Читать книгу Дневники обреченных - Алексей Шерстобитов - Страница 17

Автомобиль представительского класса с двумя джипами охраны медленно проехал по длинной ивовой аллее, высаженной лет двадцать назад на частной территории. В конце виднелся небольшой, выстроенный в готическом стиле замок, окруженный настоящим рвом, наполненным водой.

Преодолев мостик, оказавшийся «подъемным», небольшой кортеж, замедлив движение, остановился между домиком охраны и вертолетом, стоявшим на несколько приподнятой над землей площадке. Джипы припарковались у строения, лимузин направился ближе к геликоптеру с крутящимися лопастями винта. Водитель оставил машину, вышел и подойдя к пассажирской двери, выпустил Буслаева, осторожно выбравшегося из чрева «членовоза» и направившегося к летательному аппарату…

Звук работающего двигателя несколько заглушал слова «Петровича», которому приходилось повторяться иногда дважды. Кириллу Самуиловичу надоело напрягать слух. Махнув рукой, мол, давай потом, он устремил свой взор в иллюминатор. Через стекло мало что было видно сквозь ночную мглу. Озерный край не выдавал своих сегодняшних тайн, однако весело поблескивал то и дело бликующей лунным светом водной гладью своих бесчисленных запасов.

Суть мероприятия была понятна, но присутствовать не просто не хотелось, но претило и вызывало страх. Депутат прекрасно понимал предстоящую необходимость принятия решения, догадывался о причине, по которой его секретарю необходимо было вынудить на это, но не зная, каким образом можно избежать, решил для себя в любом случае высказаться за некриминальный вариант решения проблемы.

Нужно будет соблюдать осторожность, не поддаться чувствам, испугу, если он будет, то и гневу, уже кипящему внутри, но подойти, словно стороннему наблюдателю, будто не имеющему к этому никакого отношения.

Через десять – пятнадцать минут, «вертушка» села в центре небольшого острова, расположенного посреди находящего в глуши лесного озера. Еще через пару минут, оба мужчины спускались в коридор подвала с влажными, скользкими стенами, продуваемый сквозняком, насквозь пропахший толи плесенью, толи давно не используемой канализацией. Создавалось впечатление совершенной заброшенности этого места, что было ошибочным, поскольку в окне одного из флигелей на подлете Кирилл заметил огонек электрического освещения. Свет был и в подвале, а при входе в одноэтажный особняк, пахло камином или недавно разожженной печкой.

На обоих были шляпы с полями, частично закрывавшие лица, по всей видимости, привратник, открывавший двери, привык к молчанию, вопросов не задавал, даже не смотрел в их сторону, сопровождая, накрывшись капюшоном по самый подбородок. Буслаев никак не мог оторвать свой взгляд от спины этого низкорослого человека в длинном плаще, застегнутого, как он заметил при входе, на все пуговицы. Грубая ткань скрывала все находящееся под ней, но при взгляде сзади, угадывались мощные плечи с развитой мускулатурой, переходившие сразу в затылок. Наличие капюшона без заострения на верхушке, распластанного от одного плеча до другого, создавало впечатление почти отсутствия головы, возможно, такое впечатление было следствием привычки опускать голову подбородком к груди, немного отводя плечи назад, что создавало визуальный провал меду лопатками на спине.

Резкие движения, не имеющие ничего лишнего, буквально автоматически совершаемые, притом, что были бесшумны и пластичны, как у животного, оставляли неприятные впечатления близости очень опасного существа, в любую минуту могущего наброситься, ради убийства. Мозг то и дело повторял предположение, что вонь не подвальная, а исходящая именно от него. «Не человек, а комок животного страха!» – подумал депутат и неожиданно ударился о спину впереди идущего, оказавшейся просто каменной: «Все! Смерть!» – была следующая, но быстро погашенная пониманием, что ничего ему не угрожает, сменилась на: «Неужели последние слова я вслух сказал?!». В ответ послышался скрежет металла по металлу, распахнулась дверь, через проем, в котором различалось небольшое зарешеченное окошко, с проникающим через него лунным же светом, дублируемым, чем-то, способным отражать его от идеально ровной поверхности пола.

Провожавший, уступил дорогу, пропустив мужчин вперед, а сам оперся о стену, спрятавшись под огромный капюшон. Постепенно глаза привыкали к полумраку, но очертания окружающего пока были не ясны, настолько, чтобы было ясно, какого хотя бы размера комната и что содержит в себе. Преодолев себя, Кирилл шагнул в проем двери, сразу ощутив тонкий слой воды под ногами, заплескавшейся десятками брызг.

Он не пошел дальше, а повернулся, уткнувшись в что-то выпиравшее из стены, имеющее неопределенную форму. Оно шевелилось. Привыкшие к темноте глаза, подтвердили нахождение перед ним живого существа. Он протянул руку, почти сразу упершуюся во что более теплое, липкое и уступающее. Отдернув сначала руку, он осторожно убрал в сторону длинную челку волос, прикрывавшую глаза человека, блеснувшие отсветом света, распространявшегося от окна.

– Тьфу ты! Ты кто? «Петрович», кто это?! Какого…

– Это она…

– Да кто?…

– Возможная будущая мать твоего возможного ребенка… – Дошедшая суть сказанного, как будто бы включила ночное зрение, позволившее рассмотреть прекрасные черты испуганного и измученного продолжительным страхом лицо действительно красивой женщины.

Кирилл отошел на шаг назад и повел взглядом сверху вниз, обратно и так несколько раз. Вид почти обнаженной, идеально сложенного женского тела, заворожил его. Постепенно, довольно быстро и неотступно им начало овладевать половое возбуждение от вида беззащитности прикованного к стене дрожащего существа. Буслаев поймал себе на мысли, что готов отдать все, что у него есть за обладанием этой самкой.

Довольно быстро желание сменилось жаждой владеть ею полностью, подчинив себе, не только тело, но и душу, и характер, и волю. Но вот взгляд, переведенный им на своего советника, содержал, как показалось последнему, сопереживание и стремление защитить и приблизить к себе эту женщину, чуть ли не намерение заменить ею Нину.

Встречный же «Петровича», стоящего рядом, сверкал надменным издевательством от растерянности и нерешительности шефа:

– Хороша, не правда ли?

– Не слишком ли?… – Кирилл никак не мог совладать со своими эмоциями, разум сбоил, трусил, отказывался воспринимать действительность, ведущую к полному коллапсу от понимая, что вся его предыдущая жизнь с этим местом и самой ситуацией не имеют ничего общего, не могли «встретиться» в этой точке, ему казалось, и он желал, чтобы это был сон, вот – вот обязанный закончиться. Буслаев съежился, представив себя на месте этой женщины, осознал, что она в принципе ничего не сделала, что бы оказаться в подобном месте и таком положении, но будто в опровержение услышал:

– Эта тварь хотела обрушить все, что тебе дорого, лишить тебя всего, что ты ценишь, любишь, владеешь…, я обещал, и я сделал, теперь решать тебе…

– Дааа…, что же решать то?

– Теперь ты понимаешь, что я испытывал каждый раз, когда решал твои проблемы, привозя сюда этих несчастных, пропадавших без вести…

– Я!… Я не знал, что так…

– А как?! У тебе были другие предложения…

– Ладно…, ты прав…, прав о прошлом на все сто… – Он постарался собраться, и твердо снова встал на сторону решения о спасении этой жизни:

– Но сейчас я против, ищи другой вариант, нельзя лишать…

– Не думай, что ты хорошо поступаешь, своими решениями в министерстве, проталкивании их в думе, ты губишь тысячи, а эту хочешь пожалеть?

– Не важно что там, важно что здесь! У нее мой ребенок…

– Еще нет, просто возможность…

– Она мне нравится, в конце концов…

– Хочешь ее оприходовать?

– Яяя…

– Начинай думать… Оставишь ребенка, озолотишь и рано или поздно это узнает Нина, общественность обязательно отреагирует, твои дети не будут в восторге…

– Так живут почти все! От первого лица до…

– Тебе все равно?

– Нет!

– Она будет носить в своей памяти эти место, разговор, все произошедшее за сегодняшний день, причину всего этого, никогда тебе этого не простит…

– Я сказал… Ну ведь можно сделать аборт…

– А потом убить гинеколога, медсестру, еще кого…

– Но ведь можно сделать так, что бы никто ничего…

– Можно, но надежнее удержать информацию здесь и сейчас…

– Но в ней же…

– Ты мужчина или тряпка?! Я вижу ты не в состоянии не только принять решение, но и самоопределиться! Хочешь стать не хищником, а кормом?! Что с тобой. Я то в любое время могу скрыться навсегда, а ты? Посмотри на это разумом, а не гениталиями: ты не сдержался тогда, поддавшись соблазну, сейчас ты поддаешься такому же искушению – это тело просто соблазняет тебя, ее положение вызывает добавочные эмоции сострадания…, я думал, что ты на это не способен – ошибался…, да! красота и эротичность просто сносит башню – но ты мужик! Отбрось свое распухшее от желание либидо и прими решение головой… – Буслаев опомнился, но не справился, плоть его требовала, давила, утверждала, но что-то внутри подталкивало к милосердному решению. Он понимал, что на самом деле в его потугах нет ничего милосердного, но просто плотское низкое желание, порождаемое низкими безусловными рефлексами, обвернутыми ни столько в сопереживание, сколько в эротическое волнения, имеющее причиной беззащитное положение несчастной:

– Ты что думаешь, если прямо здесь и сейчас трахнешь ее, все твое милосердие останется?! Попробуй!… – «Петрович» схватил за пояс на короткой юбке и с неожидаемой силой рванул, разодрав и ее и нижнее белье, оголив скрываемое под ним:

– Этого ты хочешь, это хочешь сохранить?… – Кирилл ужаснулся своей реакции – желание только усилилось, причем настолько, что сдерживался он теперь с большим трудом. Женщина напрягала все свои мышцы, извивалась, сжимая пальцы на руках и ногах, мотала головой в возможных пределах, разбрызгивая капли слез, изо всех сил пытаясь выплюнуть тряпку, вставленную в рот, стонала. Осознаваемая отчаянность ее собственного положения, впрыскивала порцию за порцией адреналин, заставляющий предпринимать любые попытки для спасения, руки раздирались в кровь в местах соприкосновения со сковавшим железом, воздуха не хватало, что заставляло раздувать ноздри, ошалевшие глаза блестели всеми драгоценными каменьями. Красивые живот и грудная клетка ходили ходуном, то толкая вверх, то утягивая за собой колышущиеся груди. Страх, страх и страх сжимал ее сильнее в своих объятиях, что не возможно было скрыть, да и не зачем.

Кирилл совершенно перестал думать, увлеченный этим зрелищем, он отдался происходящему внутри себя, уступал возбуждению, просыпающемуся азарту, задрожал, колени, не в состоянии держать собственный вес, подогнулись, ему пришлось податься вперед, схватившись за выпиравшую манящую грудь, которую он сжал с жадностью с такой силой, что от боли мучимая расслабила мочевой пузырь и взревела, впившись в кляп зубами, от чего судорогой свело мышцы челюстей, после чего она потеряла сознание.

Буслаев затрясся в конвульсиях оргазма.

Через минуту приходя в себя, осознавая всю свою мерзость, которую не смог принять, он перенаправил на прикованную:

– Вот тварь!… – Советник, не ожидавший такого поворота, сплюнул с выражением неприязни и выдавил:

– Свершилось… – Прежнее, якобы милосердие, испарилось, как и желание, в тот день, когда официантка сделала ему минет. Отвращение и гнев, заняли место кажущейся добродетели, проклиная и это место, и этот день, и все связанное с ними, депутат, уже оправившийся и пришедший себя, взглянул с ненавистью на Сергея Петровича и заорал совершенно бессвязно, просто рыча, пока его не стошнило.

Вытирая рукой, губы, упираясь кулаками в свои колени, Буслаев процедил сквозь зубы:

– Убей ее…, сейчас… – «Петрович», в задумчивости подошел, взял под мышки начальника и направился вместе с ним к выходу. Его встретил совершенно бездушный взгляд, еле выглядывающих из под капюшона, глаз. Советник, ни сказав ни слова, мотнул головой в сторону оставшейся, а затем слегка улыбнувшись, повел головой от несчастной в в сторону выхода. Глаза под капюшоном медленно закрылись и исчезли…