Читать книгу Дневники обреченных - Алексей Шерстобитов - Страница 15

– Марина Никитична, а зачем нам эти маньяки, они же уже проходили экспертизу, что нового можно добавить к ней?

– Наташ, мы ж уже на ты…

– Ну да…, просто видела что вас, тьфу ты!… тебя сам шеф привез – ну так привычка из прежних времен, когда была необходимость соблюдать некоторые правила…

– Ай, все, надеюсь, в прошлом этих времен, мы же современными быстро становимся… А этих…, так мы ж их и будем исследовать.

– Так…, они же все признаны вменяемыми, а мы же «реактивный психоз»…

– Вот именно…, признаны, а не должны бы!

– Но мы же ничего в этом направлении не знаем, как и весь остальной мир, впрочем…

– Знаешь, Наташ, я тебе честно скажу: не жду я ничего от этого, пока во всяком случае! Тут нужно все начинать прямо с момента их ареста, ну вот прямо сразу, кровь брать, анализировать их состояние, аппаратуру подсоединять, а мы в лучшем случае их получаем через неделю, когда у них одна мысль о немедленной своей смерти!

– Я тоже не жду, особенно, после изученного…, наверное, ты в академии эту тему по учебнику академика Морозова проходила, который ни ученым, ни тем более психиатром никогда и не был – жуть просто!

– Вот именно… Я, честно говоря, многое прочитала из написанного зарубежными коллегами, стыдно было за отечественную психиатрию в этом направлении, ведь у нас столько ученых, гениев буквально, такие работы!

– Ннн-да, если бы еще не мешал никто, не сокращал, зарплату не срезал – копейки уже остались!

– Хе-х… Слышала министр недавно объявила, что положение в российской медицине прекрасное!

– А-га… И зарплата у врача средняя сто десять тысяч в месяц! Совсем нет совести у человека!

– Господь каждому Судия! О! Захар Ильич, кажется…, пойдем – зовет…

В команде были собраны несколько врачей разных специальностей, причем имевших не по одной, а по нескольку. К примеру Шерстобитова, с которой разговаривала Наташа, была судмедэкспертом, психиатром, наркологом; Наталья сама тоже начинала с судмедэкспертизы, сейчас же занималась психотерапией, среди остальных в перечне их специализации имелись так же: гомеопат, психолог – профайлер * (специалист по составлению подробных и точных психологических портретов человека), невропатолог, терапевт.

Все дружной кучкой уселись за столом в кабинете Лагидзе. Отделился только психолог-профайлер, делая вид более важной персоны, хотя и врачом то по образованию не был * (Психология не является медицинской специальностью, психологи в отличии от психиатров, не оканчивают медицинских ВУЗов). Захар Ильич кратенько объяснил задачи вообще и на сегодняшний день в частности, попросив каждого обратить особое внимание на поведение своего подопечного во время происходящей суеты, предполагаемой после особенного знаку – три стука о любую поверхность. Предполагалось проводить исследование одновременно с четырьмя привезенными заключенными, разумеется, без насилия, но с должным пиететом к каждому.

Личное присутствие главного психиатра страны было необходимо, прежде всего, ему самому, что, кроме того придавала вес и серьезность самому исследованию.

Далее директор центра исследований попросил на бумаге изложить каждого свои мысли и предложения, исходя их индивидуального видения процесса, вопросы, которые хотелось бы задать каждому исследователю испытуемым, другие пожелания, что он изучит сразу по их написанию.

Через десять минут доктора, передав исписанные листы бумаги, отправившись в специализированную аудиторию, куда уже были сопровождены привезенные.

В достаточно просторном помещении располагались в круг несколько массивных столов, таким образом, что испытуемые находились внутри него, спинами друг к другу, а испытатели, сидя напротив, могли видеть и коллег, и всех заключенных разом, что позволяло, не меняя своего положения медикам обмениваться впечатлениями, указывать знаками и взглядами на, скажем, необходимость, что-то предпринять или предупредить, а вторым, находясь в визуальном разъединении с друг другом, не иметь возможности контролировать или подсматривать за происходящим.

Заключенным были слышны только слова, вопросы-ответы, на что отводились маленькие временные промежутки. Не понимающим суть исследований, действия врачей казались спонтанными, к тому же некоторые вкрапления в виде вопросов о состоянии здоровья, причин волнения, состояния психики, некоторые другие, специально задаваемые не вовремя и с неподходящими интонациями, могли сбивать с мысли, не позволяя концентрироваться.

Такой метод был выбран в связи с необходимостью, к примеру, создавать действиями трех испытуемых и трех работающих с ними врачей, шумовые помехи, действующие раздражительно на одного исследуемого, с которым проводилось специальное тестирование, требующее не возможности собранности и необдуманности ответов, то есть интуитивных реакций.

Не маловажным стало новшество, придуманное одним из врачей центра – стулья, на которых сидели испытуемые, крепились наглухо в круглой платформе, с возможностью её поворота на оси, что позволяло нажатием одной кнопки перемещать подопечных по окружности для смены врачей, что было неожиданной сменой обстановки. Так приноровиться к манере общения одного врача было невозможно, ведь получив вопрос от первого, отвечать часто приходилось следующему.

Окон в помещении не было, что позволяло создавать разный искусственный световой фон, или неожидано выключив основное освещение, локализовать подсветку только на один стол, направив пучок яркого света в лицо испытуемому, или таким же образом со спины врача, при том, что его тело становилось лишь темным силуэтом, черт лица не было видно, слышался только голос, а остальные участники лишь попадали в слабое освещение. Такой подход мог позволить держать в некотором напряжении испытуемых, постоянно предполагавших грядущее изменение.

Стулья были массивными с возможностью пристегивания одной руки, посредством наручников, оставляя одну свободной по желаемому выбору.

Каждый выбранный промежуток времени происходила какая-то смена обстановки, позволявшая делать выводы о характеристиках подопечных.

Вот один из вариантов, удививший и самих врачей. По прошествии полу часа, за дверью послышался шум, топот ног и удары по двери, коих было три (сигнал поняли не все), после чего, через широко резко распахнувшуюся дверь ворвались люди в камуфляже и, якобы, насильно уводили по очереди докторов, сопровождая все происходящее репликами о психиатрическом беспределе, не верно проведенных экспертизах, совершенных людьми в белых халатах служебных преступлений. Затем в помещение зашли несколько человек, среди которых выделялся высоченный грузин, уже в годах, в генеральской форме. Представившись, он в достаточно жесткой форме высказал свое мнение о том, что считает необходимым всех находящихся здесь преступников расстрелять, но не имеет на это право, его же задачей является, после ареста врачей, сбор заполненный форм заявлений, которые обязаны прямо сейчас написать все четверо, после чего он даст им время на прохождение самых последних тестов на вменяемость во время совершения преступления, на основе которых, те из них, кто будет признан не имевшим возможность контролировать свои действия, будут освобождены от наказания, пройдут новую переэкспертизу, которая определит и лечение, и дальнейшую их судьбу.

На все про все, он отвел десять минут, оставил против каждого листочки с вопросами, заранее предупредив об их несхожести, с чем и покинул помещение с остальными своими подчиненными.

Разумеется, видеокамеры фиксировали все происходящее с нескольких ракурсов, все произносимое записывалось. Даже через стены все покинувшие кабинет люди, чувствовали бешеное напряжение энергетики оставшихся внутри, вполне способное заменить маленькую электростанцию…

Собравшиеся в коридоре, особенно «арестованные» врачи, с трудом переводя дух, переглядывались между собой. Спецназовцы извинялись перед ними, косясь на Лагидзе, как на виновника всего произошедшего, сам он весело улыбался, видя пробивающийся сквозь, еще не покинувшую, озабоченность восторг подчиненных, хотя и с налетом некоторого непонимания.

– Друзья мои, вы уж простите старика, захотелось поэкспериментировать на последок – старый знакомый предложил в помощь своих ребят, ну я и подумал, раз они все равно здесь, надо попробовать…

– Захар Ильич, а вот…, нам послышалось по поводу возможного пересмотра приговоров илиии…

– Я действительно это сказал, наверное, это не совсем корректно, хотя, если присмотреться с той точки зрения предположения того, что исследования окончатся определенными выводами, скорее всего, подтверждающими с научной точки зрения важные недостающие моменты, что позволит заставить законодателя изменить свою точку зрения на определение «вменяемости»… А ответы в таком возбужденном состоянии, сродни тому, что было при аресте, на вопросы составленных по новым методикам тестов…, будем считать это экспериментом в психиатрии, очень надеюсь помогут определить более четко многое в состоянии этих людей на момент совершения ими этих страшных деяний. Так что думаю, что мы можем направить свои соображения в виде настойчивых рекомендаций, от которых они не смогут просто отмахнуться, мы ведь с ними выйдем и на международную арену… – Тут он немного помрачнел, осознав малонужность проводимой работы людям в министерских креслах и в разного рода «думах», и продолжив уже с изрядной долей сарказма, попытался сказать о надеждах:

– … Конечно, я размечтался, что им до людей…, исследований…, медицины…, но не смотря на это, рано или поздно наши усилия пригодятся, а то, что они сейчас напишут, обработанное нами ляжет несколькими листами с вескими фразами в их личные дела – это ли не основа надежды для них, и хоть какое-то оправдание нашего с вами существования?!

– Да, пожалуй, большего для них никто не сделает!… – Марина и Наталья, стояли рядом со здоровенным парнем в камуфляже и «сферой» на голове, закрывавшей специальным стеклянным забралом лицо, покрытое черной, тканевой маской, из под которой и раздался голос:

– Согласен… нооо… – Обе переглянулись и всмотревшись в глаза одновременно произнесли:

– Никогда бы не подумала!… – Мужчина снял тяжелую каску, задрал на лоб маску открыв совершенно заканапушенное лицо, увенчанное совершенно отсутствующим взглядом серых холодных глаз, и широко улыбнувшись, представился:

– Сергей…, я почему-то думал, что меня будут ваши опрашивать после прошлого выезда, однако нет…

– А что это, за «прошлый выезд»?

– Да как же… Вот такой же чудик, перестрелял нескольких человек, потом с нами завязал перестрелку, хотели «взять», да в самый последний момент поступила команда на уничтожение, что б без риска…, ну я его и уложил…

– Ё моё! А что вас опрашивать то?

– Ну о его поведении, я ведь и взгляд видел, причем дважды, даже больше – через оптику наблюдал… – Захар Ильич, подошел и начал прислушиваться, Марина видя заинтересованность шефа, продолжила вопросы:

– Хм, разговорчивый какой, ты уж меня извини за мат – я вообще не сдержанная, и ударить могу…

– Я заметил…, всякое бывает…

– А что вы такого во взгляде рассмотрели?

– А не было его, вот знаете, было похоже на глаза у чучел, они даже не двигались, мне показалось, что он не моргал вовсе, хотя, наверное, моргал…

– А движения, мимика, жестикуляции?

– Движения…, мимика вообще, как у резиновой куклы…, жестикуляция… А этооо… – все точно, размеренно, будто просто в тире, а вот потом, что-то произошло, все изменилось…

– И что же?

– Отчаяние! Одним словом можно так сказать. Движения скованные, тяжелые, неуверенные, глаза, как зарики бегают..

– Что, извините?

– Ну кубики такие игральные с точками, обозначающими цифры…, как в нардах, скажем. Их кидаешь, они касаются доски, стен и хаотично так кувыркаются – вот так же.

– Будто проснулся человек и в аду оказался?…

– Нууу типа того…, даже, наверное, в том, что предшествует аду, он ни поверить не мог, ни понять что с ним…, что это все он натворил…, что на него столько стволов смотрит… Мы потому и хотели его живым, но…

***

– Ну, коллеги, время…, вперед… – Лагидзе снял кителек, отдал его секретарше, с просьбой повесить ему в шкаф и направился к выходу из кабинета в сторону аудитории, предназначенной для исследований. Он и вошел первым, быстро обошел, даже не отрывающихся от писанины испытуемых, остановился и с сожалением объявил:

– Все, господа, отрываем ручки от бумаги – время вышло… – Воздух разорвали какие-то объяснения, о том, что каждый хотел сказать и что не успел объяснить…

– Так, вы главное на тесты ответить должны были. Доктора, пожалуйста занимайте свои места, согласно выпавшему жребию… – Директор центра, пока еще директор, прошелся еще раз по кругу, собирая ответы и сами тесты. Лист с одного стола отличался по внешнему виду, оставшись почти незаполненным, хотя и имел две строчки, написанные крупными ровными, почти печатными буквами: «СМЫСЛА В СВОЕЙ ЖИЗНИ НЕ ВИЖУ, ПРОШУ МЕНЯ РАССТРЕЛЯТЬ!».

Внимательно посмотрев на писавшего, доктор кивнул головой, что-то отметил на этом же листке и уже выходя, объявил о начале следующего раунда, пообещав вернуться через минут двадцать.

Вернувшись, Лагидзе поставил стул на небольшое возвышение, где стояло некое подобие кафедры, и положив ногу на ногу, внимательно наблюдал за работой коллег, что-то отмечая в маленьком блокнотике. Себе он поставил цель – собрать небольшой, но сплоченный коллектив для нового, задуманного им отдела, единственной задачей которого должно быть изучение «реактивного психоза». Прочитанные им предложения резко отличались друг от друга, написанное четко определило полезность каждого в группе, хотя одно бесполезное лицо, все же, определилось – психолог-профайлер явно выглядел лишним.

Через пару часов перекрестные опросы закончились, шеф определил час отдыха, после чего последовали тестирования, быстро приблизившие вечер первого дня исследований.

По старому знакомству, еще с Питера, Лагидзе пригласил Шерстобитову разделить ужин с ним и его друзьями в грузинском ресторане, где было бы удобно обсудить тему исследований. Женщина согласилась…

Переодевшись на квартире, где она остановилась на время командировки, Марина, вызвала такси, что бы не терять время, сделала несколько записей о, пришедших в голову мыслях, уже по ходу сопрягая и анализируя их с прочитанным в иностранной медицинской литературой, даже не заметила, как подъехала к заведению. Мужской коллектив уже ждал, заранее видя в ней не врача с ученой степенью, а красивую, эффектную даму, приглашенную только ради украшения их общества, в чем сильно ошибались.

Как она не старалась, разговор упорно не желал входить русло темы, интересующей ее уже давно. Снисходительные улыбки, светил психиатрии, в моменты представления ими фактов своей обеспеченности и благополучия, как им казалось для нее должны были быть важнее любой темы. Каждый выпячивал себя, хвалился, изо всех сил пытаясь доказать свою значимость, чем разозлили даже, привыкшего к такой напыщенности Лагидзе, который сделал довольно резкое замечание. Лениво отреагировав на него, они попытались снизойти до ее вопросов, но как показали ответы, они не очень глубоко были осведомлены по этой тематике, а потому сразу перестали интересовать красотку, резко развернувшуюся к начальнику:

– Захар Ильич…, ну Бог с ними…, с вашими друзьями. Коль так получается, вот вы мне скажите, ну ведь если эта тема не хрена никого не интересует у нас, как вы собираетесь разворачивать ее изучение? Это ж надо в один пучок столько свести! Деньги, инвестиции, потенциал научный, опять таки?…

– Дорогая моя, я и свожу, только после последней передачи, меня обещали убрать из психиатрии, официальной, я имею в виду… На этом фоне я могу не многое, сегодняшнее исследование…, оно было в плане, но мы вряд ли успеем его окончить – оно ведь рассчитывалось минимум на пол года, и лишь после этого я хотел создать коллектив единомышленников… А потенциал… – а ты на что?!… – Поняв, что перестал интересовать молодую и талантливую, один из друзей Лагидзе – гость из Украины, попытался поучаствовать, что бы привлечь к себе внимание:

– Ну и забейте а это! Захарчик, ты же меня со студенческой скамьи знаешь, бери пример – акцентируй внимание на приносящее прибыль… – Оба: и пожилой ученый с мировым именем, и его спутница посмотрели с жалостью на говорившего и продолжили свой диалог, теперь была очередь Марины:

– Значит, кукиш над дадут, а не грант… Блин, ну как же они там не понимают…

– Что бы понимать необходимо мыслить, а с этим там, по всей видимости, проблемы! Поэтому, либо на голом энтузиазме, либо…, либо я даже не знаю…

– Как же мне это интересно!

– Дааа… есть несколько человек, «заточенных» прямо таки под эту тему – троих, вместе с тобой, я уже определил, еще двоих и все получится…

– Я вот подумала…

– Что именно?

– Нам бы историка

– Историка?

– Угу, и историка, сейчас объясню, и иридодиагноста, или доктора, способного ставить диагнозы по внешнему виду, ну там, по сетчатке глаза, состоянию языка, лицу…

– Так, так…, интересная мысль…, ну диагносты, скажем понятно зачем – верная мысль, ааа..

– Вертолет бы с передвижной лаборатории крови…

– Гхе…, что? Вертолет?

– Конечно, представьте, что можно выяснить о состоянии человека, только вышедшего из состояния «сумеречного сознания» и понявшего, что он перебил всю свою семью. Экспресс анализ крови, нам многое сможет объяснить, но брать его нужно сразу, а через десять минут уже поздно…

– Этооо верно, конечно, но тууут…, видишь ли, постановление суда необходимо, что бы сделать такой анализ…

– У нас столько глупых указов…, ну нам нужен, всего-то один разумный, относящийся к такому изучению таакооого вопроса…

– Это у нас только в идиотских фильмах многое могут и умеют всевозможные специальные отделы, чему, впрочем, обыватель верит безотченно, и что потом от нас требует – якобы, я по телевизору видел, значит, и вы можете, а раз можете, давайте!

– Да что ж такое то!

– Ну ладно, а вот историк то – тут ты меня заинтриговала?

– Ну ведь вы понимаете, что «реактивный психоз» – это не чудо двадцатого века?…

– Логично…

– Ему столько же лет, сколько и человечеству!

– Пожалуй…

– Это сейчас пишут непонятно как, а в древности все предельно просто и понятно излагали и слова подбирали безошибочно. Вот к примеру… – это что мне на память пришло вчера, пока в поезде ехала… Вы «Илиаду» помните…, ну так, в общих чертах?…

– Положим…

– Тот самый кусок, где Аякс Телламонид спасет тело убитого Ахиллеса, отбирая его у троянцев. Потом происходит спор между Аяксом же и Одиссеем за доспехи Ахиллеса, который Аякс проигрывает, разумеется не без хитрости и колдовства. После чего Афина, каким-то образом доводит Аякса до неистовства! – это возможно и есть «сумеречное сознание»…, в котором герой начинает биться со стадом овец, приняв их за войско Иллиона. Придя в себя…, заметьте, он не отдавал себе отчета в своих действиях, а до этого испытал не один стресс, вообще-то и война длилась уже несколько лет, и Аякс именно сейчас имел острую необходимость доказать свою значимость…, и доказал на овцах-воинах. Нам этого не понять – другие нравы, а он не смог этого пережить и покончил жизнь самоубийством. Была бы при нем семья, не ее бы он убил?! Не знаю, мне кажется, очень похоже на наши случаи, а раз так, то стоит обратить внимание и на следующее: Аякс единственный из погибших под Иллионом, похороненный в гробу; миф говорит, что по смерти он превратился в цветок гиацинт, по легенде этот цветок произошел из крови одного юноши, возлюбленного Аполлона, которого убили. Цветок из крови необыкновенной красоты!

– Хм… любопытно…, иии…

– А вспомните подвиги Геракла!

– А он то что?! Ааа… убийство своих детей!

– Вот именно. Так и написано, что Гера наслала на него «ужасную болезнь», ну чем не состояние «сумеречного сознания». Лишившись разума, он поддался безумию и в припадке неистовства, так и написано «не-и-стов-ства»…, что есть безудержная ярость, буйство, исступление, а исступление в свою очередь – состояние крайнего возбуждения, при котором теряется самообладание, убивает своих и детей своего брата, кинув их в огонь. После чего он сам осудил себя на изгнание – по ходу тогда это было круче самоубийства, короче, удалился из страны позорным изгнанником, после прошел очищение… Заметьте, особенно отмечено, что именно после этого события он стал способен на подвиги, то есть появилось нечто, что его очень изменило, будь то мотивация…

– Интересно, интересно, то есть, ты думаешь, что история содержит множество подобных фактов, собрав, обобщив и изучив которые, можно найти рациональное зерно… Прекрасная мысль – не ошибся я в тебе!… – Тут с другой стороны стола послышался несколько растерянным тоном вопрос:

– А Иллион – это что?… – Марина, без злой мысли, просто отреагировав, ответила:

– Дааа…, вам вряд ли интересно…, господин Шлиман * (Археолог самоучка, нашедший по описанием рапсода Гомера, написавшего «Иллион» Трою и не только) давно уже все денежки и сокровища от туда забрал…

***

Утро следующего дня никак не входило в нормальное привычное русло Шерстобитовой. Только она начинала, что-то делать, как новая мысль гнала ее к компьютеру или клочку бумаги, где сразу отражалась очередное направление аналитических рассуждений. Все записанное она сразу по приезду в центр постаралась изложить Лагидзе, который сам вызвал ее к себе в кабинет, желая обсудить и вчерашние мысли, и за ночное время пришедшие…

– Ё мое! Захар Ильич, на нас уже смотрят, как на любовников – это ж ужас!

– Да? А я не заметил… Нууу… в мои годы – это не самое жуткое, скорее, приятное заблуждение людей…

– Ну знаете что!

– Знаю, знаю – муж суровый, шуток не понимает, а ты и совсем не такая…

– Типа того… Устала я просто от сплетен…, вот ведь никуда не суешься, сидишь себе тише воды, ниже травы…

– Я думал ты уже привыкла…

– К чему?

– Таков удел всех красивых и умных женщин…

– Ну ладно…, плевать – пусть болтают…

– Что ты вообще думаешь о нашем замечательном «реактивном психозе»?

– А что мне нужно думать?

– Вот те раз… Я вот вчера наблюдал за вашей работой…, так вот, ты очень скрупулезно и часто что-то записывала не только в протоколах, но и в блокнотике…

– А! Вы об этом…, ну есть немного…

– Можно посмотреть записи?

– Можно, но вы в них ничего не поймете…

– Действительно, тогда своими словами…

– Нууу…, вот вчерашняя мысль: на фоне кажущейся или действительной несостоятельности индивида, о ней и знать то никто не знает из близких…, так вот на фоне этой самой мнимой или действительной несостоятельности, под воздействием каких-либо…, тут для каждого индивидуально, клинических или эмоциональных катализаторов, начинает превалировать в сознании безусловный рефлекс – странно звучит, конечно…, ну если хотите, безусловный рефлекс запускает механизм отключения сознания, находящегося в пограничном состоянии, скажем на грани большого срыва, как бывает при «белой горячке», что вводит человека уже в состояние «сумеречного сознания»… Делаю вывод о ведущей роли безусловного рефлекса, по следующим причинам: «реактивных психоз» – поражает только мужскую часть населения планеты; только мужчина, то есть самец, в природе озабочен своей значимостью и состоятельностью своих либидо, потенции (потеря половой потенции для самца в природе равнозначна смерти), силой, и так далее, что, как и у животных, так и у людей играет часто важное значение; только мужчины поражаются кризисом среднего возраста, как раз из-за перечисленного выше, то есть их психическое состояние часто очень зависимо от возможности самоутверждения, я имею в виду тех, кто в этом нуждается, разумеется. Если такового не получается или индивиду кажется, что не получается, то вполне может быть, что при комплексе заданных стрессовых величин и психо факторов мозг способен выстроить другую реальность, или уж я не знаю…, думается даже, что в нашем мозгу проецируется, что-то из подсознания, что нам еще не известно, но что способно отключить разум, оставив врожденные рефлексы без разумной воли, с их яростью при, по прежнему, настойчиво ощущаемом неудовлетворении животной самости. «Сумеречное сознание» допускает или позволяет, или само достраивает, или домысливает ситуацию, переворачивая ее в корне, относительно реальности. Тут может подойти все, но скорее всего, поскольку разум отключен, картина всегда самая примитивная, типа ископаемого: сильнее и состоятельнее тот, кто победит, то есть убьет, а кого и чего уже не важно, а потому включаются примитивные процессы, отталкивающиеся от низменных чувств: обида, огорчение, неприязнь, сексуальная подоплека чувства самосохранения, даже глубоко засевшая мысль о надоедливости близкого человека, типа жены, которую иногда, бывает, хочется поменять на более молодую, сговорчивую, управляемую или возникшая необходимость выбора между женой и любовницей, да мало ли что, у каждого живущего в закромах отброшенных страшных мыслей столько признаков ада, что…, ну короче, тут особенно не важно, так сказать, на что чем наткнется…

Убить кого проще? Того, кто не готов, того, кто не сможет сопротивляться, ответить. Здесь может быть и такой вариант: я докажу, что состоятелен, если сотворю, то что сам считаю невозможным для других или превосходным над обычными особями. Это именно примитивное мышление, на которое подталкивают безусловные рефлексы самцов, без отдачи себе отчета в своих поступках.

Важно, что после включения механизма, «одержимый» достижением цели, ждать не в состоянии, но вполне способен совершать верные, четкие, логичные, хоть и самые простые, действия. Как то: выбор оружия – обычно это огнестрельное, что бы не иметь контакт с целью, здесь срабатывает чувство самосохранения, тоже на уровне безусловного; я думаю, есть случаи, когда «одержимый» останавливается на каком-то другом действии, показавшемся, по какой-то причине более приемлемым, здесь может быть и суицид, и попытка поставить какой-нибудь рекорд – в соответствии с увлечениями и навыками индивида; поступок, скажем, поджег храма Артемиды в Эфессе, да в конце концов, очищение в виде сжигания, отсечения конечностей, которые замараны обо что-то или кого-то – возможны вариант. Вряд ли имеет место планирование, но просто поэтапное восхождение. К примеру: человек гонимый, пусть животным страхом, испытывающий нетерпение, прежде всего, ищет оружие, далее патроны к нему, далее совмещает «прицельную планку» с целью, в зависимости от примитивной мотивации, продиктованной безусловными рефлексами. Мыслей «стрелять – не стрелять» нет, поскольку это происходит машинально: оружие – стрелять, враг – убить. Определение понятия «враг», так же, думаю, относится к рефлексии, хотя, наверное, родство имеет здесь значение, поскольку сквозь завесу «сумеречного сознания» пробивается эмоциональная составляющая, скорее всего, из отрицательного опыта общения с родственником или с любым другим человеком, если трагедия касается именно «домашних». Если любых других, то тут…, тут не знаю, мне кажется просто любой живой объект для уничтожения, где причина: «если это не я, значит необходимо уничтожить», или неприязнь – достаточно разово испытанной, скажем, по отношению к представителю другой конфессии, национальности, полу, в конце концов, а вот что может быть под этой подоплекой: ненависть, просто немотивированная ярость, возведенная в степень бесконечности, ненависть к себе подобным без разбора рода, племени, возраста. Тут вот так и хочется подчеркнуть, что это внушенная сатаной собственная его ненависть к людям, что попущено Богом, либо, как прижизненное наказание человеку, совершающее все это, ведь когда он очнется, то окажется в аду, причем при жизни, что может быть последнее для предупреждения, либо возможность покаяния и искупления в тех условиях, которые ему предначертаны будущим, в нашем государстве «пожизненное заключение» – чем не монастырь с самым жутким монастырским уставом! Причем здесь не Господь наказывает, Он не может, поскольку любит, но человек изъявлением своей воли, выбравшей страсти и грехи, приводит себя к порогу, где его разум сбоит, что Господь и попускает, дабы спасти личность души в вечности…, что, кстати, должно непременно, на мой взгляд, стать примером для множества других.

От чего зависит продолжительность приступа не знаю, скорее всего, он так же скоротечен, как и сама трагедия. Почему он заканчивается на последней точке – выстреле или чуть позже? Думаю, что дело не в эмоциональном выплеске – эмоций в момент трагедии у человека нет, как мы выяснили – находящиеся в «сумеречном сознании» безэмоциональны, да он и сам отсутствует, замещаясь, какой-то иступленной, всененавидящей яростью…, здесь и одержимость. Не знаю, наверное, здесь, как у животного – удалось подвинуть другого самца, доказать свою силу, подтвердить состоятельность, следовательно произошло естественное событие, окончание которого – обладание самкой. «Доказать» -то получилось, а вот, чтобы идти дальше, необходим разум, включающийся после простого примитивного действия.

Тут нужно прежде понять, чем одержимый «одержим»! Господь, если хочет наказать, лишает разума – вот я такое слышала. Но наказание при жизни человека, православными воспринимается, как милость, поскольку лучше пострадать короткое время, через что отказаться от страстей здесь, нежели быть мучимым ими же вечно в аду. Ведь представьте себя в момент самого страстного своего желания, вспомните невозможность ему противостоять, а ведь у вас есть еще и воля здесь на земле, которая хоть как-то способствует противоборству, здесь есть тело, нуждающаяся в пище, отдыхе, оно податливо боли и болезням, отвлекающим от страстей, а там этого ничего нет! И воздействие страсти будет многократно выше, нежели на земле в самом сильном ее проявлении. Поборете его – сможете покаяться и выйти из ада, но как поборете его там, если здесь со всем перечисленным не можете! Вот так же и «одержимый» не в состоянии справиться с охватившим его и увлекшем в «сумеречное сознание»! То есть дьяволу позволено потерзать душу здесь, а тот от жадности готов на любую возможность влить свой яд в страдающую и растерявшуюся душу, в надежде завладеть ею, тем более, как мы знаем, падший ангел будущего не знает, поэтому ориентируется на возможности настоящего, предоставленного ему нами же самими по своей слабости, испорченности, неразумности.

На мой взгляд «реактивный психоз» – это САМОУБИЙСТВО ВЛАСТНОСТИ, ГОРДЫНИ И ТЩЕСЛАВИЯ, в момент, когда они полностью владеют сознанием человека, когда он не может им сопротивляться ничем. Тут, так сказать, одно зло пытается первенствовать над другим. Ведь мы же знаем, что страстно властный, или гордый, или тщеславный человек не в состоянии мыслить разумно, он управляем этими страстями. Именно их потребности стоят наипервейшими ценностями в градации испорченной души, которые такое существо и пытается изо всех сил воплотить, чего бы это не стоило. Поэтому, в при изучении «реактивного психоза», я считаю, необходим в группе и священник, желательно с психиатрическим образованием, только настоящий, а не пользующийся саном ради зарабатывания денег и благ.

Так же интересно было бы узнать последнюю мысль входящего в состояние «сумеречного сознания» и первую при выходе из него, даже не мысли, а помыслы, предваряющие эти мысли, ведь рассуждения всегда индивидуальны, а вот их начала. Понимаете меня, Захар Ильич?

– Да, да… Пожалуйста продолжай…

– Чем обусловленное безудержное стремление от разумности в одержимость безумия перед вхождением в это состояние, и чем объяснить, кроме, как не существованием Бога, животный, нет…, именно Божий страх по выходу из «сумеречного сознания» – тут еще интерес представляет, какими чувствами это сопровождается…, ну тут что запомнится… Как выглядит для человека потеря сознания, то есть сам переход из одного качественно сознания в другое? Кто знает, наверное, как нокаут, и у кого «хрустальная челюсть» тот поддается, кто крепче психикой, тот справляется! Это ведь по любому процессы физические, духовные, химические, и чтобы иметь ответы, необходимо с подопечными не просто работать тестами, но преподать им хотя бы «ликбез» по основам, что бы говорить с ними на одном языке, а не слушать их мычание, выражаемое клише комментаторов футбола или чего они там смотреть привыкли по телевизору. Нужно заставить их думать, копаться в себе, в своем прошлом, пусть последовательно раскладывают событие за событием, мысль за мыслью, создают хронологию пути туда и обратно, записывая каждое маленькое изменение настроения, болячку, прыщик, чих – все может иметь значение. Только вот чем их мотивировать?!…

Интересно было бы понаблюдать за мужиками, когда они в таком состоянии, за их либидо, уровнем тестостерона, биополем, мозговой деятельность, что с эрекцией и половым возбуждением. Вот уверена я, что знай мы эти показатели, то могли бы вводить, конечно, не каждого, но многих в такое состояние, даже направлять на какую-нибудь цель было бы возможно.

– Вот тут ты…, это уже не наше дело!

– Но это позволит получить многие ответы!

– Согласен, но… Кто знает, может быть так и есть. Простые то работяги на такое не способны! А почему?

– Может быть психика устойчивее, илиии… стрессовая нагрузка меньше, илиии… терять им нечего, они более самодостаточнее, запросы меньше, меньше страхов, нечего терять, да и какие у них могут быть мысли о несостоятельности, когда у них все получается на работе, дома и так далее, поскольку их жизнь менее сложная, жены порядочнее, друзья проще, откровеннее, честнее, да и мир работяг, тех же крестьян, сам по себе, настоящий, а не поддельный, напыщенный. У них нет времени для праздности! Именно поэтому ни они подвержены меланхолии и депрессии, а имеющие свободное время, заботящиеся о своем облике, имидже, положении, общественном мнении, то есть…, может быть, и не из истеблишмента, но пытающиеся воплотить свое тщеславие… Богатенькие и настоящего то не замечают, а простой человек всяк ближе к Богу, более приземлен…

– Нууу… делааа… не думал, что ты так глубоко всматриваешься! Умничка! А можешь все это записать для меня…

– Полчасика, и все будет…

– Нет, дорогая моя, сейчас у нас исследование, ну когда сможешь… – буду благодарен!… во многом наши мысли схожи, во многом… – Уже расходясь в коридоре в разные стороны, он оглянувшись вслед Марине, уважительно покачал головой и констатировал:

– Не зря я на тебя обратил внимание! Не зря!…

***

Очень высокий, не молодой мужчина в длинном дорогом пальто, стоя лицом к ветру, с улыбкой смотрел сверху вниз на молодую женщину, что-то быстро говорящую и при этом загибавшую пальцы. Перрон вокзала, совершенно опустевший за последние пять минут, выделял их на сером фоне асфальта и близлежащих построек. Несмотря на полное отсутствие чего-либо двигающегося, монолог заглушался различными индустриальными звуками, свойственными именно для железнодорожного вокзала. Отсутствие причин шума, но при этом его наличие, злило девушку, которой приходилось повышать голос – это и умиляло Лагидзе.

– Так! Ну что вы улыбаетесь?!

– Мариночка, яяя…

– Хотите о себе услышать что-нибудь неприятное?!

– Упаси Бог, просто мне нравится твой голос и твои реакции…

– Ваше счастье, что этого муж не слышит…

– Но я же не в том смысле! Прости меня пожалуйста, если я хоть пол словом тебя оскорбив в твоих лучших чувствах… И я очень бы хотел, что бы ты осталась в Москве, несмотря ни на что!

– Захар Ильич, дорогой мой, все, что меня притягивало, исчезло мановением палочки, какого-то психопата из «думы»! И проект зарубили, и исследование прикрыли, будто нет проблемы, «реактивного психоза», гибнущих людей от рук тех, кто их на самом деле любит! Ну как это возможно – не видеть того ада, в который они потом сами могут попасть?! Ну это же все на грани грандиозного открытия, весь мир бьется, и вот России открылась, «прекрасная», прости Господи, перспектива, благодаря этим участившимся приступам, и что?! Да хрена лысого этим законодателям нужно, а не чести и славы для страны. Мол, возитесь сами в своем говне, не наша это проблема!

– Марииина!

– Ну а…, а что не так я сказала?

– Да все так, но…

– Что «но»?! Пинок под зад кому дали за свое личное видение проблемы психиатрии?! Правильно – главному психиатру, а кому же еще! А кого теперь вместо вас поставят? То же правильно…, так что молчите уже!

– Ты талантливый врач, тебе нужно думать о своей карьере, Москва – это единственное место…

– Заднее и самое вонючее – место, где я себя совсем не вижу! Я лучше на периферию, там мои знания нужнее.

– Но ведь ты себя там закопаешь…

– Ничего, супруг откопает…, да и к тому же, вспомните, эти ваши друзья из закрытого

института почему мне отказали?

– Ну это же недоразумение…

– Недоразумение это такой вот подход к подбору кадров! Если мне действительно нужен человек, то мне плевать, что о нем пишет, какая-то обос… ая газетенка! Это же надо такое написать, мол, не ответили я им, училась ли в академии или нет, и поэтому какая-то журналисточка…, как ее Шмелева Дарья Михайловна, да в рот ей потные ноги!…

– Мариночка!… Она сейчас фамилию, кстати, поменяла на Пчелкину…

– Да что вы говорите…, тогда и якорь в ж…!

– Ой, ёй!

– Поэтому она посчитала, что у меня диплом купленный, вот жаль муж настоял не обращать на нее внимание…

– Марина Никитична, да Бог с ней, если на каждого ущербного человека столько энергии тратить…

– Да, но ваши знакомые приняли это во внимание! Ну да и слава Богу!… В общем – в де-ре-вню!

– И все таки, прошу тебя, подумай пожалуйста,

– Да о чем, Захар Ильич? О чем? Даже вот не хочется уже ни служить, ни работать на это государство, которое вот так плюет на преданных ему людей – это ж надо так страну изуродовать!… – Перрон быстро наполнялся народом, будто емкость, заполняемая песчинками, показался в дали, толи головной вагон, толи тепловоз, поезда на котором должна была убывать Шерстобитова.

Лагидзе глубоко вздохнул, ему казалось, что глоток свежего воздуха, который он только начал втягивать своими легкими, оборвался и теперь наступает такое не желаемое удушье. Эта девочка была для него тем откровенным спасением, которое дает человеку понимание его личной не конечности, благодаря появившейся возможности передачи кому-то своих опыта, знаний, возможностей, этого огромного багажа, который просто жадно утягивать с собой в небытие. В таком возрасте любому познавшему, в какой-то области этот мир больше других, хочется оставить не только какую-то память о себе, но принести своей жизнью и пользу, которую смогут нести и ученики – их ученики.

Именно в Марине Шерстобитовой увидел он такую возможность, осознал желание помочь ей, понимая, что ей это нужно, и что она сможет ответить той бесценной сторицей, которую употребляют благодарные последователи, называя с гордостью своих наставников, при чествование их собственных заслуг. Эта женщина была совершенно немеркантильна в своих рвениях в отношении изучении «реактивного психоза», обладала незаурядным потенциалом, совсем еще не раскрытым, что он и собирался развивать, направляя, наставляя, поддерживая, протежируя.

– Ну, видно не судьба, Марина Никитична…, жаль, очень жаль!

– Простите меня, Захар Ильич, я же вижу сколько вы на меня возлагали надежд, но я не могу, я просто ненавижу этот город! Да и после того, как вас…, такого выдающегося человека, столько сделавшего для… А ну их! Короче! Обоснуюсь в деревеньке, отпишу, и милости прошу на шашлычок.

– С двумя условиями…

– Хм?

– С мужем меня познакомишь и шашлычок я сам буду делать…

– Го..но вопрос! Ой, простите…

– Вот эта вот непосредственность, откровенность, и честность в тебе мне и нравится, никакого человекоугодничества! Спасибо тебе за твою дружбу!

– Рассчитывайте на меня… – Они обнялись вполне по-дружески, пожали руки и расстались, как друзья, которые расстаются надолго, но обязательно встретятся…

Случилось так, что Буслаев сдержал свое слово – в гадостях это легко делать: Лагидзе отстранили от дел, хотя ненадолго и оставили номинально при должности, что бы при нем же и разорить все плоды его прежних усилий по созданию шести отделов, набора научных коллективов, чтобы сделать ему еще больнее.

Проект, еще не успевший набрать полноты оборотов, закрыли, даже не рассматривая его сути, по одному слову несведущего в этом Буслаева, признав не нужным и пагубным, и конечно, развили тему не нужности для России психиатрии и вообще раздутости этого направления медицины. Но, как известно, палка имеет два конца, обрубок одного мы уже видели…