Читать книгу Долгий путь в лабиринте - Александр Насибов - Страница 4

История Константина Лелеки

В феврале 1917 года поручик Константин Лелека и два пластуна, посланные на рекогносцировку, сбились во вьюжной ночи с верного направления и напоролись на вражеский аванпост. Оба пластуна были убиты немцами, поручик поднял руки и сдался в плен. Этой же ночью он был допрошен и увезен с передовой.

Сутки спустя разговор с ним возобновили в некоем тыловом штабе, куда пленный был отправлен в автомобиле. Специально предоставленный легковой «бенц», отдельная комната с мягкой постелью, а в довершение всего отличный обед с бутылкой вина – и все это для какого-то поручика!

Под вечер пленного повели на допрос.

В зале, где он оказался, не было ни обязательных при таких обстоятельствах писарей или стенографистов, ни даже строгих следователей. Возле камина был сервирован стол – отсветы жаркого пламени играли на хрустальных бокалах и серебряном ведерке с бутылкой шампанского…

Лелека нерешительно остановился, полагая, что доставлен сюда по ошибке. Но с кресел поднялись два офицера, улыбнулись, пошли навстречу поручику.

Его будто ударило. Он вдруг все понял.

– О, наш гость в дурном настроении! – воскликнул румяный оберст[6]. – Еще бы, устал с дороги, проголодался!..

Лелека был взят под руку, препровожден к столу. Солдат ловко откупорил шампанское, разлил его по бокалам и вышел.

– За успехи в вашей новой работе, – провозгласил оберст и выпил.

Лелека выронил бокал. Опустив голову, он смотрел на пятно, расплывавшееся по скатерти. Почему-то вспомнился пластун – в тот миг, когда пулей ему разнесло голову.

Он поднес руку к лицу, коснулся ею щеки – сюда брызнули капельки солдатской крови. Казалось, они в сейчас жгут… А второй пластун в ту минуту еще жил – корчился на снегу, царапая его бурыми охотничьими постолами… Разведчики лежали у ног поручика, а выстрелы все гремели. Это чудо, что ему, Лелеке, удалось уцелеть.

Вырваться из пекла для того лишь, чтобы снова сунуть туда голову? Ну нет, не бывать этому!

Он поднял глаза на немцев, решительно качнул головой.

– Понимаю: родина, честь, присяга на верность э-э… императору всероссийскому? – участливо проговорил оберст. – Ваш отказ продиктован именно этими высокими соображениями, поручик?

– Вы не ошиблись. – Лелека гордо выпрямился. – Или у немцев другие понятия о чести офицера?

Оберст посмотрел на майора. Тот выложил на стол сколотые листы бумаги, неторопливо полистал их, чтобы Лелека мог видеть свою подпись в конце каждой страницы.

– Это протокол допроса, – сказал майор. – Сообщено много интересного, секретного. И подписано. Могу заверить: каждая строчка документа достаточна для вынесения смертного приговора, если мы передадим господина поручика русским властям и перешлем туда же протокол.

– Приговоры русских полевых судов, я слышал, приводятся в исполнение немедленно? – сказал оберст, адресуясь к майору.

Тот утвердительно наклонил голову.

– Но, видит бог, мы не хотим этого! – вскричал оберст и с улыбкой посмотрел на Лелеку. – Скажу больше: германское командование будет в отчаянии, если такой ценный сотрудник… Нет-нет, поручик, вас будут заботливо оберегать! Шпионские операции, риск, тайные переходы через фронт, когда гремят выстрелы и рядом рвутся снаряды, – это для других. Вам определена иная задача.

Майор достал новый документ. На стол легла телеграмма ставки верховного командования германских вооруженных сил. Сообщалось, что в России произошла революция, царь отрекся от престола.

Эта известие Лелека воспринял спокойно. Волновала его не судьба России или ее бывшего владыки, а своя собственная судьба.

– Как можно уяснить из этой телеграммы, теперь вы свободны и от присяги, – ласково сказал оберст. – Таким образом, устранено последнее препятствие…

– Ничто не затронет чести бывшего поручика Лелеки, – вставил майор.

И он снова наполнил бокалы.

Сцена вербовки шпиона подходила к концу. Вербовщики были опытны в своем ремесле, умело подавляли сопротивление Лелеки.

– Итак, вам предоставляются две возможности, – сказал оберст. – Первая: вы протягиваете нам руку дружбы и сотрудничества, и с этой минуты германская армия берет на себя заботы о вашем благополучии, делая все, чтобы ее русский партнер ни в чем не нуждался. И вторая возможность…

– Не надо продолжать, – сказал Лелека. – У меня нет выхода, я согласен.

Дальнейшее было столь же банально. Завербованного отправили в Восточную Пруссию. Здесь, близ Пальменикина, в большой, одиноко стоящей мызе располагалась специальная школа. Константин Лелека прошел в ней курс особых наук, получил кличку, несколько явок в России и уже готовился к шпионскому вояжу на свою бывшую родину, как вдруг тяжело заболел.

Три с половиной месяца ушло на борьбу с сыпняком. Потянулись недели медленного выздоровления. Месяца через два он был на ногах. И снова болезнь, на этот раз инфекционная желтуха, уложившая Лелеку на больничную койку еще на пятьдесят дней. Короче, он смог покинуть школу лишь глубокой осенью, когда северный ветер принес первый снег на поросшие вереском песчаные холмы Балтийского побережья.

Утром 17 декабря 1917 года к Петрограду медленно подходил эшелон. Два паровоза с трудом тащили длинный извивающийся поезд, составленный из разномастных теплушек. Поезд был переполнен. Те, кто не попал в вагоны, облепили тормозные площадки и крыши, загородившись от ветра одеялами, мешками, листами фанеры…

На вокзале эшелон ждали. Отряд вооруженных рабочих оцепил перрон. Высыпавших из вагона мешочников согнали в пустой пакгауз. Особая команда снимала с крыш больных и закоченевших…

Часа через два в пакгаузе закончили проверку документов у пассажиров эшелона. Человек сорок отобрали и под конвоем повели в город. В эту группу попал и Константин Лелека.

Задержанных доставили в большое неуютное здание. Лелека плохо знал город, поэтому старался запомнить улицы, по которым вели группу. Последняя называлась Гороховой.

В кабинете, куда после обыска привели Лелеку, небритый человек в шинели внакидку стоял на коленях перед чугунной печкой и совал в нее пачку газет. Связки газет и журналов, тоже, видимо, предназначенные для топки, высились в углу комнаты, занимали весь подоконник.

Загрузив печку, хозяин кабинета похлопал себя по карманам – искал спички. Лелека протянул ему зажигалку. Человек в шинели окинул его неприязненным взглядом, но бензинку взял.

Вскоре в печке забилось пламя.

– Кто вы такой? – спросил человек в шинели.

Лелека молча показал на стол, куда доставивший его конвоир положил отобранные документы. Следователь стал просматривать бумаги.

– Кто такой? – повторил он.

– Офицер. Бывший, конечно… Поручик. Был ранен, оказался в плену. Сыпной тиф подхватил, потом еще сотню болячек. – Лелека равнодушно кивнул на бумаги. – Да что тут рассусоливать, все сказано в документах.

– Офицер… – Хозяин кабинета швырнул на стол просмотренные бумаги. – Будешь, падло, воевать против Советской власти? Говори!

– Ни за нее, ни против.

– Это как понимать?

– Очень просто. – Уразумев, что ему не грозит ничего серьезного, Лелека перешел в наступление: – Вот так сыт войной! – Он провел по горлу ребром ладони. – Хватит в окопах гнить. Спокойной жизни хочу. Есть хочу: двое суток во рту крошки не было, вот-вот свалюсь от голода. Может, накормите в вашей столовке? А я спляшу за это или песню спою!

– Пошел вон! – загремел человек в шинели. – Живо мотай отсюда, рвань белогвардейская! И гляди не попадись мне во второй раз!

На клочке бумаги он написал несколько слов, бросил бумагу Лелеке. Это был пропуск. Лелека взял пропуск, собрал со стола свои документы и вышел.

Оказавшись на улице, прочитал наклеенное на стене уведомление:

«По постановлению Совета Народных Комиссаров от 7 декабря 1917 года образована Всероссийская Чрезвычайная комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем.

Комиссия помещается: Гороховая, 2. Прием от 12 до 5 часов дня».

На толкучке Лелека отдал пару белья за полтора фунта хлеба и кусок колбасы, с жадностью съел все это в какой-то подворотне.

Близился вечер, а с ним – время визита, из-за которого он, собственно, и приехал в Петроград.

Когда стемнело, Лелека отыскал нужный дом и квартиру, постучал в дверь.

Послышались шаги. В замке повернулся ключ. Дверь, взятая на цепочку, приоткрылась.

Лелека сказал пароль.

Ответили точно, слово в слово. А он будто прирос подошвами к полу – так велика была нахлынувшая вдруг тревога.

Между тем цепочку сняли, дверь распахнулась. Тот, невидимый, ждал возле нее – Лелека отчетливо ощущал его напряженное дыхание.

Он заставил себя шагнуть вперед.

За его спиной запирали дверь – на цепочку, на ключ. А он все силился вспомнить, где уже встречался с мужчиной, у которого такой резкий фальцет?..

Тщательно заперев дверь, человек завозился в темноте. Вскоре Лелека почувствовал резкий запах керосина.

Чиркнула спичка. Из мрака смутно проступила спина в шинели, – согнувшись над низким столиком, хозяин квартиры зажигал лампу, протирал стекло.

Стало еще светлее – стекло надели на лампу.

Человек поднял ее, медленно повернулся к Лелеке.

Они долго глядели друг другу в глаза – Лелека и тот, кто несколько часов назад кричал на него в одном из кабинетов на Гороховой, 2.

В этой квартире Лелека прожил четыре дня, не смея приближаться к окнам, зажигать огонь или спускать воду в уборной, когда отсутствовал хозяин.

Время текло однообразно. Приютивший его человек уходил на работу рано утром и запирал дверь на ключ. Возвращался вечером на короткое время, потом вновь исчезал – до глубокой ночи.

Они почти не разговаривали. Явившись домой, хозяин клал на стол сверток с едой, уходил в соседнюю комнату. Оттуда доносился скрип диванных пружин, шелест бумаг, негромкое покашливание. Изредка дребезжал телефон, и тогда хозяин квартиры долго крутил ручку старенького «эриксона», ругался с телефонными барышнями из-за плохой связи. Никто, кроме него, не приходил в этот дом, сюда не доставлялось никакой почты.

Лелека отдохнул, отоспался. Нашел в умывальной бритву и соскреб с лица отросшую щетину. Дважды перечитал оказавшийся на платяном шкафу заляпанный чернилами толстый том «Истории Дома Романовых».

На пятый день хозяин явился в обычное время, но не прошел к себе, а зажег папиросу и уселся в кресло против валявшегося на кушетке гостя:

– Ваше пребывание в Петрограде заканчивается. Ночью вы уедете. Документов менять не будем – они у вас хорошие. Кое-что дополним. Вот членский билет. Теперь вы состоите в партии левых эсеров.

– Зачем это? – Лелека спустил ноги с кушетки, взял документ, повертел в пальцах.

– Затем, что в ЧК могут работать только большевики и члены вашей новой партии.

– Я буду работать в ЧК?

– Поразительная догадливость! – Хозяин квартиры не скрывал иронии. – Да, вам доверят эту почетную службу. Покажите себя как можно лучше.

– Вы тоже левый эсер?

– Вот именно, тоже, – усмехнулся собеседник. – Но к делу. Поедете на юг, в город, о котором я уже говорил. Здесь, на этой бумаге, адрес и фамилия человека, к которому вы явитесь. Запомните, а бумагу сожгите. Итак, приедете, назовете себя. Он уже оповещен, ждет. Там создается уездная ЧК. Работать будете не жалея сил, с полной отдачей. Я не шутил, когда говорил, что надо как следует показать себя. Короче, должны понравиться. Спустя месяц-другой разочаруетесь в эсерах, в том числе и в левых. Порвете с ними и станете большевиком.

– Я не совсем понял…

– Понимать нечего. Требуется выполнить все в точности. Вы нужны именно в таком качестве. Посему действуйте активнее. Когда понадобитесь, вас найдут.

– А деньги? – сказал Лелека. – Я совсем без средств, мне сказали…

– Торопитесь! – прервал его собеседник. – Неужели вас отправят без средств?

Лелеке были переданы деньги и ордер на посадку в эшелон. На ордере стояла подпись: «Товарищ Председателя ВЧК Александрович».

– А кто председатель? – спросил Лелека.

– Феликс Дзержинский. Остерегайтесь его.

– Понял. – Лелека ткнул пальцем в подпись на ордере: – А этот?

– Александрович наш человек.

– Вон как! – Лелека с уважением посмотрел на хозяина квартиры. – Хорошо работаете.

Собеседник не удостоил его ответом, встал и прошел к себе в комнату.

Лелека выполнил задание. Более того, когда четыре месяца спустя город заняли немцы, он ушел в подполье вместе с другими чекистами. Поначалу положение, в котором он оказался, его забавляло, но потом стало беспокоить, тяготить. В его руках были сведения о большой группе подпольщиков, а он бездействовал, следуя строгому приказу – ничего не предпринимать по собственной инициативе.

Он терзался сомнениями: ведь хозяева не смогли бы разыскать его, даже если бы и хотели, – подпольщики были хорошо законспирированы. Как же быть? Донести на большевиков? Но тогда он и сам окажется под ударом: где гарантия, что его не прикончат вместе с другими?

Однако даже если бы все обошлось, как агент он был бы потерян: подпольщик, вышедший невредимым из контрразведки оккупантов, безнадежно скомпрометирован в глазах большевиков. А руки у них длинные – везде достанут…

И Лелека не решился действовать. Тем более что из центральных районов страны стали просачиваться сведения о том, что готовится всеобщий мятеж против Советов.

Вскоре слухи подтвердились. Вечером 6 июля немцы в городе переполошились. На перекрестках улиц встали усиленные патрули с пулеметами. Отряды оккупантов прочесывали квартал за кварталом, сгоняя задержанных в комендатуру. На пустыре за привозом гремели залпы – там расстреливали.

Утром причина тревоги выяснилась. Германская комендатура выпустила листовку. Сообщалось, что в Москве «головорезами из ВЧК» убит германский посол Мирбах.

Спустя неделю в город тайно пробрался Андрей Шагин, месяц назад уехавший по делам в Москву. Саша привела к нему нескольких чекистов, среди них Григория Ревзина и Лелеку.

– Мирбаха убили фальшивые чекисты, провокаторы, – сказал Шагин. – Короче, левые эсеры. Одного из них направил на работу в ВЧК центральный комитет этой партии. А тот протащил в ВЧК сообщника. Их фамилии – Блюмкин и Андреев. Первого быстро раскусили – месяца не проработал, как был отстранен от должности… И вот оба они являются в германское посольство, предъявляют документ на право встречи с послом: написано на бланке ВЧК, подписи Дзержинского и члена коллегии Ксенофонтова, печать. Словом, все честь по чести.

– Подпись Дзержинского и печать? – переспросила Саша. – Не ошибаешься?

– Подписи оказались подделанными.

– Разумеется, и печать тоже, – сказал Лелека. – Вот ведь какие негодяи!

– Печать была правильная.

– Как же так? – пробормотал Ревзин. – Бланк, понимаю, могли достать. Но печать?

– Она хранилась у Товарища Председателя ВЧК, тоже левого эсера… Поняли теперь, что к чему? В Мирбаха стрелял Блюмкин. Тот был ранен, пытался бежать. Тогда в него швырнули бомбу. Убийцы выпрыгнули из окна – на улице их ждал автомобиль с работающим мотором.

– Все предусмотрели, – сказал Ревзин.

– Какая же цель этого? – спросила Саша. – Чего они добивались, Андрей?

– Цель – спровоцировать немцев на военные действия. Чтобы те оккупировали всю страну. Эсерам, видимо, показалось недостаточным, что германские войска захватили Украину… Но и это не все. Акция в германском посольстве была как бы сигналом – в тот же день в Москве начался мятеж эсеров. Предатели укрепились в центральной части города, захватили здание ВЧК, главный телеграф… А что вышло? На второй день мятеж был ликвидирован. Главарей – к ногтю.

Лелека выпрямился, сжал кулаки. Встретившись взглядом с Сашей, сердито покачал головой.

– Мерзавцы! – проговорил он.

– Вот и ты был левый эсер, – сказала Саша. – Хорошо же начинал свою жизнь.

– К счастью, порвал с ними. – Лелека простодушно улыбнулся. – Вовремя порвал, будь они прокляты!

– Будто знал, чем они кончат, – вставил Григорий Ревзин. – Хитер ты, однако.

Конечно, Саша и Ревзин сказали все это в шутку. Ревзин даже дружески хлопнул по плечу Лелеку.

Тот продолжал улыбаться. Но в эту минуту решил, что при случае разделается с обоими.