Читать книгу Би - Александр Иванович Шимловский - Страница 6

По окончании славного учебного заведения молодого специалиста распределили в не менее славное Специальное конструкторское бюро. Особо специального в нём наблюдалось: общежитие, зарплата техника в целых восемьдесят два рубля, эфемерная надежда на загадочную прогрессивку и переходящее красное знамя ГК КПСС. От щедрот министерства станкостроения и забот Горкома партии Леонид запел не своим, как ему вначале показалось, голосом, но, что главное – за деньги, а это уже шаг к профессионализму. Творческий путь, спровоцированный нехваткой средств и случайным разговором со знакомым лабухом пролёг по дощатым подмосткам Дворца культуры железнодорожников. Нет, никакого отношения к подвижному составу, ремонтной базе и гражданским сооружениям МПС Вокуев не имел, просто решил маненько подкалымить и изыскал возможность. В те времена каждая отрасль народного хозяйства, каждое предприятие и учреждение, согласно директивам сверху и амбициям первых руководителей, желали наслаждаться самодеятельной культурой. Миллионы колченогих «Берёзок», вызывая язвительные замечания, семенили перед коллегами по работе, ложкари выбивали звук в ладонях, на ляжках, на спине и пониже. Интерпретировали, кто во что горазд, соблюдая стержневой фактор – пролетарскую необходимость. «А что нужно молодому пролетарию прежде всего?» – «Перевыполнение плана и социалистических обязательств.» – «Отлично, но это на работе, а в часы досуга?» – «Работа В. И. Ленина «Что делать?». – «Замечательно. Это в читальном зале, а в ДКЖ?» – «Кажется, девки.» – «Горячо, а что с девушками делают?» – «Ну, это, е-моё…» – «Правильно, танцуют. Танцуют разрешённые танцы. Дошло?» – «Дошло.»

В субботу и воскресенье всевозможные дворцы обучали гегемон искусству современного танца. Рядиться в сарафаны и косоворотки не было необходимости, мероприятие общедоступное. Для начала рабочая молодижь кучковалась тройками в тёмных подворотнях, продолжала в туалете очага культуры. Цель тройственных союзов – поднятие тонуса способом «из горла». Занюхав мануфактурой рукава изысканный плодово-выгодный напиток, парни и девки сбивались отдельными стаями за колонами обширных фойе. Поджидая вечно опаздывающих музыкантов, втихаря курили, высматривали будущих партнёров противоположного пола. Голубой цвет в те годы очень даже презирался. Парни громко ржали, толкались, негромко матерились. Девчонки изображали целомудрие и скромность. Из комнаты ДНД спесиво выглядывали будущие чекисты, наивно полагавшие, будто все их сильно страшатся. Чем бы дитя ни тешилось… Если разгорячённые претенденты на одну и ту же деваху отлучались во двор, пустить друг дружке «юху из нюхи», это вовсе не значило, что парни кого – то там боялись. Скорее, стремились к невмешательству дружинников в сугубо личное толковище.

С традиционной задержкой, чеша затылки, зевая, на помост выходили музыканты и невозмутимо настраивали инструмент. Ропот в зале усиливался, из-за колонн летел залихватский свист, отборная матерщина. Заместитель директора дворца культуры она же распорядитель вечера, выбегала из методического кабинета и просительно требовала начинать. Лабухи: ноль эмоций, минимум внимания, главное – настройка. Анонимная матерщина, переходя в адресную, звучала громче настраивающегося оркестра. Распорядительницу сменяли бойцы комсомольского оперативного отряда, отличавшиеся от основной массы присутствующих, комсомольскими значками на груди и праведными, как у подпольщиков из фильма «Молодая гвардия», лицами. Дружненько изымали из толпы самого злостного, как они себе наметили, нарушителя и под характерный свист хулиганов, напоминавший звук милицейского свистка, уводили первую жертву на алтарь рутинных разборок. Оставшиеся живо обсуждали случившееся, позабыв о музыкантах, вот тогда, внезапно следовал первый аккорд.

Распорядительница, поблёскивая стёклами очков в полуоткрытой двери методкабинета с умилением слушала увертюру к последующему культурному действу – «Танцы советские, танцы народные, танцы стран народной демократии». Господствующий класс не столь умилялся идеологическому проигрышу, но публичного порицания не выказывал. «Если надо, значит надо…», стоически терпела молодёжь. Кроме упомянутой увертюры, просвещённая администрация ДК, включала в программу три обязательных вальса: вальс, который «в ковбойке, а не во фраке», вальс, который «играет гармонист…» и просто вальс. Впрочем, все они объявлялись «белыми», поскольку среди пацанов не котировались и служили то ли подсказкой ребятам, то ли подспорьем девушкам. На большее пылу у администраторов не хватало, и ВИА лабал идеологически бесполезную дрянь, нравившуюся всем, даже распорядительнице. Такая вот, вкратце, железнодорожно-машиностроительно – судостроительно – шахтёрско – советская танцевальная культура. «Дрянное отделение открывал солист ВИА, любимец публики, Леонид Вокуев!.. Полагая, что явление певца народу должно быть внезапным и шокирующим, на эстраду он не выходил, чаще выбегал, или выползал, иногда выкатывался. Чем больше похабени наличествовало в выходе, тем громче звучали возгласы восхищения. Эпатаж нравился, но не всем, некоторая консервативная часть узколобых, отрицательно воспринимала новаторство, и экспериментатор иногда «получал по сопатке, чтоб не выёживался». Впрочем, побои, как и аплодисменты, не всегда бывают заслуженными, угождать всем и каждому – занятие пустое. Где теперь твердолобые противники Лёнькиных новаций? В первых рядах обывательских разговоров: «Чё, Лёнька Вокуев? Да я ему в молодости харю чистил. У нас в ДКЖ были соловьи, чирикавшие куда лучше…», – рассказчик вальяжно откидывается в кресле, предаваясь воспоминаниям о прыщавой юности, согревая себя лучами чужой славы, – «Он, козёл, носил пиджачки с кучей пуговиц, брюки расклешённые, в микрофон выл, рычал, рыгал, хохотал, стонал как проститутка, скрипел зубами…» Верно, всё верно, но имелось нечто, чего не разглядел доморощенный летописец – талант, труд и риск успеха. Искусство всегда требует игры на грани фола, и коль умелая балансировка приводит массы в состояние возбуждения, то падение, даже в переносном смысле, приводит общество к экстазу. Однажды Лёньчик познал взлёт и падение в совокупности.

Войдя в образ чёрного кота – героя одноимённого шлягера, солист полез к потолку по панбархатному занавесу расшитому серпасто-молоткасто, СССРисто. Не выдержав кощунства, державная материя треснула и опустилась вместе с обидчиком на группу ударных инструментов. Барабан прохудился, литавры деформировались, Леонид сломал руку,… к счастью. Травма спасла от пятнадцати суток, положенных за недостойное поведение в общественном месте. Тернист, ох как тернист путь к сияющим вершинам земной славы…

Администрация Дворца железнодорожной культуры, спасая собственную репутацию перед вездесущим партийным оком, в срочном порядке расторгла договор с солистом. На всякий случай, не наш, мол, казачок, из СКБ засланный.

Оклемавшись на амбулаторном режиме, молодой специалист явился к основному месту работы в отдел проектирования вспомогательных механизмов. Сослуживцы, прослышавшие звон конфузии, гнусненько хихикали, ожидая грядущей расправы над молодым да наглым. «Сволочь, заколачивает башли на танцульках, а как в народную дружину записаться или сообразить после получки, так он непьющим прикидывается. Тихоню из себя строит, а сам вон что вытворяет, да, поди, ещё и деньги лопатой грёбёт…» Коллектив – могучая сила, ему подай серенькое, плоскенькое, незаметненькое, тогда он с пониманием, а к убогоньким да юродивеньким даже с жалостью, вот как. Этот, Вокуев, без года неделю работает, а что выкамаривает. К ногтю его, чтоб не выпячивался!

В одиннадцать, под аккомпанемент производственной гимнастики, помещение отдела вспомогательных механизмов посетила комсомольская вождиха всего СКБ Наталья Комиссарова. Оригинальная манера передвижения снискала сомнительную, но неувядающую славу Наталии. Кто-то из технологов высказал теорию, что Натаха на ходу пукает и, смущаясь запаха собственных ветров, ускоряет шаг, размахивая растопыренными ладонями ниже спины в надежде развеять нежелательные скопления газов. Конструкторы же выдвинули предположение, что полёт Наташи обусловлен строением её тела, в частности детородных органов. Запутанная, притянутая за уши теория, ключевые слова которой напоминали название разновидности экзотического кавказского плода королёк и болезнь гортанных связок вызывающих сиплость.

Сколько людей, столько и мнений, тем более в высокообразованном учреждении. Леонид не примыкал ни к единой группировке толкователей эксклюзивного передвижения Натки. Ему было глубоко безразлично, каким манером – корольковым или сиповым ходят, пукают, размножаются официальные вожаки молодёжи, в том числе Наташка. Зато Комиссарова… Впрочем, ей тоже было не до морального облика комсомольца Вокуева, у самой муж пьяница и бабник. Однако, секретарь парткома рекомендовал комсоргу пропесочить зарвавшегося техника: «У нас не ночное кабаре с бугами-вугами, у нас серьёзное учреждение». Как откажешь, когда он несколько раз прикрывал Натахиного благоверного после загулов. Придав тембру партийные нотки, Наталья зычным голосом пригласила Вокуева явиться в комнату комитета комсомола к семнадцати сорока пяти для рассмотрения персонального дела. Облегчённый вздох ожидания прошелестел между чертёжными приборами технической интеллигенции. Свершилось. Далее последовала пауза, народ застыл в ожидании неповторимого прохода Комиссаровой от середины зала к двери. Оправдав ожидания исследователей, Натуся растопырила пальчики и, круто развернувшись, порхнула к выходу. Сторонники конструкторской гипотезы устремились на отбор проб для органолептического газоанализа. Тщетно, им ничем не поколебать позиции оппонентов из стана технологической концепции, поскольку те обойдутся одним словом: «Развеяла».