Читать книгу Долгий путь в лабиринте - Александр Насибов - Страница 13

1

В час, когда Саша ехала в гостиницу, в этот самый час Борис Тулин неслышно отворил калитку в заборе, ограждавшем небольшой садик на окраине города, прокрался по узкой тропке и оказался перед смутно белевшим аккуратным домиком.

Звякнула цепь. Это вылезла из будки собака. Приземистая, с широкой спиной и уродливо вспухшим животом, она приготовилась было залаять, но узнала человека, приветливо ткнулась мордой ему в колени.

Тулин погладил собаку, обошел дом, поскреб ногтем по стеклу крохотного оконца. Оно тотчас отворилось – будто тот, кто был в доме, только и ждал сигнала,

Тулин влез в окно. Створки тотчас прикрыли, окно завесили мешковиной. Вот в комнате зажгли свечу, и Тулин увидел хозяина. Станислав Белявский, в коротких кальсонах, едва доходивших до середины икр, в одеяле внакидку, походил на большую голенастую птицу,

– Ну? – шепотом спросил он, загораживаясь ладонью от свечи, чтобы лучше был виден Тулин.

– Сделал, – сказал Тулин и усмехнулся. – Бог дал, бог и взял!.. Табаку принеси.

Белявский подал коробку из-под духов, полную махорки. Тулин стал свертывать папиросу.

– Уверен, что до конца? – спросил Белявский вздрагивающим от волнения голосом. – Ведь бывает…

– Бывает, бывает! – рявкнул Тулин. – Выпить чего-нибудь найдется?

– Тихо! – Белявский посмотрел на дверь. – Она всю ночь не сомкнула глаз: зуб разболелся.

Где-то в углу Белявский нашел бутылку, поставил на стол, отправился за стаканом. Вернувшись, увидел, что Тулин пьет прямо из бутылки.

– Одевайся, – сказал Тулин, делая передышку. – Одевайся – и быстро к нему. Он знаешь как волнуется!

Белявский приподнял край ткани, которой было занавешено окно, покачал головой:

– Рано же. Только-только светает.

– Не рано!

Тулин сел на топчан, принялся стаскивать сапоги.

Позади была бессонная ночь и то страшное, что он совершил… Все это кружило голову, било по нервам. Требовалась разрядка, отдых. Он знал: успокоение находится рядом, за тонкой дощатой стеной, где спит Стефания… Она любит спать одна, сбросив одеяло, ничем не стесненная, не прикрытая. Потому и уходит от мужа за перегородку… Мысленно Тулин видел ее, сонно разметавшуюся на широкой лежанке. И единственной преградой на пути к ней был Станислав Белявский.

Он скрипнул зубами, уперся в Белявского тяжелым, щупающим взглядом:

– Уходи!

Сейчас он мог бы убить и своего школьного товарища.

Станислав Оттович стащил одеяло с тощих покатых плеч, стал надевать брюки, прыгая на одной ноге.

– Саквояж медицинский возьми, – сказал Тулин, когда Белявский справился со штанами. – Проверит кто, так ты к больному идешь… А ему скажешь, что сделано чисто. И деньги возьмешь, какие даст. Он много должен дать.

Белявский одевался нарочито медленно. С некоторых пор он стал подозревать Стефанию в неверности. Полагал, что знает и виновника. Посему остерегался оставлять жену наедине с Тулиным… Ему очень не хотелось уходить, и он тянул, надеясь, что случится нечто такое, что помешает покинуть дом.

Так прошло несколько минут. Чуда он не дождался, в конце концов вынужден был отправиться в дорогу. Для этого воспользовался не дверью, а окном, через которое недавно впустил Тулина. Дверь, которая вела в сени и одновременно в клетушку Стефании, была заперта: Белявский знал, что, уходя спать, супруга всегда закрывает ее на засов. Сейчас теплилась надежда, что Стефания проявит характер, не уступит домогательствам Бориса Тулина.

Станислав Оттович пересек сад и уже взялся за щеколду калитки, чтобы отворить ее и выйти на улицу, как вдруг остановился. Немного постояв, он двинулся назад, к дому.

Вот и окно, из которого он только недавно вылез. Руки плохо повиновались взволнованному Белявскому, но он все же заставил себя отодвинуть занавешивавшую окно дерюгу.

Да, он опасался не зря. Только что взошедшее солнце заглянуло в дом и осветило пустой топчан. В полосе света оказалась и дверь, на которую так надеялся Станислав Оттович, увы, теперь широко распахнутая.

Постояв, он двинулся прочь от дома. Сами собой потекли по щекам холодные злые слезы. Сперва он сдерживался – плакал беззвучно, лишь изредка судорожно всхлипывая. Но вскоре дал волю своему горю – завыл в голос, ибо пересекал большой пустырь и не опасался привлечь любопытных.

Утро застало Белявского в центральной части города. Он шел по тротуару, сверяясь с номерами домов. К этому времени он уже успокоился, даже придумал несколько способов покарать неверную жену и ее любовника. Но прежде надо было выполнить поручение.

Как-то он уже приходил по этому адресу. Однако, будучи человеком рассеянным, начисто все забыл и теперь вел поиск заново.

В конце концов нужный дом был обнаружен. Посланец Бориса Тулина постучал в дверь, был впущен и оказался один на один с Константином Лелекой.

2

Они только что вернулись с места происшествия. Перед глазами у Саши все еще стояла гостиничная кровать со сбившимся набок тюфяком, рука Миколы Ящука, свешивающаяся с этой кровати – пальцы почти доставали до щелистого пола, кровь на полу – она еще капала с кровати, когда Саша и посыльный Прохоров вбежали в комнату.

Кровь, просочившаяся сквозь ветхие половицы и пролившаяся на постояльца, который занимал номер этажом ниже, и стала причиной того, что о преступлении узнали немедленно, как только оно было совершено.

И все же убийца успел уйти. В комнате не было видимых следов пребывания постороннего человека. Исключение составляла дверь – по свидетельству дежурной, которая первой вошла в номер Миколы Ящука, дверь была отперта. И еще. Старик был не в кровати. Он лежал на полу, почти у самой двери. Это потом его положили на кровать и накрыли простыней.

– Серьезный дядя, – сказал Кузьмич, имея в виду убийцу. – Пока мы охотились за ним, он охотился за Ящуком. Сумел-таки опередить нас. Видимо, давно ждал случая.

– Ящука проще было убить где-нибудь в степи, – сказала Саша. – А убили в центре города, да еще в гостинице, рядом с которой милицейский пост. Почему же преступник пошел на такой серьезный риск? Вероятно, должен был спешить. И мне все больше кажется, что он знал о предстоящей проверке, не мог допустить, чтобы она состоялась.

– Я вот о чем думаю, – проговорил Кузьмич. – Почему этот человек только теперь совершил нападение на Ящука?

– Можно рассуждать так: раньше старик не представлял для него опасности… – Саша запнулась, наморщила лоб, пытаясь поймать ускользавшую мысль. Вдруг всплеснула руками. – Смотрите, как все просто!.. Возле привоза Ящук опознал старого знакомца. Пытается следить за ним и, разумеется, делает это неумело. В свою очередь опытный преступник узнал наблюдателя: можно ли забыть Ящука, если хоть раз встречал столь колоритную личность? Вскоре возчик отстал. Посчитав, что на том дело и кончилось, преступник успокоился. Но вот он видит: опасный свидетель появился в здании УЧК!.. Теперь для предателя все прояснилось. Он понимает, что Ящук должен быть немедленно убран. И ночью проникает в гостиницу… Смотрите, смог установить, куда мы поселили старого возницу. Наверняка знал, какого рода операция готовится, как скоро состоится, какова в ней роль Ящука. Все знал, иначе не торопился бы, а выждал, чтобы совершить убийство в более безопасной обстановке. И последнее. Дверь отворил не преступник, а сам Ящук. Вам известно, она не взломана, а отперта – специалисты не нашли на замке следов отмычек.

– Быть может, дверь не была заперта?

– Ящук запер ее, когда я уходила. Я стояла за дверью и слышала, как дважды в замке повернулся ключ. Мы условились: отопрет утром, когда я приду и он услышит мой голос. Ящук должен был отпереть только мне.

– Почему же был впущен убийца?

– Этого я пока не знаю. Можно только предположить: преступник сказал что-то такое, что успокоило Ящука…

– Убедило его, что пришел друг, скажем работник ЧК?

– Да, именно так.

Кузьмич потер виски, как делал обычно в минуты волнения:

– Видишь ли, с одной стороны, преступник вроде бы одержал над нами победу, но с другой – разоблачил себя…

– Круг поисков сузился?

– Да.

– К этой мысли может прийти и он сам.

– Что ты хочешь сказать?

– Что противник показал себя человеком изобретательным, решительным. И есть все основания полагать, что он правильно оценит обстановку, в которой оказался, не оплошает. А оценив ее, предпримет новые шаги в свою защиту, задаст нам еще одну нелегкую задачу.

– Чего ты опасаешься? Каких его шагов?

Саша пожала плечами. Допив чай, снова наполнила стакан. Кузьмич пододвинул ей свой кусок сахару.

– Не буду! – сказала Саша.

– Ну-ну, не надо капризничать! Вспомни, как образцово я вел себя в тюрьме: ел все, что вы приносили, мадемуазель!

Саша взяла сахар.

– Знаете, чего мне хочется больше всего на свете? – медленно сказала Саша, глядя куда-то поверх головы Кузьмича. – Хочется допросить того самого Захара Пожидаева, который лечился в Харькове и должен ехать или уже едет к нам. Допросить его и убедиться, что он действительно уходил с Константином Лелекой весной этого года…

Она хотела сказать и еще что-то, но Кузьмич жестом остановил ее. С минуту прислушивался, потом стремительно вышел в приемную.

– Кто здесь сейчас был? – спросил он секретаршу, закладывавшую в машинку новый лист.

– Константин Лелека, – сказала сотрудница, ударив пальцем по клавише.

– Зачем приходил?

– Звонил по телефону.

– У него в кабинете испорчен телефон?

– Сказал, что испорчен.

Кузьмич повернулся, чтобы идти к себе. В дверях стояла Саша. Она все слышала.

В кабинете Саша крутанула ручку телефона, сняла трубку. Коммутатор тотчас ответил.

– У кого из сотрудников неисправен телефон? – спросила Саша. – Назовите номер кабинета.

– Испортился номер двадцать девятый, – последовал ответ.

– Чей телефон?

– Товарища Лелеки.

– Что случилось с телефоном и когда?

– Не действует со вчерашнего дня. Не доходят звонки. Монтер был болен, но сегодня вышел на работу. Исправляет неполадки… Минуту! Вот он звонит. Спросить, какое было повреждение?

– Не надо. – Саша положила трубку. – Я хочу ехать в Харьков, Кузьмич. Сегодня же выехать, первым поездом. – Она поежилась, будто в комнате стало холодно. – Почему-то мне кажется, что и с Захаром Пожидаевым может случиться неладное… Нет, я никого не подозреваю. Во всяком случае, для этого пока пет оснований. Просто боюсь за Захара. Боюсь и ничего не могу с собой поделать. Ему нельзя возвращаться сюда, пока мы не распутаем всю эту мрачную историю. Дайте депешу на линию, пусть осматривают все поезда, идущие к нам, отыщут Захара и снимут. Во время поездки я буду связываться с вами, где-нибудь найду его – в Харькове или по дороге… Нельзя отдать им еще одну жизнь!..

– Этих твоих опасений не разделяю, – сказал Кузьмич. – Но в Харьков поедешь.

– Сегодня?

– Не успеешь. – Кузьмич взглянул на часы. – Завтра утром туда уйдет эшелон… Теперь одно деликатное дело. Хорошо бы приглядеться к Лелеке. Меня интересует, чем он занимается вне стен учреждения.

– Думаю, обычное наблюдение не даст результата.

– Верно. Нужен человек, который мог бы с ним сблизиться. Найдешь такого?

– Попробую.

– Тогда решили. Поаккуратней, Саша.

Она кивнула, пошла к двери. У выхода обернулась:

– Ко мне обязательно обратятся из группы, расследующей убийство Ящука: известно же, кто поселил его в гостинице. Что я должна ответить?

– Пошлешь их ко мне.

У себя в комнате Саша долго перебирала в памяти всех, кого хорошо знала. Для выполнения трудного задания требовался абсолютно надежный человек.

В конце концов выбор пал на Олеся Гроху. Правда, был он порывист, не в меру горяч, имел и другие недостатки, но отличался острым умом, хитростью, способностью мгновенно принять нужное решение и четко его выполнить.

Гроха тотчас явился на вызов. Выглядел он озабоченным, усталым. На ходу дочитывал письмо. Пояснил: письмо от дружка, которого не видел несколько месяцев. Спрятав письмо в карман, сел на стул и приготовился слушать.

А Саша медлила – все прикидывала, как лучше изложить Грохе суть поручения и при этом умолчать о причинах, по которым руководство УЧК решило понаблюдать за одним из своих сотрудников.

Начала Саша с того, что сделала Грохе внушение за красные глаза и щетину на щеках и подбородке. Чекисту надлежит являться на работу бодрым, выбритым и подтянутым, а не как после какой-нибудь гулянки.

Гроха усмехнулся. Он вовсе не гулял. А что не спал, это точно.

– Что же ты делал? Чем занимался?

– Шахматами.

– Шахматами? – недоверчиво переспросила Саша. – Вот не замечала за тобой этих способностей.

– Я и сам не замечал.

– Тогда не темни, выкладывай все начистоту.

– Не играли мы в шахматы, это верно, – сказал Гроха. – Задачки решали. Какая тебе разница?

– Шахматные задачки? – Саша начала злиться. – Ну-ка, прекрати этот цирк!

– Ей-богу! – Гроха молитвенно сложил руки, подался вперед. – Ей-богу, Саша, не вру! До утра просидели над теми задачками. Знаешь, как интересно!

Гроха – забияка, сорвиголова, Гроха – и шахматы? Это было невероятно. И тем не менее Саша чувствовала, что он говорит правду.

– С кем же ты решал те задачки?

Гроха сказал:

– С Костей Лелекой.

Вот так совпадение! Казалось бы, Саше надо радоваться, что все так удачно складывается. А она ощутила тревогу, растерянность.

– Всю ночь? – проговорила она, стараясь не выдать волнения. – Где же вы были?

– Дома у него.

– Оказывается, он шахматист?

– Еще какой! Шахматы у него знаешь какие – слоновой кости! Книжки всякие, учебники… Мы с ним в синематографе были вечером. Потом он говорит: «Пошли ко мне, посидим». Ну, добыл я по дороге бутылку красного… Побыл немного у Кости, стал собираться. А он возьми и достань ту книжку с задачками. Взял доску, расставил фигурки: попробуем, мол. Я отнекивался. Да он настырный, Лелека! Потом я увлекся. Так и просидели до света.

– Понятно, – сказала Саша. – Ну что ж, шахматы штука такая: втянешься – не отлипнешь. Вот и я знала одного: час сидит за доской, другой, третий… Не замечает – день на дворе или ночь. Выйдет на воздух проветриться – и снова решает задачки. Говорит: гимнастика для мозгов – лучше не придумаешь… А вы с Костей выходили воздухом подышать?

– Нет, – сказал Гроха. – Как сели, так и не вставали. Опомнились, когда пришло время на службу идти.

– Ну, ты парень усидчивый, это все знают, – усмехнулась Саша. – Околдовали тебя, что ли?

– Интересно было.

– А он? Ему же это не в новинку.

– Все равно сидел как привязанный.

– И не отлучался никуда – на полчаса, на час? Скажем, за папиросами или за чем еще?..

– Говорю, нет!.. Разве что утром. Утром к нему постучали, он и вышел отпереть дверь.

– Должно, газету принесли.

– Нет, вроде бы не газету. Он не с газетой вернулся… Стой! А ты чего интересуешься?

– Это я интересуюсь?! – воскликнула Саша. – Сам все рассказывает, голову морочит. А я слушаю, дура! Нужны вы мне оба – ты и твой дружок!..

– А чего звала?

– «Звала, звала»!.. – Саша достала из сейфа недавно полученную ориентировку: – Читай!

– Да я знаю, – сказал Гроха, едва взглянув на бумагу. – Позавчера показывал Кузьмич.

– Тогда извини.

И Гроха был отпущен.

Почти тотчас к Саше вошел Кузьмич. Оказалось, проходил по коридору, увидел Гроху. Вот и решил узнать, как и что.

Выслушав Сашу, он сказал:

– Ну что ж, для начала достаточно. Мы знаем, как Лелека провел вчерашнюю ночь. Отличное алиби, если бы кому-нибудь вздумалось предъявить ему обвинение в убийстве Миколы Ящука… А раньше он встречался с Грохой, приглашал его домой?

– Пока не знаю.

– А почему не сказала Грохе, чего мы от него хотим?

– С первых же слов он так огорошил меня, что не смогла… Я и сейчас еще не во всем разобралась, Кузьмич. Все очень запутано, сложно…

В эти минуты Гроха сидел у Лелеки, по пути заглянув к нему в кабинет. Тот разговаривал по телефону.

Рядом стоял монтер с коммутатора.

– В порядке, работает, – сказал Лелека монтеру и положил трубку.

Монтер вышел.

Лелека рассеянно поглядел на Гроху:

– Ты чего? Был у кого на нашем этаже?

– У Саши Сизовой.

– Что-нибудь новое?

– Ориентировку мне показала. Да я уже знаю, читал… Послушай, здорово это мы с тобой вчера ночку скоротали!

– Вот видишь. А ты не хотел.

– Она тоже одобряет…

– Сизова? – Лелека оживился. – Ну-ну, рассказывай подробнее!

– А чего рассказывать? Одобряет, и все.

– Постой, ты с ней завел разговор, или она сама его начала?

– Ну, я, – сказал Гроха. – Похвастал: всю ночь, мол, маялись над задачками. От стола – ни на минуту, что ты, что я. Так и просидели до утра.

– А она как реагировала? – спросил Лелека, довольно улыбаясь.

– Говорит: молодцы… Слушай, давай и сегодня голову поломаем, а? Могу сообразить еще бутылочку. Хватим малость – и за задачки.

Глаза Лелеки перестали улыбаться. Лицо стало отчужденным, холодным:

– Сегодня, друг, не выйдет: дел до черта.

– Ну, тогда завтра. Давай завтра, Костя? Гляди-ка!..

Гроха вытащил из кармана несколько бумаг, нашел нужную, развернул ее и вместе с другими положил на стол. Это был вырванный из журнала лист с шахматной задачей.

– Да некогда же мне! – сказал Лелека.

– Нет, погляди. Ночью она нам не давалась, проклятая. А как шел сюда утром, так сразу понял, что двигать надо было не конем, как ты говорил, а пешкой. Вот этой пешкой. Гляди, что получается!

Лелека нехотя посмотрел на задачу. Рядом лежал вскрытый конверт с письмом – его тоже достал из кармана Гроха. Лелека скользнул взглядом по конверту, просмотрел снова – на этот раз внимательнее, затем в третий раз прочитал все, что значилось на конверте.

– Ну как? – нетерпеливо проговорил Гроха. – Уразумел, какая силища в той пешке?

– Очень интересно, – вдруг сказал Лелека. – Просто здорово! Ты молодчина, Олесь!

Он взял лист с задачкой, порывисто отодвинул в сторону другие бумаги. При этом письмо упало на пол – в противоположную от Грохи сторону. Тот встал, чтобы обойти стол и поднять письмо.

– Не надо, – сказал Лелека. – Не трудись, я сам.

Он потянулся за письмом, но, видимо, так увлекся задачкой, что задержал руку на полпути, – казалось, забыл обо всем на свете, кроме шахматной головоломки.

Гроха подсел ближе. Они вдвоем взялись за дело – благо наступил обеденный перерыв.

И тут Лелека сказал, что отчаянно хочет есть. Голоден, конечно, и Олесь. Но можно себе представить, что сейчас творится в буфете! Пусть Олесь спешит туда, займет место. Лелека спустится в буфет через несколько минут – только запрет документы в сейф и позвонит начальнику отдела. В буфете, кстати, они и закончат разговор. Может, в самом деле стоит посидеть и вторую ночь за решением шахматных этюдов?

Гроха ушел. Лелека поднял с пола конверт, извлек из него письмо, стал читать. Дружок рассказывал Олесю Грохе о своем житье-бытье: под Чугуевом был ранен в схватке с бандитами, маялся в госпитале больше месяца, пока врачам удалось извлечь пулю, застрявшую в кости под коленной чашечкой. Но все это позади, сейчас он уже свободно ходит, вот-вот должен был выписаться. Однако внезапно открылась другая рана, полученная год назад в бою против зеленых. Как утверждают врачи, мороки с этой раной недели на две, после чего он немедленно садится в поезд и едет в свой родной город продолжать службу.

Письмо заканчивалось так: «С коммунистическим приветом к тебе чекист Захар Пожидаев».

Дочитав письмо, Лелека расслабленно откинулся на стуле, прикрыл глаза. Требовалось собраться с мыслями, успокоиться. Только подумать: за два дня – два таких удара! Сперва появился старый ломовой извозчик, бог знает каким образом оказавшийся в контакте с его противниками. А теперь письмо от человека, который, как это твердо знал Лелека, числился умершим от ран… Ну, хорошо, опасный свидетель его связей с полковником Черным устранен. А как быть с Захаром Пожидаевым, который вдруг воскрес из мертвых, вот-вот нагрянет и, конечно, сейчас же расскажет, что уходил из города вовсе не с Лелекой?..

Константин Лелека взглянул на почтовый штемпель. Письмо было отправлено шесть дней назад. Значит, Пожидаев пробудет в госпитале еще неделю… Итак, всего неделя в запасе. Неделя, а может, и меньше: где гарантия, что Пожидаева не выпишут раньше, чем он предполагает?..

Нет такой гарантии. И кажется, нет выхода из критического положения, в котором он очутился. Мелькнула мысль – оставить все и бежать. На этот случай готовы хорошие документы. Есть и убежище, где можно переждать самое трудное время – первые несколько недель.

Ну а его хозяева? Сейчас, когда в уезде, да и не только здесь, готовится волна выступлений против Советской власти, немцы не простят ему отхода от борьбы… А ЧК начнет охоту за своим бывшим сотрудником. Таким образом, он окажется между молотом и наковальней.

Внезапно Лелека вспомнил, что должен идти в буфет, где его ждет Гроха.

Письмо было вложено в конверт и брошено на пол – на прежнее место, бумаги собраны со стола, заперты в сейф, роль которого выполнял железный ящик с висячим замком.

Минуту спустя Лелека уже входил в буфет. Заботливый Гроха расставил на столе миски с борщом и очистил несколько луковиц.

Обед прошел в молчании. Лелеке было не до разговоров.

– Что с тобой? – спросил Гроха. – Болит голова?

Лелека поспешно кивнул. Ему требовалось побыть одному, собраться с мыслями, многое обдумать. Поэтому «разболевшаяся голова» была хорошей причиной, чтобы отказаться от вечерней встречи с Грохой.

Они уже выходили из буфета, когда Гроха вдруг вспомнил о письме, забытом в кабинете приятеля.

– Письмо? – переспросил Лелека. – Какое письмо? Говоришь, упало за стол? Не видел. Но все равно, вот ключ, отопри комнату, забери его. Ключ пусть будет у тебя – я выйду на улицу, проветрюсь. Может, голове полегчает. Да и папирос надо купить. Вернусь – зайду за ключом.