Читать книгу Верь в себя - Александр Харитонов - Страница 6

«Некоторые думают, что продают вещь.

Но иногда они избавляются от страха.»

– Из Свитков Ливии

Её продали не за вину.

Не за проступок.

Не за неудачу.

Её продали за мысль.

За взгляд, который слишком долго задержался на свитке.

За тишину, в которой больше не было страха – только понимание.

За осмысленную тень на лице, когда госпожа вошла – и увидела.

То была библиотека.

Полутёмная комната с окнами под самым потолком, чтобы свет падал сверху – как милость богов.

Пыль висела в воздухе. Чернильные запахи, сухая кожа переплётов, запах старых свечей и плесени.

Свиток лежал на столе. Не заперт. Не убран.

Открыт – о рассуждении о природе власти и слабости толпы.

Ливия подошла.

Сначала просто посмотрела.

Потом – пальцы сами потянулись.

Развернула край. Села.

И начала читать.

Криспина вошла без стука.

И замерла.

Не потому что Ливия нарушала порядок.

А потому что не боялась.

Свиток в руках.

Спина прямая.

Глаза не испуганные – сосредоточенные.

Как у тех, кто читает не для господ, а для себя.

На следующий день её вызвали.

Не к госпоже. Не в приёмную.

А на кухню.

– Собирай вещи, – коротко бросила надсмотрщица.

– Куда?

– На рынок.

– Но… я ничего не сделала.

– Именно, – вмешалась Атиксия, та самая, что когда-то била её за разбитый стакан.

– Ты ничего не сделала. Но сделала слишком много.

Госпожа даже не взглянула в её сторону.

– Она щепка. Заноза. Не поддаётся.

– Но она умна, – сказал писец. – Читает. Слушает. Помнит.

– Вот именно. Это уже не рабыня. Это – вопрос времени.

Продать. Подальше. Где её язык никто не поймёт.

Где глаза – не спросят.

В повозке Ливия не плакала.

Она смотрела на дом, в котором пережила унижение, страх, холодные вечера и – первую победу.

Её не наказали.

Не унизили на площади.

Не бросили в темницу.

Её продали.

Потому что испугались.

Повозка шла по пыльной дороге.

Дорога – старая, с выбоинами, пыль висела в воздухе как дым.

Ливия сжимала в ладони лоскут ткани – вырванный из покрывала в библиотеке.

На нём углём были выведены слова:

Vox.

Sileo.

Resisto.

Я говорю. Я молчу. Я сопротивляюсь.

Рынок рабов напоминал мясной двор.

Запах пота, кислого вина, жареного мяса и пролитой крови.

Крики.

Лязг кандалов.

Стук босых пяток по деревянным настилам.

Натянутые верёвки, рваные туники, грязные колени.

Женщины и дети.

Мужчины с опущенными головами.

Пары глаз – остекленевшие.

Пары – с огнём. Этих били первым делом.

– Имя? – хрипло крикнул торговец.

– Ливия, – прошептала она.

– Что?

– Ливия.

Он усмехнулся.

– Как благородная. Смешно. Лучше бы звали «Тихая». Или «Безответная».

Он повернулся к толпе:

– Рабыня. Была у Криспины. Молчит. Не кусается. Умная – да, но без дерзости. Пока.

– У Криспины? – переспросил кто-то. – Она ж никого не держит долго.

– Потому и продаём, – пожал плечами торговец. – Не глупая. Но слишком думает. А госпожа боится мыслей.

Рядом стояла девочка.

Маленькая.

С губой, рассечённой, как шёлк.

Плечи дрожат.

Глаза мокрые.

– Я не хочу туда. Я хочу домой…

– Твой дом – уже продан, – буркнул торговец.

К Ливии подошёл мужчина.

Шея толстая. Брови сросшиеся. Губы – мясистые, как у вепря.

– Повернись.

Она повернулась.

– Подними руки.

Она подняла.

– Шрамы есть?

– На спине.

Он смотрел. Молчал.

Потом – наклонился ближе. Посмотрел в глаза.

И вдруг произнёс:

– Ты не ломаешься, да?

Ливия промолчала. Но глаза не опустила.

– Сколько? – спросил он у торговца.

– Четыреста.

– Двести.

– Триста пятьдесят. И забирай. Пока не передумал.

– Имя? – спросил он у неё, уже без интереса, почти по инерции.

– Ливия.

– Не рабское имя.

– Я и не просила быть рабыней.

Он усмехнулся – сухо, без тепла.

– А я не просил быть старым. Но вот мы оба где есть.

Тиберий Гракх.

Имя звучало, как нож, заточенный на старом камне.

Он не был похож на тех, кто держит рабов ради забавы.

Не бил. Не кричал. Не устраивал сцен.

Он смотрел.

И в этом взгляде было что-то странное. Не хищное – скорее, счётное.

Как будто взвешивал не тела, а мясо.

Дорога заняла два дня.

Повозка скрипела, как больное колено.

Ливия держалась за край, чтобы не выпасть на кочках.

Тиберий шёл рядом – пешком.

Молчал.

Когда наступала ночь, он не зажигал костёр.

Когда останавливались – не спрашивал, устала ли она.

Он просто давал ей хлеб. И воду.

И снова шёл.

И только на рассвете второго дня сказал:

– У меня нет женщин.

Нет детей.

Нет времени.

Если ты хочешь выжить – слушай. Если хочешь жить – смотри.

Если хочешь быть – запоминай.

Она кивнула.

Он не ждал ответа.

Место, куда они пришли, было не похоже ни на виллу Криспины, Это был Дом Элия Публия резной, из благородного дерева.