Читать книгу Повести из захолустья - Александр Вендеров - Страница 7

С каждым днём прилетало всё больше птиц. Алеся уже заметила скворцов и гусей, а в гнездо на старой водонапорной башне, которая уже несколько лет не использовалась, вернулась пара аистов. Интересно, сколько лет живёт аист? Те ли это птицы, которых Алеся видела лет семь – восемь назад, когда ещё бывала в родной деревне? В Википедии Алеся прочитала, что их птичий век не так и короток: в среднем двадцать лет. Значит, она могла именно их видеть в те годы. Красивые птицы! Алеся подолгу стояла у башни, любуясь ими.

У неё вошло в привычку каждый день обходить Сулиды по всем улицам. Шагомер подсказал, что этот маршрут составляет три с половиной километра. Как-то раз, дойдя до конца коттеджей, Алеся услышала песню горлицы. «Чекушку!», «Чекушку!», – выводила птица. Неужели и вправду горлица? Разве они у нас водятся? Горлица у Алеси ассоциировалась с тёплыми странами вроде Испании, Черногории и Турции, но никак не с Сулидами. Пыталась подойти к дереву на опушке леса, откуда доносились звуки, но птица, испугавшись человека, улетела. Алеся загуглила ареал обитания горлицы – оказалось, что она гнездится не только в Смоленской области, но и на восток до самого Урала и на север почти до Белого моря, а ещё в Казахстане. Столько лет в этой деревне жила, а горлицу ни разу не слышала!

А по ночам, когда гуляли с Витей, Денисом и Никитой, в лесу напротив магазина ухал филин. И запах… Такого запаха летом не бывает. Так не пахнут листва и трава – скорее, это аромат свежести земли, освободившейся от снега, с лёгким оттенком подсохшей пыли.

– Ну, вот, Алеся Николавна, значит, у тебя нет коронавируса, раз нюх не отшибло, – заметил Витя, когда Алеся поделилась с ним своими одорологическими2 наблюдениями.

– Слава Богу! Кстати, Витя, а ты помнишь, там – Алеся махнула рукой в западную сторону – была плотина? В лесу. Она цела ещё?

– Вроде бы, да… Давно там не был. Давай завтра сходим!

– Отлично, приходи ко мне с утра! Парни, вы с нами?

– Нет, мне с утра учиться, а потом бабушке идти помогать, – отозвался Никита.

– А мне тоже на математику надо прийти, а то Екатерина Ивановна меня за прогулы отымеет, – отказался Денис. – А потом зайцам клетки чистить нужно.

– Каким зайцам?

– Так я кроликов держу. Сейчас три клетки есть.

С утра пошли на плотину вдвоём с Витей. Сразу за деревней в лесу увидели множество мусорных куч: старые, гнилые доски, целые и разбитые банки и бутылки, рваная обувь, сломанные пластиковые вёдра.

– Ну как же так-то?! – воскликнула Алеся. – Ни один вид живых организмов так не гадит в своей среде обитания, как хомо сапиенс!

– Так раньше помойки в деревне не было – вот и возили мусор в лес.

– Это да, но вот дерево, к примеру, сжечь можно, а бутылки в магазине принимали. И когда принимали, стекло по лесам не валялось. Печально это всё…

Плотину было не узнать. Алеся не приходила сюда двадцать один год. Тогда это был водоём с чистой водой, а теперь вода была совсем мутная, грязно-жёлтого цвета. Пруд сильно обмелел, а по берегам были повалены деревья: здесь, как видно, поселились бобры. Алеся и Витя ходили по берегу, перепрыгивая через поваленные грызунами стволы, и Алеся рассказывала, как она с друзьями и подругами в школьные годы жгла здесь костёр. Частенько это бывало в прошлом веке! Минут через десять из леса показался Максим с невестой. Зульфию Алеся видела впервые. Максим был трезв.

– О, привет! Тоже гуляете?

– Здорово! Да, пошли прошвырнуться маленько. Зульфия, познакомься: это Алеся.

Познакомиться-то они, конечно, познакомились, вот только Зульфия не очень дружелюбно смотрела на Алесю. Видать, что-то слышала об их с Максимом отношениях в молодости. «Смотри, родная, как угодно, – подумала Алеся. – Твой мужчина мне не нужен. Будь с ним счастлива, если сможешь».

– Максим, – поинтересовался Витя, – а что с плотиной стало? Раньше ведь чистый пруд был.

– Так ключи бить перестали – она и обмелела. А вы бобров не видели тут?

– Не видели: прячутся, должно быть.

– Они с той стороны пришли, из Беларуси. Там их очень много.

– Тут же совсем рядом. Сколько до границы?

– От моего дома 1300 метров всего. Можно сходить!

– Куда сходить? – не поняла Зульфия.

– В Юровичи. Всего девять километров, за два с половиной часа не спеша дойдём.

– Максим, – заметила Алеся, – это же заграница! А если поймают? Тем более карантин.

– А в лесу погранцов нет, только медведи с кабанами госграницу охраняют. Зульфия, пойдёшь с нами?

– Я и так нелегально в стране нахожусь, а поймают на границе – депортируют! Да и куда идти в моём положении?

– И то правда, любимая. Будь дома, а мы завтра прогуляемся.

Последовало выяснение отношений между семейной парой. Зульфия поджимала губы, закатывала глаза и выговаривала Максиму, что тот только пить да по лесам шляться знает, а на жену и будущего ребёнка ему наплевать. Как же Алеся не любит подобные моменты! Но Максим и не думал отступать от задуманного. Да, он готов провести всю компанию в Беларусь и обратно, он возьмёт ружьё, потому что в лесу много диких зверей, и в случае нападения надо будет защищаться, и ему очень жаль, что любимая делает из мухи слона. Когда Максим трезвый, он немного стеснительный, но твёрдо знает, чего хочет.

– Во сколько идём? – деловито осведомился Максим.

– Давай часов в девять, – предложил Витя.

– Базара ноль, в девять – так в девять. Приходите к этому времени ко мне. Всё равно ведь от моего дома дорога через лес начинается.

– Максим, – Алеся улыбнулась, – мне хотелось бы за границей побывать. Только ты нас не подведи завтра утром. Ты же понимаешь, о чём я?

– Не, Алеська, не подведу! Я завязал. Больше ни грамма! Тебе, кстати, в салон красоты не надо? А то их там не закрывали, нет карантина у них.

– Нет, не надо. Я теперь снова деревенская, обойдусь без этих городских заморочек!

На следующее утро Витя, Никита, Денис и Алеся в 8:55 подошли к дому Авдошкиных. Максим с мамой и женой жил в половине коттеджа, и его усадьба отличалась от соседних крайней степенью запущенности. Старый забор, возведённый строителями в середине восьмидесятых, сохранился только по краям участка, где примыкал к соседским заборам. А те были уже новые, прочные. Там, где когда-то была калитка, теперь не было ничего – ни калитки, ни ворот, ни забора. Вход свободный! В апреле люди ещё не сажают огород, но если бы он был посажен в прошлом году, всё равно были бы видны грядки. Однако весь земельный участок, примыкавший к половине коттеджа, принадлежащей Авдошкиным, был занят жёлто-бурой прошлогодней травой. У крыльца трава была пониже, а на задворках – настоящий бурьян. Вероятно, Максим, когда бывал трезвым или лишь слегка навеселе, всё же брал в руки газонокосилку. Теперь он решил бросить пить – дай Бог! Но Алесе горький опыт семейной жизни подсказывал, что вряд ли бросит. Пока трезвый, не мешает заняться и ступеньками в дом: они все разбиты, как бывает разве что в заброшках.

Из дома слышался разговор на повышенных тонах. Наконец вышли и Максим, и Зульфия, одетые для похода в лес, а Максим, как обещал, ещё и с ружьём за спиной. И совершенно трезвый. Зульфия решила не отпускать благоверного в ближнее зарубежье в обществе красивой женщины и пошла в поход с ним.

Дорога действительно начиналась сразу за Авдошкиными. Сначала шли по снегоходно-тракторной дороге, которую накатал дядя Петя Костин, сосед Максима, работавший егерем. Через километр с небольшим достигли ручья, за которым начиналась Беларусь. Здесь дорога дяди Пети кончалась, а по ту сторону границы виднелась лишь тропинка. Ручей был не больше метра в ширину. В половодье он, должно быть, разливается шире, но зима была почти без снега, а весна необычно ранней, и вода давно вошла в берега.

Стали прыгать через государственную границу. Максим подал руку Зульфии и помог ей перебраться на ту сторону. Алеся оставалась на российской территории последней. Максим протянул руку и ей, но она ответила, как показалось Максиму, с удивлением:

– Я сама могу!

Прыжок – и вот уже она в соседней стране!

– Она у нас женщина сильная, сама может перескочить, – прокомментировала Зульфия.

– Канешне, магу, Зульфія. А калі спатрэбіцца дапамога, папрашу сама. Я не сарамлівая, – ответила Алеся.

– Ничего себе! Это что ты сейчас выдала, Алеська?

– Максим, я по-белорусски сказала, что помощь понадобится – попрошу сама, не из стеснительных.

– Ты знаешь белорусский?

– Свободно. И даже пишу на нём, обычно на тарашкевице. А ты думаешь, почему у меня белорусское имя?

– А действительно, почему? – спросил Никита.

– Так ведь бабушка и дедушка родом из Беларуси, из Юрович. Они в пятьдесят втором году в Рамешки переехали, и мама родилась уже в России в пятьдесят пятом. Вот только в Юровичах никакой родни у нас не осталось.

– Сколько раз был в Беларуси – ни разу не слышал, чтобы там люди на своём языке говорили, – заметил Денис.

– Забыли они свой язык, и это очень грустно. Пусть не все, но большинство.

Шли по лесу дальше на запад. То здесь, то там были видны следы жизнедеятельности лосей и кабанов. Вот лосиные катышки, а здесь кабаны под ёлкой разрыли пятачками сотки полторы земли, не меньше. Видать, съедобные корешки искали.

– А здесь, – сказал Максим, – лосиная тропа. Меня тут в прошлом году по осени тут пьяный лось чуть не сшиб.

– Как это? – спросила Зульфия.

– Когда у лосей начинается гон, то есть брачный период, им становится всё по барабану. Царь природы, да и только. Гормоны играют! Бежит прямо на тебя и не боится.

– А почему он пьяный был? – заинтересовался Никита.

– Там, – Максим показал рукой на юг, – до войны была деревня. И от неё остались старые яблони. Когда осенью с них падают яблоки и начинают гнить на земле, лось их нажрётся и опьянеет. Это же сидр! И я иду тут, а сбоку вылетает лось. Падает на передние ноги, вскакивает и бежит дальше, меня даже не заметил.

– Максим, а я помню, что в нашем детстве животные так близко к деревне не подходили. Почему же сейчас по-другому? – задала вопрос Алеся. – Я была сразу за околицей – так там тоже кабаны землю взрыхлили.

– А поля у нас в России заросли – вот им и раздолье. Плюс леса вырубают. Их, всех этих зверей, люди выталкивают из леса, то есть из их дома. Они тоже есть хотят и жить хотят.

– Это точно. Сколько было совхозных полей – так всё заброшено и лесом зарастает.

– А в Беларуси не так: пашня, сенокос, – всё на месте. И скотину держат.

– Живут всё равно бедно. В Петербурге полно белорусов, которые работать приезжают.

Так они беседовали всю дорогу до Юрович. Разговаривали в основном Алеся и Максим. Зульфии это не нравилось, она пыталась каким-то как будто невзначай обронённым словом поддеть Алесю, но та обращала колкости Зульфии против неё же. И всё как бы в шутку. Зульфия, должно быть, несчастный человек. Алеся знала, что у неё в Узбекистане остался сын, ему теперь восемь лет. Живёт с родной тёткой, сестрой Зульфии, а мать лишили родительских прав. «Что же ты бесишься, глупая? – думала Алеся. – Строй своё счастье с Максимом, и если тебе удастся справиться с его выпивками, то получишь большой приз в виде долгой и благополучной семейной жизни». Это и правда некомфортно, если кто-то в компании относится к вам с предубеждением. И чтобы хотя бы отчасти развеять опасения узбечки, Алеся рассказала историю своих браков и разводов.

– А ты хочешь снова выйти замуж? – спросила Зульфия.

– Боже упаси! Я обрела себя как отдельную, ни от кого не зависящую личность, больше не желаю становиться ничьей половинкой. Да и к отношениям совсем не тянет.

– Почему?

– Не хочу – и всё.

– Каждому своё, – ответила Зульфия и задумалась.

Её раздумья прервал Витя, обративший внимание на бутылку, поставленную у высокой берёзы. По жёлобу, вставленному в древесину, стекал берёзовый сок. Значит, деревня совсем близко. И правда, метров через триста путники вышли на чьё-то картофельное поле, расположенное на пригорке. Отсюда на Юровичи открывался замечательный вид.

Юровичи выглядели куда более ухоженными, чем Сулиды. Эта деревня ещё с советских времён была центральной усадьбой совхоза, а когда пятнадцать лет назад в Беларуси приняли программу развития села, Юровичи превратили в агрогородок. Гости из России шли по улице, застроенной новыми коттеджами, и Алеся поинтересовалась:

– Максим, а когда эти дома построили?

– Лет восемь назад, не больше. И тем, кто работает в совхозе, дали жильё. Хоть сам сюда приезжай.

– Так в чём проблема? Трактор водить умеешь.

– Пандемия сейчас, граница закрыта. Да и Зульфии гражданство надо сделать сначала. А там посмотрим. Зульфия, ты со мной в Юровичи поедешь?

– Ты сначала порядок у нас дома наведи. Такой срач в квартире, что стыдно людей в гости позвать!

– А ты на что? Я, конечно, сделаю всё, что должен делать мужчина, но и ты мне помогай. Мыть пол, насколько я понимаю, – женское дело.

Назревала перебранка, и Никита решил пресечь её вопросом:

– А куда мы, собственно, идём?

– Пройдёмся сейчас по деревне, Никита, а потом в магазин. Сигарет надо купить.

– А у тебя их деньги есть?

– Да, пятьдесят рублей одной бумажкой.

Пройдя ещё по двум улицам, достигли магазина. Зульфия выглядела заметно уставшей, и Максим сказал ей:

– Любимая, посиди с парнями на остановке – вон она напротив. Я сейчас приду.

Алеся не могла упустить возможность побывать в иностранном магазине, но чтобы Зульфия косо не смотрела, позвала с собой Витю. Очереди не было, только один мужичок бомжеватого вида переминался с ноги на ногу напротив прилавка с горячительными напитками.

– Маш, – попросил покупатель, – дай чекушку в долг. Похмелиться надо – помираю!

– Дядя Слава, тебе вчера было сказано: в долг больше не дам! Ты на сколько набрал в марте? На девяносто два рубля. А приехала ревизия – у меня их из зарплаты вычли.

Максим купил блок сигарет «Корона» за двенадцать рублей и бутылку водки за шесть пятьдесят, которую сразу же спрятал в рукав. Алеся с укором шепнула ему:

– Максим, ты же завязал!

– Я как дядя Слава. Не могу, хреново мне, Алеська! С души без водяры воротит.

Подошёл и дядя Слава. Максима он, конечно, узнал: тот частенько бывал в Юровичах.

– Максимка, привет! Сделай доброе дело, не дай помереть человеку! Купи мне чекушечку, будь добр.

– Да базара ноль, дядь Слав! Сам сколько раз бывал в таком вот положении.

Максим купил местному выпивохе «витаминку» и поговорил с ним немного о жизни. Дядя Слава узнал стоявшего рядом Витю. Оказалось, что он первый муж Витиной тётки Екатерины, умершей три года назад. Витя ответил, что слышал о нём, но сейчас вспомнить его самого не может. В приграничных деревнях интернациональные браки часто бывают.

Алеся тем временем занялась покупкой сигарет для себя. Два блока той же серой «Короны» обошлись в двадцать четыре рубля.

– А российскими возьмёте? Не собиралась я в Беларусь, до вот занесло.

– Давайте. Будет… – Продавщица немного пощёлкала клавишами калькулятора. – Семьсот двадцать вашими.

– Отлично! Где же я в России за такую цену два блока куплю? У нас курево дорогое.

– Так и зарплаты у вас выше. Вы сами в Сулидах живёте?

– Нет, я из Петербурга. В больших городах и правда выше, а в селе… Максим, сколько Семёнов трактористу платит?

– Тыщ тридцать. Да только он нас не берёт на работу, всё больше белорусов и таджиков.

– Ну вот, – быстро посчитала продавщица Маша, – Это тысяча белорусских рублей. А у нас в совхозе всего четыреста. А соседка моя тётя Ира на ферме ветеринаром работает – так у неё вообще триста шестьдесят. Вот и едут люди на вашу сторону.

– Триста шестьдесят? А как жить? Я смотрю, цены на продукты такие же, как в Сулидах.

– Крутимся как-то… У меня у самой пятьсот в месяц – так ребёнку своему лишний раз шоколадку не купишь.

– Так всегда было? В смысле бедности.

– Нет, лет десять назад лучше жили. Зарплаты хватало. А потом в экономике у нас что-то разладилось.

Пошли домой. Путешественники, конечно, фотографировали белорусский агрогородок, но только Денис захотел выложить публикацию об этом в социальную сеть «ВКонтакте».

– Не вздумай, – предупредила Алеся. – Мы границу нарушили? Нарушили. А самоизоляцию? Ты не подумал, что если компетентные органы отслеживают такие публикации, то нас оштрафуют – мама не горюй!

Когда проходили мимо школы, навстречу высыпали ученики младших классов: у них кончились уроки.

– То есть школа работает? – спросил Денис.

– Конечно, работает! – ответил ему Никита. – У них же карантина нет.

Надо же как мило! Школьники не на дистанционке, никто не запрещает ходить по улице. Две страны в Европе не ввели карантин – Беларусь и Швеция, спасая, прежде всего, свою экономику. А мы, остальные европейцы, утратили свободу передвижения. Скоро ли обретём вновь?