Читать книгу Абдул Аль-Хазред. Скиталец пустошей Багдада. Ужасы в стихах - Алексей Сергеевич Гутора - Страница 6

Опять я тут… Опять Багдад…

Со множеством пустых дворов.

Чинил он много мне преград

Еще до давящих оков.

Сияние солнца в ясный день

В сознании моем держало

Какую – то чумную трель,

Кусавшую нервишки жалом.

Мне опротивел этот дом

И нету хуже тех причуд,

Что вечности родной закон,

Безбожного шайтана труд.

А люди здешние глупы —

Султана чтя Коран забыли,

Ведь хуже нет уж судьбы:

Глотать клубы подножной пыли,

Идущей вверх из – под копыт

Задохшейся усталой клячи,

И был бы труп ее зарыт,

На получается иначе.

Мы плачем, лошадь, по тебе!

Но дело правое верней:

Не погребем тебя в земле…

Ты много принесешь смертей.

А люди верят, как же быть?

Ты благородна и чиста!

Нельзя тебя вот так забыть

Без силы воли и труда.

Глупа толпа и безутешна,

Страдает очень, но молчит.

Но вдруг один найдется грешный

И прозовут его бандит,

За то, что он презрел устои,

Бои кровавые ведя.

И терпит муки тяжкой боли-

Ведь то его уже судьба!

Лавочки вот тут, торговцы,

Так лукавы и скупы,

Но на вид, как будто овцы —

Все повадки их глупы;

Дело только лишь пустили —

Одурманили народ…

И, обманывая жили,

Без проблем и без хлопот.

Тут прилавки в изобилие

Под навесами теснятся,

Надо приложить усилия,

Чтоб через толпу прорваться.

Дом богатый торгаша

Прохожу с укором глядя,

Легким шагом, не спеша.

Вот они: «большие братья»,

И богаты, и чисты,

Не голодны и одеты

Ярче золотой звезды,

Небо праведного дети.

Бесконечно я шатался

По Багдаду, но пришел

В садик малый и остался,

Успокоив томный взор.

Голубка- маленький скиталец

По площади один бродил,

То на колонны забирался,

По краешку совсем ходил,

To у фонтанчика топтался,

Водичку ключевую пил,

Под кроны листьев забирался;

Забавный очень голубь был.

Толпа детей не замечая

Голубки маленького шла,

Куда – то мимо, в арки улиц,

Где ждали их свои дела;

Фонтан, разбрызгивая воду,

Соленый привкус привносил

В сухого дня застойный воздух

Да площадь невзначай кропил.

Под яблоней, укутав в рясе

Измученное тело спал

Наш спутник, все отбросив страсти,

Во снах давно уже летал.

Он от дороги отдыхал

В траве густой найдя приют,

Собой доволен, счастью рад,

Что не отыщут его тут,

И никогда и ни за что

Вовек в Багдаде не найдут…

И не узнает в нем лицо,

Что было предано суду.

Голубка, рядом проходя,

На ветку яблони взлетел,

Устав гулять в округе зря

Без надобности и без дел.

Упало перышко с него,

Коснувшись пальцев на руке

И вор оставил тут же сон

Встревоженный в своей душе.

Манили запахи весны,

Душистых зарослей акаций,

Сияния света от воды

Мерцанием ярких звезд казались.

Безлюдна площадь в будний день,

Шагов людей почти не слышно,

Толпа растаяла детей,

Ушли они куда – то быстро.

И ветерок убавил силу

Теплом наполнившись сполна,

Наш спутник выйдя на равнину,

Почуял, как цветет весна.

Ромашек он увидел луг,

Бескрайние травы поля.

Синица радовала слух

Мелодию свою треща.

Казалось пение ее

Намного лучше соловья.

Вся эта милая картина

Недалеко от стен была,

Лишь за ворота путник вышел

Она впилась в его глаза.

Багдад казался крепким замком,

Смотрящим грозно за людьми,

За племенем их бренным, жалким,

Держа ворота взаперти;

Скиталец обернулся: «Как?!

Как может человек тут жить?!

Я был в тюрьме и все же знаю,

Как душу станет здесь душить

Немая боль от этих зданий,

Поработив любую прыть,

Лишь сделать что – то попытайся —

Тебя заставят смирным быть…

Не люди даже, изваяния…

Не видеть бы их, да забыть…

Не в этой жизни, так в другой…

Вернусь я лучше уж домой.»

Багдадский вор спустился с тропки,

Перешагнув косой ручей;

Все звуки разом тут же смолкли,

Растаяла синицы трель.

«От дома я не далеко,

Недолго мне идти осталось.

Еще немного, я смогу

Преодолеть в себе усталость.

Родные братья, папа, мама,

Мы вместе скоро сможем быть,

Я возвращаюсь, обещая

Корана строки свято чтить.

Молю, душою заклинаю!

Не отвергайте вы меня!»

И подходя к родному краю

Иссякли путника слова.

Он резво выскочил на Горку,

Затем на миг чуть оробел.

Знакомую увидел тропку,

В сомненьях мучаясь смотрел.

«А стоит ли домой вернуться,

Ведь столько лет уже прошло?» —

Рукою он щеки коснулся-

«Узнать лицо не так легко…

Во шрамах все оно, избито,

Бинтами перемотан нос…

И тело язвами покрыто,

Воняет скверно, как навоз.

Я не бунтарь теперь, не вор,

Не забияка, не задира.

Так почему же все ж во двор

Ступить мешает чья – то сила?»

Лишь к вечеру, когда смеркалось,

Ушло сомнение казалось.

Вчерашний узник по дороге

Пошел, исполненный тревоги

Через дома того села,

Где юность вся его прошла.

но вот не знаю, почему

Никто не встретился ему.

Не вошедшее. Багдад. Месть.

«Эй, смотри кто там идет!

Это бывший страж ворот!

Он нору мою стерег

На протяжении долгих лет!»

Вор багдадский уж без сил

Тихим голосом гласил.

«Вот судьба, мне повезло!

И сейчас я отыграюсь,

За его лихое зло».

Шепот шел. Вокруг смеркалось.

Ну а ворон лишь молчал,

Бездумно глядя в землю.

Он Абдуле совет не дал,

Отдав дела течению…

А день меж тем угас совсем,

Уж вечера заря восстала,

На фоне зарева у стен

Лишь мошкара одна летала.

Жар, поднимаясь над землей

Заката блики искажал.

Казалось будто бы огнем

Весь мирный город полыхал.

Трава дрожала под ветрами

Устало редкими кустами,

Виднелись мотыльки уже

У башен стражи над кострами.

Умолкли трели саранчи;

Затих торговцев местных гомон,

И более не шли торги,

Рабочий день для них окончен.

У окружных домов из окон

Незапертых пока ставнями,

Летел наружу свет свечей

И яркой масляной лампады.

Светило больше все скрывалось

За черноту полей клонясь.

Вот ночь совсем почти настала.

И тень ее уж поднялась,

Хоть времени казалось мало.

Багдадский вор по следу шел,

Желая злыдня в час поймать.

Он осторожно следом брел

Вослед ему стремясь шагать.

Мелькали улицы, дворы,

Сменяться местность быстро стала.

Но от людских коварных глаз

Уйти пока не получалось.

То тут, то там, вблизи, вдали,

Размытые мелькали лица.

Нельзя сказать кто там стоит:

Торговец ли, солдат, убийца…

Возможно то – ночной патруль,

А может лишь простые люди

Ходили в темной черноте

Шатаясь тут по всей округе.

«В Багдаде тихо, спите все!»

Галдел дозорный-часовой.

Подобны те слова грозе

Повсюду двигались за мной.

«Густая борода да шрам под глазом!» —

У стража на лице предстали во бреду.

Когда был узником Абдул

В сыром мучительном аду

Он – то клеймо запомнил точно

«Cейчас порву тебя на клочья.

Хоть ангелу поклялся я исправиться душой

Но разум помнит сильных рук ухват.

Сегодня ты умрешь и этому я рад.

Тогда ты был надзорным стражем

И состоял в отряде ратном даже

С мечом и плеткой щеголял

Виновных бил и истязал.

Теперь же старым вовсе стал.

Сейчас уж глядя без труда

Ты схожий более с собакой,

Выгнанной вон со двора!..

Вот в жизни иногда случится:

Выходит на свободу,

Кто был в сырой темнице,

А тот, кто руку набивал на грешных,

Сейчас и званий не достоин прежних.

«Я змей. Я волк. Я – смерть твоя.

И говорю – то не тая.

Но ангел мне дает подарок

И для меня он очень сладок!

Ведь боль щемит еще в душе,

Царапаются кошки тяжко,

Скребутся лапами извне,

И завывают томно и протяжно.»

Трущобы вмиг дома сменили.

В округе тихо стало.

И вот мы в темноту ступили:

Во страхе сердце мигом сжало.

***

Усталый старый воин

Был весьма спокоен

Войдя в свои покои,

Казалось всем доволен.

Входную дверь закрыв

Ведущую во двор.

Зажег свечу он на окне

И сел поесть за стол.

«Хоть скуден пир для живота

В темницу ты не брошен…

И знаешь верно неспроста,

Что я терпеть был должен.

Лишения какие мне выпали на долю…

Поешь и спать ложись-ка, мразь, —

Я все тебе припомню»…

За домом у окна таясь

Багдадский вор момента ждал,

Когда бы выгодней напасть.

И просидел так где – то с час.

В безлюдье виделись огни,

Казалось бесы и прыгать стали.

Беззвучно двигались они

И стену пыли поднимали;

Но то лишь чудилось глазам,

Любившим солнца свет дневной.

Взгляд к ночи мерно привыкал,

Мирясь со здешней тьмой густой.

Тянулось время, отмеряя

Последние шаги до жизни края,

Того кто был уже не воин,

А лишь старик в годах преклонных.

Но тем не менее когда – то

Он заключенных унижал,

Им нанося кнутом удары,

Безумный страх в сердца вселял.

Прошло с тех пор уж много лет.

Сказать точнее не могу

Уверенности нет…

Свеча погасла, гомон стих.

И зашагал в постель старик.

Мгновение еще прошло,

И вот уже в кровати спит.

Абдул достал кинжал кривой,

Проверил лезвие рукой,

Провел легко по стали вдоль

Порезав грубую ладонь.

Стук сердца в голове звучал,

А тьма ночи сознание поглотила.

Возник по всюду красный пар.

Проникла в голову дурная сила.

И, овладев душою зло,

К убийству разум унесло.

«Я ждал с тобою встречи долго…

Наверно даже век прошел,

Пока искал тебя я – волка

И вот ведь все – таки нашел.

Пришел желанный час расплаты;

Я отомщу! И месть моя

В душе огнем сияет злата

И злости нету той конца…

Ты будешь мертв, иль мир уж треснет,

Густая кровь прольется ниц,

И чувствами меня согреет-

В череде угрюмых лиц…»

Входную дверь ножом открыв,

Да так чтобы старик не слышал,

Абдул с намерением вошел:

Момента казни все же выждал…

Прокравшись мерными шагами,

Касаясь голыми ступнями

Жилища пола из песка,

Он разглядел в постелях ткани

Лежащую фигуру старика.

В руках невольно задрожал

Сжимаемый хваткою кинжал.

Но тут нарушился покой,

Пронзенный вражеской рукой

Упал убийца стол сломав

И распростершись на полу

Глаза закрыл и так лежал.

Старик всего лишь вел игру,

Про слежку за собой он знал.

Не обнаружив денежный подарок

В одежде мертвого скитальца,

Старик поднял свечи огарок

С надеждою ее разжечь,

Но не хотело – то даваться, —

В руках, запачканных в крови

Скользили сильно пальцы,

А может трения слабы

В попытке свет дождаться…

Истерся кремний может быть

От давности прошедших лет,

Иль стала темнота гасить

Искры рождающейся свет.

Седой служака у окна

В сиянии луны стоял

Присев над телом мертвеца

По – старчески совсем дышал;

Он разглядел во тьме лицо

Во шрамах, язве и проказе,

Но ничего не произнес

Платком накрыл его лишь сразу.

Где же я? Мне так легко!

В какой – то вязкой черноте

Мой дух не мертвый пребывает.

Мой ангел, вспомни о слуге,

К тебе я одному взываю!

Прошу единым вместе стать

И избежать большой потери,

Я не хочу один опять,

Чего – то ждать не знает цели…

Как будто бьется что – то там…

В покровах страшных мрачной тьмы…

То чувствую. Не зная сам,

Какие дальше будут сны.

Да не томи! Давай в огонь!

Чтоб черти бегали вокруг!

Повсюду грязь была и вонь

И множество кровавых мук!

И заносился трупных рой

Отведать ждавший тело мух!

Но почему то подо мной

Возникло много очень рук!

Гони мой дух из чрева в ад —

Как надоело крысой жить,

Несчастным телом ощущать

И страх, и боль, и их давить…

Хоть что – нибудь давай уже…

Не надо здесь меня держать.

Вот некто в темноте сказал

Приказ отдав: «Давай вставай!»

Вся покраснела тьма вокруг

И стал сильнее сердца стук;

«Вставай приказываю я!

Погибнуть – не твоя судьба!»

Мой ангел, ты тут рядом?

Абдул сказал ему в ответ —

«Долги мои не есть награда

Им прощения в мире нет.

Но если их отпустишь ты,

Тогда служить тебе продолжу,

Ведь все долги глазам видны.

Да облегчи мою ты ношу!

И дух верни… Избавь от мук…

Десятки, сотни странных рук

Схватили тысячами пальцев,

Сдавив железной хваткой пут

И потащили вдаль скитальца.

Тянули будто по земле

Не мертвый дух увядшей плоти.

Но все казалось, как во сне…

Горело чувство ярой злости.

Вершины сосен в сером свете

Не ярко освещал туман,

Идущий в угнетенном месте

Из выкопанных кем – то ям,

Наполненных водой до края.

Кора деревьев замерзая

Местами кое – где трещала

О чем – то будто умоляя.

Скрипели мощные стволы

От холода туманной тьмы.

Несло все дальше вора душу…

Увидел он в гробу себя.

В седую превратившись тучу

Над ним ударила гроза,

И свет вокруг все осветил.

И вдруг Абдул глаза открыл!…

Рука крепка, удар велик,

И заостренный нож ложиться

На тело мягкое. Старик

Не станет более молиться,

Не станет более дышать

И жизнью отравлять округу.

А дальше что? Бежать, бежать.

Покинуть главное – лачугу!

Как жаль, но жизнь не удалась.

Нельзя начать свой путь сначала.

Сидел Абдул во тьме склонясь.

Об этом сожаления мало.

И даже небесам печально.

Они глядят гнетущей тьмой

Безглазой яростью слепой

С укором едким на живых,

Мечтая наказать всех их

За все содеянное ими,

За все грехи, за все долги,

За то, что в гневе совершили

Дела дурные для души.