Читать книгу Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…) - Александр Ратнер - Страница 6

В 2007 году на экраны вышел фильм режиссера Натальи Кадыровой[46] «Три полета Ники Турбиной» – ее дипломная работа во ВГИКе, который 15 лет назад бросила героиня этой ленты. Впоследствии мы с Наташей познакомились и подружились, она прислала мне сценарий фильма и любезно разрешила использовать его в моей книге. Небольшой отрывок из него, касающийся детства Ники, предлагаю вниманию читателей.

«Разговоры с Богом растиражированы. Публикация в ”Комсомольской правде” на разворот. Практически общесоюзное признание. Потрясает несоответствие крошечной девчушки содержанию ее взрослых стихов. В стране начинается истерия по Нике.

Зинаида Невлянская (психолог детского творчества): Это было начало всех тех неприятностей, которые ожидали Нику.

Альберт Лиханов[47] (писатель): Уже тогда была некая доля сенсационности во всем этом действии.

Это было еще то время, когда поэты собирали стадионы. Стихи издавались на пластинках, люди ждали от поэтов того, чего не могли услышать по радио или прочитать в газете. Елена Камбурова исполняла песни на стихи современников и поэтов Серебряного века. С Никой она познакомилась во время концерта в Ялте.

Елена Камбурова[48] (певица): Вот здесь сразу у меня началось раздвоение впечатлений, потому что вышло милое, совершенно ангельское красивое существо, но как только оно начало читать стихи, будто все в ней пружинки, ей не принадлежащие, этого дикого нерва двадцатого века, ее всю пронзали. Она никогда не читала просто сама по себе, она держала за руку маму. Мне всегда казалось, что она настолько перенапряжена, что боялась упасть.

Маленькую Нику ввел в круг серьезных поэтов Евгений Евтушенко. Он помог девочке, как говорили тогда, спродюсировал, как сказали бы сегодня. Ника перестала чувствовать себя ребенком, она стала поэтом.

Ж. Мельникова (домохозяйка Е. Евтушенко): ей было тогда 10 лет. И познакомилась я с Никой именно в доме Евгения Александровича Евтушенко. Было явно, что это вечер, посвященный Нике. Она сидела в компании взрослых как равная, но видно было, что Ника гвоздь программы. Два часа ночи. Она устала, просто изнемогала, но никакого там “мама, я хочу спать” нет, она, как светская молодая дама, все принимала. После завтрака попросила бумагу и пошла писать стихи. И когда я спросила: “А где Ника?”, мама очень значительно сказала: “Работает”.

Недетские рассуждения ребенка умиляли. И Ника очень быстро поняла, что именно в ней нравится взрослым, она стала стараться дать им то, чего от нее ждали.

Альберт Бурыкин: Немножко манерная девчонка и очень взрослая, которая себя держала, ставила: “Алик, вы понимаете, в жизни человека должна быть пропасть, которую он должен перейти”.

(Ника читает: «Благослови меня, строка…»)

Елена Камбурова: Я хорошо помню, как моя подруга снимала фильм о гениальных детях, там был Кисин[49] и другие, и в общем все были детьми на экране. Если посмотреть эти кадры, Ника очень сильно отличалась от них. Начала читать стихи уже более истерично – а-ля Вознесенский, знаете.

(Ника читает: посвящение Елене Камбуровой: «Три кровавые слезы…»)

Елена Камбурова: И у меня было с самого начала ощущение, что она очень хочет быть в детстве еще, а обстоятельства складываются так, что детство от нее уходит, уходит. Начинаются какие-то официальные приемы, поездки, что-то еще.

(Звучит песня: «Зачем, когда придет пора, мы гоним детство со двора…»).

Жизнь Ники неслась с веселым бесшабашным трамвайным звоном. Ее любят. Ею восхищаются. Пройдет еще несколько лет, и все пойдет совсем по-другому.

(Ника читает: «Я трамваем не поеду…»)

Фильм Кадыровой, по моему мнению, лучший из вышедших на экран в этом столетии. Это не только серьезная, честная и высокопрофессиональная работа, но и своего рода кинематографический памятник Нике, так и не ставшей, к сожалению, актрисой. И вот теперь вместо нее, играющей в фильме, мы смотрим фильм о ней, заканчивающийся удивительными словами.

Когда Кадырова, узнала, что я пишу книгу о жизни Ники, она прислала мне расшифровки всех встреч, которые у нее были в процессе работы над фильмом, разрешив использовать их при написании книги. Это поистине бесценный материал, который, без натяжек, позволяет считать Наталью Кадырову моим соавтором.

Настойчиво рекомендую читателям посмотреть ее фильм, а также ознакомиться с некоторыми наблюдениями моего земляка Константина Свистуна, который, сравнивая судьбы Ники Турбиной и Курта Кобейна[50], вполне убедительно показал их невероятное сходство во многих проявлениях, несмотря на то, что они жили в разных странах и средах, общались с разными людьми и занимались разными видами творчества. К великому сожалению, Господь отмерил 27 лет каждому из них.

Свистун доказывает также факт, что Ника была музыкальна, а еще что она пела рок и джаз. Поначалу такое утверждение кажется странным и не имеющим отношения к Турбиной. Но не спешите, уважаемые читатели, вас ждут интересные, хотя, быть может, и спорные утверждения. Перед тем, как перейти к ним, стоит привести слова из статьи Влада Васюхина о десятилетней Нике: «…она – феномен, ее творчество изучают специалисты. Она собирает залы, где читает свои стихи на манер Вознесенского, срываясь с крика на шепот, отбивая ладошкой ритм. Забавно! А отвечая на записки, сообщает о желании стать актрисой».

Описанное выше послужило основанием для Константина Свистуна прийти к следующим трем выводам, которые привожу с его позволения.

«1. Исполнение песен “срываясь с крика на шепот” – это способ Курта Кобейна. Все, кто слушали музыку группы “Nirvana”, поймут или вспомнят: подобная схема: “тихий куплет” – “громкий припев” (с вариациями) была заимствована Куртом от группы “Pixies”; он пользовался этим методом во время записи первого (“Bleach”) и второго (“Nevermind”) альбомов.

2. Блюзовая сущность.

“…отбивая ладошкой ритм. Забавно!..”

А знаете ли вы, что в блюзе это нормальное явление? Не в том блюзе, который играют белые халтурщики, а в старом добром традиционном черном блюзе, возникшем еще в конце XIX – начале XX века? Знаете ли вы, что блюз можно петь совершенно без аккомпанирующих инструментов? Черные блюзмены начала XX века могли просто петь под какой-то ритм – или притоптывая ногой, или “отбивая ладошкой ритм”. В самом деле, забавно, не так ли?

Хорошее владение ритмом – вот что главное в традиционном блюзе, даже вокальные способности не очень-то нужны… Гитара – больше для ритма, при талантливом исполнении она не нужна.

Не верите? Тогда включите прямо сейчас песенку в исполнении блюзмена с именем Сон Хауз (Son House) – “John the revelator” или “Grinnin’ in your face” и поймете, что музыкальный стиль Никуши Турбиной – русское акапельное блюзовое пение. Как варианты: русское блюзовое пение без инструментального сопровождения; русский акапельный блюз.

И вновь сомнения: откуда здесь взяться блюзу?

Потому что “блюз” в переводе с английского – это грусть, печаль, тоска, “когда хорошему человеку плохо”. А песни в исполнении Н. Турбиной (прочитанные ею стихи) наводят дикую тоску. Если неподготовленный человек послушает Никушин “Черновик” (пластинку) от начала и до конца, то от его “хорошего, лучшего на свете” настроения никакого следа не останется; даже в депрессию может впасть. Признаюсь, это говорит мой личный опыт.

Еще одно доказательство: все-таки блюз Никуши не просто инструментальный. Из ее биографии нам известно, что она начинала сочинять стихи, ударяя руками по клавишам рояля, – этот инструмент (пианино, рояль) является самым популярным у блюзменов, вернее, пиано-блюз – это самый оригинальный жанр блюза, потому что пианино позволяет “извлечь”, в смысле воспроизвести, куда больший диапазон звуков, чем гитара.

Таким образом, любое тоскливое, грустное, печальное пение – это блюз. Хоть с гитарой или с пианино, хоть без них, – все, что обдает слушателя холодной волной грусти, печали, жизненных страданий, которыми так наполнены песни Никуши, – все это блюз.

3. Следующее доказательство, почему Никуша пела блюз, состоит в том, что на её стихи можно положить фортепианную музыку. И такие попытки были вполне успешными. Достаточно вспомнить композиторов Владимира Дашкевича и Петра Старчика[51], написавших музыку на многие стихи Ники».

Подтверждают сказанное и слова Елены Камбуровой: «Моя подруга режиссер Ольга Самолевская[52] снимала фильм о детях-вундеркиндах “Я себя спрашиваю”[53], съемки проходили в Ялте, здесь встретились я и композитор Владимир Дашкевич. В кадре мы пели песни на стихи Ники, и потом она нам подпевала (она была очень музыкальна; еще в Ялте запомнился трогательный момент, когда она пела с бабушкой Людмилой Владимировной, и я заметила, что у Ники были очень хорошие вокальные данные)».

В ноябре 2002 года Елена Камбурова в интервью, которое взял у нее Альберт Бурыкин, сказала: «Я помню, как однажды Ника мне пропела мягким, приятным голосом и показалось, что у нее есть слух, хотя она это отрицала»[54].

Вопрос о музыкальности Ники я поднял при встрече с Татьяной Смольской[55], близко знавшей Нику в последние два года ее жизни. Привожу вкратце ее рассказ: «Никуша очень страдала от того, что не может, как она считала, нормально петь, но говорила: “У нас в семье все любят петь, мы поем революционные песни времен гражданской войны, так нас бабушка воспитала, особенно любили петь “По долинам и по взгорьям”. Ника говорила: “Ну, ты со мной позанимаешься, и я запою”. – “Конечно”, – сказала я, но все было некогда».

Когда я рассказал Смольской о рассуждениях Свистуна, она пояснила: «Это же понятно, есть музыкальность разного порядка: внутренняя и та, которая помогает выразить звук реально. Я имею в виду с попаданием в ноты, с точным воспроизведением. Весь вопрос внутреннего контакта человека с собственным голосом, и это может прийти не сразу. Думаю, что Ника, если бы была жива, распелась бы. Она, конечно, была очень музыкальным человеком».

Много песен на слова Ники написал композитор Петр Старчик, светлый человек с трагической судьбой. Прочитав первую публикацию Ники, он начал перекладывать ее стихи на музыку, а потом почувствовал потребность познакомиться с ней лично и приехал в Ялту. Первое впечатление от Ники, с которой ему разрешили погулять: «Просто ребенок. Она прыгала, играла в песочнице, бегала в спортивном городке». Но было и другое. «Когда я сидел за пианино и играл, – вспоминает Старчик, – и пел не только песни на ее слова, Ника из меня выуживала поразительные вещи. Она очень любила Волошина и просила спеть песни на его слова. Когда я их пел, что-то в ней менялось, и она переставала быть ребенком. Это было неожиданно, оттого что перед этим я пел детские песни. Когда же я встал из-за пианино, Ника снова становилась ребенком с совершенно детским отношением ко всему: надутые шарики, конфеты, веселая игра, чуть ли не в жмурки».

Отмечу, что Владимир Дашкевич ограничился циклом песен на слова Ники Турбиной и вряд ли их исполняет, а у Петра Старчика ни один концерт за последние тридцать с лишним лет не проходит без ставшей шлягером песни «Девочка-сон»:

Забегая вперед, отмечу, что 19-летняя Ника в интервью на вопрос: «Твои стихи когда-нибудь превращались в песни?» – ответила: «Лена Камбурова исполняла один из моих циклов. Как-то по “Русскому радио” слышала песню Градского “Благослови меня, строка”. Вот, думаю, сука, жили бы мы за границей, сколько бы я с тебя содрала! Когда умер Цой, по телику показывали группу “Черный кофе” с песней “На смерть Цоя” на мои стихи, которые я посвятила бабушке. Нежные такие, лирические»[56].