Читать книгу Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2 - Александр Кваченюк-Борецкий - Страница 3

В то самое время, как Джек Скотт разгуливал по Москве, полной грудью вдыхая тот самый озон, хмельной дух которого долгое время будоражил его воображение, Джейн Смит благополучно приземлилась в «Шереметьево»… Как и было заранее условлено с гостьей из-за кордона, держа оранжевый кейс в руке, Северков встречал ее, стоя на выходе из здания аэропорта. Сразу же после того, как расстался с депутатом Ковалевым, он отправился в Шереметьево. От него сильно разило спиртным. Но Игорь Максимович ничуть не беспокоился о том, какое впечатление он произведет на Джейн Смит. Северков и соотечественниц не слишком-то жаловал, в том смысле, что всех баб считал круглыми дурами, способными лишь без конца красоваться перед зеркалом да часами трепать языком с близкими подругами. Американку он заранее презирал за то, что она каким-то непонятным образом ввязалась в мужицкое дело. «И, с чего это ей, американке, стало вдруг что-то известно о залежах золота в далекой Сибири? – напрасно задавался вопросом Игорь Максимович. – И, вообще, какое она имела к этому отношение?» Но те, кто руководил операцией, возложили на него важное поручение, и ему лишь оставалось, не ударив в грязь лицом, выполнить его в интересах общего дела, как и полагалось, со всей ответственностью, которой, конечно же, ректору крупного ВУЗа страны было не занимать.

– Здравствуйте! – на чисто русском языке сказала очень хорошо одетая немолодая, но довольно приятной внешности женщина, протянув Северкову руку.

На вид Игорь Максимович дал бы ей немногим больше сорока лет.

– Хау ду ю ду! – с холодной иронией в голосе ответил он.

Больше за все время совместного путешествия они не обмолвились ни единым словом. Перекочевав из Шереметьево в Домодедово, и, пройдя в зал ожидания, новые знакомые присели на скамейку, чтобы очередным рейсом улететь за тысячи верст от столицы, в город, со всех сторон окруженный мятежным морем тайги.

Джейн Смит краем глаза с чисто женским любопытством наблюдала за Северковым. Но его внешность, поведение и одежда, какую носили миллионы российских граждан, мало, о чем говорили ей. Высокомерный взгляд серых щучьих глаз, полное невнимание к ее особе, почти равнодушие, черный костюм, ослепительно белая рубашка и темный галстук – этого было достаточно, чтобы она почувствовала в Северкове казенного человека. Именно такого, какой олицетворял бы собой игрока из той же команды подпольных бизнесменов, в которой состоял, а, возможно, и возглавлял ее Алекс По. Как ни странно, но только одна несущественная чепуховина в облике спутника совсем немного расположила к нему Джейн Смит. От этого до мозга костей чиновника, как из винного погреба, несло русской водкой. «Ну и, что ж, тут – плохого! – подумала она. – Человек, тем и отличается от безмозглой куклы, что, иной раз, дает себе слабину! А в России испокон веков всякий мужик время от времени, а какой и беспробудно пьянствовал…»

Аэровокзал кишел пассажирами. Всюду слышалась русская речь. Джейн Смит едва сдерживалась, чтобы не подойти к кому-нибудь из них и не заговорить. С каждой минутой она все меньше чувствовала себя американкой. Джейн посмотрела на непроницаемое лицо совершенно чужого для нее человека, так холодно встретившего ее прибытие в Шереметьево, и вздохнула. Она не знала даже его имени. Это не столько ее огорчало, сколько казалось нелепым, неправильным и несправедливым по отношению к ней. Сорок лет Джейн прожила на чужбине, в полнейшей изоляции от родных и близких людей. Но мучительнее всего было то, что жестокая судьба, казалось, навсегда разлучила ее с сыном. «Где – он? Что – с ним? Жив ли?» – просыпаясь и засыпая, во время бодрствования и бессонной ночи на протяжении многих лет спрашивала себя Джейн. И материнское чутье как будто бы подсказывало ей, что ее сын жив. Иногда страдания женщины становились просто невыносимыми. Она плакала по ночам. А днем бесцельно бродила по огромному дому Фармеров. Ее бледное лицо и бессмысленный взгляд приводили Уилки в отчаяние. Страдания омрачали счастье супругов, но каждый из них страдал по-своему. Джейн – оттого, что, живя в Америке, всем сердцем рвалась в Россию, туда, где вместе с отнятым у нее сыном осталась кровоточащая часть этого сердца. Уилки – потому, что огорчалась она. При очередной встрече, когда Любовь Артемьева бежала из лагеря для заключенных, они бросились в объятия друг к другу, еще не зная, что на долгое время лишились самого дорогого для них обоих существа на свете. Как ни странно, эта горькая потеря еще больше сблизила их и крепче самых изощренных пут навеки привязала друг к другу. Из деликатности и ради покоя в семье Фармер никогда не расспрашивал ее о прошлом. И в ответ она благодарно платила ему той же монетой, не затрагивая тему о сыне. Не рассказывая, чтобы тут же не разреветься, о том, какого цвета были его волосы… На кого он больше походил: на отца или мать? Она, также, ни словом не обмолвилась о своей лагерной жизни, некоторые сведения о которой Уилки, в свое время, нечаянно прочитав лишь несколько строк, мог бы почерпнуть из ее дневника. Однако из уважения к возлюбленной не сделал этого. И, слава богу! Наверное, Фармеру сильно не понравилось бы очень многое из того, что Джейн рассказала бы ему, если бы он настойчиво попросил ее об этом. Более того, поскольку Уилки сознательно никогда не ворошил прошлого своей супруги, то практически не знал о ней ничего, конечно же, кроме ее имени, которое произносил на свой манер. По-видимому, он посчитал, что для совместной жизни двух страстно любящих друг друга людей этого было более, чем достаточно. Как ни старалась, она не выдержала и громко расхохоталась, когда в самый первый раз он назвал ее по имени.

– Да не «Люпа», а «Люба»! – поправила русская Джульетта, своего американского Ромео, давясь смехом.

Но он снова повторил ее имя на собственный лад, с ужасным иностранным акцентом. Почувствовав, что у него ничего не получается, беспомощно развел руками. Лицо Уилки даже слегка помрачнело оттого, что, по его мнению, он оказался не на должной высоте. Более того, Фармер небезосновательно предполагал, что он выглядел полным идиотом в глазах своей зазнобы. Джейн без труда уловила перемену в настроении Уилки, и ей чуточку стало жаль с виду такого сильного, уверенного в себе, и, в то же время, в глубине души очень ранимого человека.

– Тогда скажи: «Любовь»! – со снисходительной улыбкой предложила она.

Новый приступ неудержимого хохота, буквально распирал ее изнутри.

– О, е! – обрадовано согласился Уилки Фармер. – «Лоф»! Итс, ол райт!

– Так-то, оно – лучше! – уже вполне серьезно заметила Джейн, к своему удивлению, заметив хитринку в глазах американского джентльмена.

Играл ли он с ней в незадачливого ухажера, так неуклюже обращаясь с русским языком, или, и в самом деле, терял дар речи от любви к Джейн, произнося ее имя на американский манер, было не столь важно? Впоследствии он частенько и с особенной нежностью в голосе называл ее только так, и никак иначе. И тогда никто из его близких, друзей и просто знакомых не усматривал в этом ничего особенного. Наверняка, они думали, что Уилки без ума от Джейн, если без конца твердит ей про любовь. И они не ошибались.

Джейн не рассчитывала на особенное гостеприимство на своей бывшей Родине, но та откровенная неприязнь, которую она ощущала на себе, когда Северков искоса посматривал в ее сторону, превосходила самые смелые ожидания Смит. С легкой досадой она думала о том, что Алекс По, если бы, конечно же, захотел этого, прислал бы за ней кого-нибудь полюбезней. И, все-таки, она тут же забывала обо всех неприятностях, связанных с вынужденной командировкой в Россию, когда вспоминала о главной цели своей поездки. По обещал ей встречу с сыном или же на худой конец – точный адрес, по которому он проживал. Вполне естественно, что за подобную услугу Алекс потребовал от Джейн самого активного участия в поисках золота возле Быстрой речки. Ставка была столь высока, что не оставляла в ее душе никакого места для сомнений. Сын, которого у нее отняли много лет назад, а теперь обещали вернуть, до сих пор оставался для нее всем на свете. Если бы все эти годы он был рядом с нею, она не так остро переживала бы разлуку со всем тем, что являлось для нее понятным и привычным с самого рождения. Новая Родина ни в коей мере не восполнила ей непоправимой утраты. И даже рождение Кэролайн не излечило Джейн от страданий, которые, словно не зарубцевавшаяся рана, без конца терзали ее сердце. Она не впадала бы в депрессию, чувствовала бы себя порой не столь ужасно, почти на грани нервного срыва, из-за собственного бессилия и напрасного стремления, сделав собственную жизнь осмысленной, попытаться исправить жестокие ошибки прошлого, а, также, постаралась бы справиться со своим горем, если бы наверняка знала, что бесконечного родного для нее человечка не было в живых. Но, к счастью, от которого на этой земле, не смотря на внешнее благополучие, богатство и роскошь, окружавшие Джейн, ей достались лишь жалкие крохи, все обстояло совсем иначе!.. Это и безмерно радовало ее, и безумно пугало, когда она думала о том, что, наконец, однажды встретит сына. Как-то он отнесется к ней, женщине, оставившей его без материнского тепла и ласки в трехгодовалом возрасте? Конечно же, в этом не имелось ее вины. Но, вряд ли, ему об этом было что-либо известно! Вот и теперь, поудобнее расположившись в кресле воздушного лайнера, вдова золотого магната из Лос-Анджелеса, в тысячный раз представляла себе долгожданную встречу. Но, как бы она не напрягала воображение, сын виделся ей, все тем же, розовощеким мальчуганом, какого у ней много лет назад буквально вырвали из цепких объятий тюремные охранники. «Хотя бы одним глазком взглянуть, какой – он, сейчас?!» – думала Джейн, согретая робкой надеждой на обещанную По встречу с ее сыном. Она допускала, что вероломный Алекс мог обмануть ее. Это ему ничего не стоило. Добившись своей цели, он без труда отправил бы Джейн восвояси, как говорят, не солоно хлебавши. Но пол беды, если это было бы так! На всякий случай, перед отъездом из Лос-Анджелеса, Джейн втайне от Кэролайн составила завещание, по которому, если Смит не станет, корпорация «Голд Стар» и примыкавшие к ней компании, а, также, все имущество, унаследованное от Уилки Фармера, без проволочек переходило к дочери. Джейн попрощалась с ней очень сдержанно, сообщив, что ненадолго отправляется по делам.

– Но я, все-таки, твоя дочь и имею право знать, куда ты навострила лыжи?!

Кэролайн недаром подозревала, что у матери появился любовник. В последнее время Джейн выглядела, уж, очень оживленной. Легкий румянец не сходил с ее щек. Она часто смеялась, как ненормальная, хотя особенных причин для веселья, как будто бы, не было. И, вообще, вела себя, как модница. Без конца примеривала на себя платья и прочую одежку, которой у ней было видимо-невидимо! При этом, красуясь на собственное отражение в зеркале, тщательно подводила брови, наносила на и без того длинные и темные от природы ресницы тушь, старательно красила губы. Вообще, штукатурилась по полной программе, и при этом со стороны казалась очень счастливой, чем немало удивляла Кэролайн. Казалось, дочь всерьез обиделась на мать за то, что та так легко и быстро предала память о погибшем отце.

– Видел бы тебя сейчас папа! – как-то, не сдержавшись, процедила она сквозь зубы, метнув в Джейн ненавидящий взгляд.

«Вот и хорошо! – подумала Смит. – По крайней мере, если со мной что-нибудь случится, то горевать об этом будет уже некому. Джейн недостойна, чтобы Кэролайн сожалела о ней, поскольку позабыла об американской дочери ради русского сына. Да и – вообще, кто – она такая, на самом деле?! Марионетка в руках судьбы! Жалкое подобие человека! Его бледная тень!»