Читать книгу Би - Александр Иванович Шимловский - Страница 3

На шестой части суши проблема умер Иосиф Виссарионович. Страна в трауре, народ в шоке, соратники вождя никак не поделят государственный престол, а у молоденькой девчушки свои тяготы. Попросился наружу плод, туго стянутый поверх утробы шарфом. Видимо надоели зародышу конспиративные ухищрения учащейся профессионального училища по сокрытию вздувающегося к носу пуза. Клонится к завершению день, девичье общежитие суматошно собирается на танцы, а тут пора принимать роды…

Львиная доля событий выпадает невовремя.

Две верных подружки заперлись с будущей мамкой в ванной комнате. Не нашли девахи подходящий хлев с яслями, ослами, телятками, но вероятней всего не искали, поскольку Новый, равно как и Ветхий Завет, они в глаза не видели и определись местом по практическим соображениям. Юные повитухи решили принимать плод прямо в ванну. Не стоит причислять их к поклонникам сверхмодного впоследствии увлечения – родов в воду. Отнюдь. Во-первых, девчонки накрасили ногти, во-вторых, оттуда что-то течёт, в-третьих, если оно нечаянно захлебнётся,… значит не судьба. Третий пункт никто вслух не обсуждал, но все надеялись.

Сперва отошла плацента, так сказала Катька, потом в воду сигануло нечто красное, сморщенное. Катька машинально схватила это за ногу и подняла над водой.

С детства мечтала быть продавцом рыбного магазина.

Дитя издало первый писк, не больно-то мелодичный. Клавка отрезала портновскими ножницами пуповину, и они совместными усилиями замотали розовую лягуху в казённую простыню. Мамкин живот продолжал неприятное брожение, завершившееся через четверть часа появлением на свет ещё одного печёного яблока. Клавка озабоченно глянула на немецкие часики и недовольно проакала: «Хватит уже, свинаматка калхозная, на танцы апаздаем». Роженица в полном отвращении вылезла из грязной лохани. Танцы пропускать не резон, иначе Пашка-гад переметнётся к дылде Любке. Такого ухажёра потерять из-за пустяка,.. двух пустяков, да ни в жисть! Девочки допили «плодово-выгодное» и рванули в ДК имени Сергея Мироновича Кирова.

«Шила в мешке не утаишь, не сегодня завтра узнают и, в назидание другим, вытурят и из училища, и из общаги, и хоть вой, хоть в петлю лезь. Одна надежда – околеют, тогда можно в сумку да на помойку, или в речку… Только надо кирпич положить, чтоб не всплыло».

Кое-как отплясав, (Пашка на танцы не пришел, а Любка весь вечер кадрилась с Валеркой), мамка вернулась с надеждой на худшее. Тщетно. Двойнята орали дуэтом, силясь заглушить включённый на полную громкость, динамик, но куда им тягаться с Ансамблем Советской Армии. Из опаски и любопытства мамаша сунула грудь в слюнявый рот более горластого. Младенец зачмокал, присосался и произошло чудо – в девичьем сердце проснулась материнская любовь. Чем больше он высасывал, тем милее, роднее становился матери. И бровки у него тёмные, и лобик светленький, волоски курчавые, ноготочки масенькие, ручонки пухленькие, ножонками сучит, – прелесть!

Пришедшие с танцев подруги, внесли некоторые корректировки в зарождающуюся идиллию:

– Кормишь, корова? – деловито поинтересовалась Катька и добавила, – Рекордистка.

– Сами дуры! – упрямо парировала мамка.

– Втарого – та кармила, мамаша? – ехидненько пропела Клавка.

– На кой ей второй? Ай, вправду, чё делать – то станешь с двумя?

– Не ваше дело!

– Знамо не наше, только никто себя отцом двойни не признает, глупая.

– Пашка на стену палезет ат счастья.

– Они от Семёна,.. Игоревича.

– Оба?

– Не знаю, кажись оба, или один… Отстаньте от меня!

– Слышь, а второй то вроде не дышит, ты его кормила?

– Нет.

– Поди, околел с голодухи, раз не просит. Да и зачем тебе двое, давай мы его отволочем.

– Куды?

– Куды-куды… На кудыкины горы, пойдем Клавка.

– Я не пайду.

– Я те «не пайду», сучка! Держи сумку.

– Не ари, Катька, пристала ана. Кла-ади.

– Подальше отнесите.

– Ладно, к вокзалу свезём, там и кинем. Вермут купим.

С кирзовой сумкой в руках подруги исчезли. От обуявшего её ужаса комсомолка Вокуева истово перекрестилась. «Пускай несут, такой заморыш не жилец на белом свете. Он скорей всего от Рогалика, такой же чахоточный. Напоил, урод и воспользовался! А этот славненький, упитанный. Только бы нам получше устроиться… Где же девок черти носят, небось кинут в помойку возле общаги, тогда точно найдут и выгонят».

Хохоча, с тремя бутылками в руках вернулись подружки.

– Слышь, мамаша, твой засранец ожил.

– Да, мы спакойно едем адинадцатым номером…

– Оно как запищит!

– Пассажиры абалдели…

– Сама ты, Клавка, обалдела, не ври. С перепугу чуть в рейтузы не наделала. Сумку ногой пинает, от себя подальше. Я её схватила и в дверь…

– Клавку?

– Сумку, дура! Клавка за мной выскочила, стоим хохочем, а оно блажит во всю глотку. Смотрим, машина стоит…

– Пабеда.

– Да, и никого вокруг.

– Я аткрыла дверцу…

– Сунули его на заднее сиденье и дали дёру.

– Патом с ребятами пазнакомились…

– Тебе только рябят подавай, лупоглазая, открывай фугаску.

Под утро комнатный совет принял решение: «Пусть этот козёл Семён узнает, где раки зимуют.» – «Надо его козла пугнуть, как следует, козлину.» – «Выложить козлу на стол ребёнка и уйти.» – «Что он, козёл, на это скажет!» – «Козёл!» – «Мы бы пошли с тобой, но пора на занятия, а ты вали прямо к Семёну – козлу и…» – «На глани для жути стакан вер – мути и,.. ежели чё, то мы с тобой, после занятий…» – «Скажем, насильничал козёл!» – «Пей до дна…» – «А моей зачётки в сумке не было?» – «Нет.» – «Где же она?» – «Да на кой она тебе?»