слова, дали коробочку с медалью, сказали, что сын ее получил за отвагу месяц назад. Полина об этом знала из письма, сказали, что посмертно Николай Николаевич награжден орденом, но его вручат позже, когда пришлют из Москвы. Сказали, что сына будут хоронить торжественно, с оркестром, на центральной аллее кладбища. Она покачала головой, повела их в глубь сада, показала могилу мужа и сказала, что надо здесь. Чтобы рядышком были.

Что же это за гадина такая костлявая с косой ходит и самых лучших, самых родных отнимает? Почему? За что?.. И потянулась другая, уже третья жизнь у Полины. День до вечера. Безрадостная, бессмысленная.

А недавно пришел какой-то шпендрик из администрации, принес бумагу, что дом будут сносить, что будут строить на его месте не то многоэтажку, этажей в двадцать, не то комплекс с коттеджами, магазинами, саунами, бассейнами, а ей вместо дома и сада дадут квартиру.

Полина сказала, что не хочет никуда уезжать, что тут похоронены родные. Этот пожал плечами, хмыкнул, что могилы или перенесут, или сроют бульдозером. И теперь Полина ездила и ездила в администрацию, чтобы отстоять дом, сад, могилы.

Я со школы дружил с Николаем. Сперва, потому что в классе было только два Николая – он и я. Потом не знаю почему. Просто так, дружили и все. Вместе после школы призвались. Вместе попали в Афган. Вместе радовались первым медалям. Обмывали их. А потом меня зацепило осколком мины и убыл я в госпиталь в Ташкент, а Николая через неделю не стало. Когда комиссовали, стал приходить к тете Полине. Сначала потому что не к кому больше было. Потому что раньше сюда ходил к дружку. Потом, когда родителей не стало, потянуло к ней. Как к матери. Рассказывал про свои дела, помогал чем мог. Вот и теперь, когда понадобилось, стал вместе с ней ездить по разным чиновникам, добиваться, чтобы не трогали ее домишко, могилы мужа и сына, моего друга. Героя. Привинчивал свой орден, медали в надежде, что помогут отстоять дом, участок с могилками. Но чего-то не очень пока помогало…

Вот и теперь, допоздна проторчав на приеме у депутата, лениво покивавшего, зевнувшего, пообещавшего помочь и, должно быть, тут же забывшего про нас, возвращались восвояси. Промерзли и промокли на остановке, еле дождались маршрутку. Слава богу, места оказались. Втиснулись. Тетю Полину я усадил возле окошка. Она повздыхала, прислонилась к стеклу и стала смотреть в ночь. Я оклемался, обвыкся, огляделся.