Читать книгу Реликварий ветров. Избранная лирика - Александр Радашкевич - Страница 22

1. Кордова

В блаженных патио вода

одна не спала, когда сиеста

злая уложила коров суровых и

наивных по шеи в бархат

Гвадалквивира. Да

в пазухе пустого храма,

под призмою багряной робы

(юницами эпических родов, как встарь,

ревнительно расшитой),

корчилась

Наша Сеньора Скорбящая,

лия барочные кристаллы мимо

рта, как у розовой рыбы,

заснувшей

в редкой сети кордовских кружев.

2. Саламанка

«Но компрендо». Тихоходная матрона,

в мелком золоте, отплыла. – Мучас

грасиас, сеньора! – В полночь грешен

невниманьем Божий город

Саламанка.

Утром семь дотошных струн —

из оливкового взора разбитного

гитанёнка: пять вовсю печальных, две

совсем срамных, – на виду

у Старого собора,

где по нишам не дотлела

сера Страшного суда.

3. Гваделупа

Дно разверстое небес

там обрызгано огнями,

где Мадонна с тёмным ликом

смотрит раненно в глаза.

Там янтарны апельсины

над фонтаном монастырским,

где кричали, чтоб Родриго

братьям страхи рассказал,

где гитара с юным хором

завела ночные канты,

и под кровлею дозвёздной

наповал нас ублажила

сласть ликёра травяного,

чтоб поутру, в галерее,

где увядшие полотна

внятно славят Черноликой —

из земли, во снах и сечах —

чудеса и претворенья,

нам подал в дорогу инок

босоногую улыбку.

4. Эскуриал

Эскуриал, как из души, опять ворота растворяет,

хоть день за нами не плывёт и клики птичьи не иссякли.

По небу горные леса слились пологими валами,

и дальним будто тянет морем, пока не грохнули

затворы, пока не встала в рост стена

за всякой стылою стеною, пока пустоты не

проглотят себе враждебные шаги.

Эскуриал,

как судный путь, начнётся чудищем собора.

Крутые рёбра – скал иль стен? – взлетели вдруг

из преисподней. А там, в потухшей вышине,

клубятся с плеском одеянья в цветном, горячечном

кипенье: зелёный, алый, глупо-голубой и розовый

и райски васильковый.

Теперь, скользя по лестнице

покатой (как тянет прорубь эта!) – туда, где факелы

сгустили черноту, где полых три лежат

на львиных лапах гроба – средь непустых гробов,

гробов, гробов. «Иссякли дни. И вот ничто,

ничто, ничто не в помощь…» Ещё: «Как тот блажен,

кто награждён был тут достойною супругой».

Инфант, инфанта – дети Леоноры: кто замертво

родились – безымянны. Порожних ям на десять

поколений – без эпитафий и гербов.

И вот

на мраморной подушке полуприкрытые глаза.

Меча не сжали склеенные пальцы… Прощайте,

Дон Хуан Австрийский. Я вовсе не умею умирать.

Но вы из тени сей, где вам не спится, герцог

лунолобый, мой сон не проплывёте в час, когда

ворота настежь растворяет моей души Эскуриал.