Читать книгу Дневники обреченных - Алексей Шерстобитов - Страница 6

– Маленькие «бусинки» мои, ну-ка катитесь к папе! Каждому по подарочку. Тебе, старший «буслайчик» машинку, которую ты хотел; и тебе малыш-крепыш вот эту безделушку…, ааа…, Нинок, а где самый маленькая моя конфеточка?… – Кирилл Самуилович Буслаев, тот самый, что развил на программе такое агрессивное наступение на Лагидзе, по его окончанию, вернулся домой. Как резко часто люди отличаются дома от себя самого на работе или где-либо еще! Мы многое напишем про эту семью, сейчас же скажем кратко: депутат очень любил свою супругу, неожиданно для нас, скромную женщину и был без ума от своих детей почти погодков, был нежен, учтив, заботлив настолько, что охранники переставали его понимать, видя такую перемену, происходящую в кругу семьи.

– Привет, Свет мой! маленькая наша спит, но тебя очень ждала… Что это?… – Обняв и поцеловав жену, Кирилл Самуилович застегнул не ее шее толстую золотую цепь с большим кулоном:

– Это тебе…, хе, хе, хе – золотой ошейничек… – А протягивая маленькую красную бархатную коробочку, добавил:

– А это нашей девочке…, такой же маленький…

– Ну зачем ты…, она еще маленькая, ей не нужно, а я…, и мне не нужно – и так уже полный сундук всего… Лучше пораньше приходи!

– Прихожу, прихожу, милая! А это пусть будет – тут месячный бюджет целого института!

– Какого института…, ты так загадочно порой говоришь?

– Да какая разница! Пусть будет центр психиатрии…, хе, хе, хе…

– Зачем нам, может быть нужнее…

– Да нууу… ерундой какой-то занимаются! Сократить их всех…

– Ты такой напряженный сегодня, что случилось?

– Да все нормально, простооо…, постоянно нужно держать себя в форме…, все успевать, а лучше предупреждать, что ни день, то так и норовят откусить себе кусок от твоего пирога. Постоянно нужно быть на чеку, в напряжении, постоянно доказывать, перебарывать, всегда быть в тонусе…

– О дааа! Ты такоооой! Всегда в тонусе… Я тебя хочу!… – Последнее время Кирилла эта фраза, несмотря на его еще молодой возраст – чуть за сорок лет, мгновенно вталкивала в состояние уныния и чувство страха. Он никогда не был «ходаком» или сексуально озабоченным, конечно, женщины его интересовали, но последнее время в постели весь его потенциал начинал затухать еще до момента касания задницей простыни. Рождение третьего ребенка, как отмашка судьи флажком, дала команду его потенции на сначала удаления с поля, а затем и вовсе дисквалификацию из этого вида «спорта» – ленточку «перерезать» было больше нечем!

Обнаруженный простатит давно вылечили, но как сказал самый известный сексопатолог – причина такого явления, заключена в стрессовых нагрузках. Как назло Ниночка настолько возбуждалась его беспомощностью, что трудилась не покладая всех частей своего, уже начавшего полнеть тела, пока не добивалась, хоть чего-то, что с каждым разом становилось все сложнее. Ей до климакса еще было далеко, но оба не теряли надежд, хотя единственным условием доктора было отсутствие переживаний и повышение физических нагрузок.

Приняв это на свой счет, супруга приступила к тренировкам, муж попытался пару раз присоединиться, но лишь поругался с ней.

Надо отдать должное его усилиям – месяц кручения педалей на велотренажере дал некоторые результаты – усилившийся кровоток к области таза, положительно повлиял на состояние его потенции, конечно, не без медикаментозного вмешательства, благодаря чему оба воспрянули духом, что продолжалось до первого заседания государственной думы по серьезному вопросу, где Буслаев настолько перенервничал, что забыл поздравить супругу с юбилеем свадьбы.

Сегодня был день извинений, и он будет не полон, если у него не получится выполнить свой супружеский долг.

Прелюдия была неудачной, но он смог ее обосновать необходимостью смотреть отснятую передачу, чем они и занялись, включив огромный телевизор. Мама позвала старшеньких, сразу прибежавших и занявших самые теплые места в родительской постели. Отец, нервничая, прогуливался вдоль огромного ложа в шелковом халате, ожидая конца рекламы, пока не побежали первые кадры с его, не предвещавшим ничего критичного, выступлением.

С каждой минутой он хмурился чуть больше прежнего, Нина все меньше улыбалась, в конце программы младший из двух присутствующих детей, заплакав, уткнулся в живот матери.

– Кирюшенька…, милый мой…, как-то это…

– Да вижу, вижу…, переборщил я, кажется…

– Да ты же его растоптал в порошок…, хотя он в чем-то прав…, а он…, и видишь, вот тоже не сдержался… Как же это все ужасно! И это ведь нельзя оставить так…

– А я и не оставлю! На пенсию его, к ядренее фене!…

– Да я же об…, об этом «психозе»… Может быть…

– Ничего не может быть! Бюджет трескается, украли всё и все, а признаться не кому, не ради чего! Ну полное бессилие верхов, да и полное непонимание… Жили целый век без психиатрии и еще столько же легко проживем! Нам то что, бабки есть, все есть, что нам еще нужно, врачи, да все, что угодно – в твоем распоряжении вся Европа! На кой нам эта российская медицина?! Подрастут ребятки и в Англию – там учиться нужно, а здесь… «Шахта» и есть «шахта»! И слава Богу, что не мы шахтеры!… – Нина боялась поднять голову, чтобы посмотреть на мужа. Он никогда не был с ней груб, но иногда переставал быть похожим на себя. Так было и сейчас.

Невольно приходящие мысли, заставляли ее задумываться: какой же он настоящий? Женское чутье безошибочно подсказывало, что не такой, каким бывает с ней и детьми. Какая ей в сущности разница, каким он в основном бывает, если с ними он хороший и любящий – этим и успокаивалась, пока не случался в очередной раз подобный же срыв, наслаивающий новые переживания на предыдущие, постепенно утяжеляя общую атмосферу, скрадывая красочность и насыщенность их отношений.

– Милый, ну ведь я же вижу, как ты переживаешь и за нас, ииии… за все… Может быть оставить все это – бросить?!

– Что ты, что ты! Я привык быть не просто «кем-то», а важной персоной с большой буквы…, я по-другому не смогу уже… Меня прямо судорогой сводит…, всего! Всего – от макушки до ануса, у меня мозг изнутри потеть начинает, когда я себя представляю без этих вот возможностей… Стать, как все это быдло постоянно хотящее жрать… Ты только подумай, как ужасно, когда тебе придется в очереди в поликлинику обычную стоять, когда любой полицейский тебя сможет вывернуть лишь из-за того, что просто ты ему не приглянулся, получать двадцать тысяч рубле в месяц – это же…, да лучше сдохнуть сразу! … – Нина, искренно испугавшись, обняла обеих мальчиков, глядевшими в сторону отца с испугом застывшими взглядами, поцеловала их, и взглянув него, будто бы из-за угла, из под свисавшей над глазами чёлки, почти шепотом произнесла:

– Ты говоришь о боязни, вдруг, стать «никем»? Милый, милый мой, но ведь раньше ты совсем ничего не боялся! Ты ведь такой же – я же вижу! Ты так сгоришь, съешь себя изнутри! Я боюсь тебя потерять!

– Да если что…, девочка моя, даже если со мной что-то случится, ты будешь иметь все, что захочешь…

– Мне не нужно все, мне достаточно тебя, я даже согласна переехать в нашу старую однокомнатную квартиру, кушать те же макароны с сосисками…, или без них… Мне страшно, когда ты такой…

– Ну что же делать…

– Я не понимаю, чего именно ты боишься, и тем более почему! Ты же не преступник, ты такой хороший, добрый, вон шутишь как…, «думским пацаном» себя называешь – это так мило…

– Не говори об этом! Я уже забыл, кто я был десять лет назад. Сегодня!… Я только чувствую, кто я сегодня, и не знаю, кем проснусь завтра! Господи! Как же хорошо, что вы у меня есть!… – Кирилл, успокоившись, смог, наконец улыбнуться краешком рта. Оба мальчугана на четвереньках сразу бросились к нему в объятья, в которых он не просто утонул, но отдался полностью, даже забыв о нахлынувших за этот день переживаний.

Через секунду к затеявшейся шутейной борьбе присоединилась и мама, возня, становясь все шумнее, а восклицания все веселее. Выдохнувшись глава семьи сдался на милость победителей, о чем возгласил, поднимая руки вверх, предлагая аннексии и контрибуции любых размеров – быстро сошлись на походе завтра в аквапарк.

Детки ушли в свои спальни, взрослая же опустела, разрядившийся тишиной воздух, превращаясь почти в вакуум, вытянувший из сердца Буслаева маленький кусочек оголенной совести. Мужчина зажмурился, сжал губы и с силой выдохнул.

– Кирюшик, что с тобой, ты как спрессованный бетон… Дорогой, ты должен знать – нам: мне и мальчикам, не важно, какой пост ты занимаешь. Мы, конечно, очень гордимся тобой, но ничего страшного, если ты покинешь все это и…, к примеру, мы уедем в деревню…

– Я знаю, знаю, девочка, что ты…, что тебе важен я, а ни то, чем я владею, что могу…, это бесценно! Но я сам не могу так же думать…, и это жжет изнутри! Ну почему вот у коллег ни так?! Вот как так может быть?! Вот смотрю на тебя и думаю: какие же другие бабы дуры, только тряпки, цацки, путешествия…, понты да понты, но ни мужей, ни жен их ничего не трогает!

– Ну ты же любишь меня, нас, у тебя совесть, нравственность, ты же добрый…

– Какой я к чертям собачим добрый?! Впрочем… нет… Я все правильно сделал, что этого грузина осадил! Нефиг ему так высоко сидеть – совсем оборзели! Дальше своего академического носа ничего не видят. Указывать он мне еще будет!… – Тот самый совестливый порыв его доброго начала, начавший его было стыдить, появившимися сомнеиями только что втертый в глубь сознания, исчез, уступив место всплеску гнева:

– Вселенский опыт! Академики! Светила всего мира! Да с..ть мне на эту заграницу! Что они понимают в российских закоулках нравственности, морали, духовности?! Со своей толерантностью скоро своих граждан смешают с гов..м беженцев! У этих заокеанских уродов уже дети трансвеститами становятся, а однополые браки пропагандируются с первого класса! Что он, этот грузин в нашем менталитете понимает?! Да нам может нравится, когда о нас князья да цари ноги вытирают! Да пусть все эти душевно больные и маньяки сдохнут, я еще и помогу! У нас их в принципе нет больных – мы самая здоровая нация! Мы! Россияне!

– Кирюша, может быть водочки?

– А?!

– Может быть, ты что-нибудь хочешь, милый мой?

– Лучше коньячка…

Воистину бесценна для мужчины женщина, умеющая тушить любой пожар в голове или сердце возлюбленного, знающая, как создать уютность и комфорт домашнего очага, создать не только для себя и него атмосферу семейного счастья, но и убедить в этом общественность:

– Вот, любовь моя – как ты любишь, с лимончиком…

– Ааа…, какая же ты у меня умничка!

– «Буслайчик» мой, а ты смотрел журнальчик, который я тебе присылала днем…

– Это где мы с тобой названы самой любящей парой и самой счастливой семьей?

– Дааа… Мне кажется, нам будут завидовать…, ну тебе завидовать особенно нечего – я еще тот подарочек, а вот мне – непременно! Иии… ты не волнуйся только, я ведь знаю, как ты переживаешь из-за нашего секса, но нет и нет…, главное что ты рядышком… – Последнего муж уже не слышал. Нина осторожно подняла с одеяла маленький серебряный подносик с пустыми рюмочкой и блюдцем, поставила его на тумбочку и, выпрямившись, посмотрела на поджавшего, совсем по-детски, колени к груди и подложившего обе ладони под щеку, любимого ею человека: «Как он изменился за последние несколько лет. Тот мир поглощает его все больше и больше, подступаясь уже и к нашему дому. Господи! Не дай этому миру, этому злу подобраться к детским спальням, к нашей, не дай переступить порог! Господи! Пусть случится, что-нибудь, что бы все это прекратилось, может быть вернулось к прежнему – какие же эти были счастливые годы! Как же я за него переживаю и боюсь! Мне даже кажется, что он начал, как-то по-другому думать, мысли его теряют стройность, гнев, перебивающий логику, мгновенно овладевает им… И он боится! Он никогда ничего и никого не боялся! А сейчас…, я не понимаю, что он говорил, чего боится, каким не хочет стать, что значит «как это быдло»? Кто у них там в госдуме «быдло»…, кажется депутаты все такие приличные… Господи милостивый, помоги мне понять его и разобраться чем я могу ему помочь!… Мне показалось…, в этой программе, будто я видела не своего мужа – вместо него был какой-то ужасный человек, я видела, дети тоже испугались, неужели он так изменился?! Что сделало его таким? Власть?! Деньги?! Господи мой, я же люблю прежнего…, как мне переложить все мои чувства на сегодняшнего? Когда он становится не собой, у меня вырастает «рог противоречия», я не могу согласиться с тем, что он говорит, но не могу и противоречить, я теряюсь, я боюсь, а он не понимает, хотя я и говорю об этом!

Та часть его сердца, раньше принадлежавшая мне, теперь будто начинает предпочитать что-то другое – это опасение во множественном числе, помноженные на страхи, подозрения, сомнения. Как мне вернуть его в прежнее состояние?! Господи лучше мне умереть, чем видеть его таким! Мне казалось, я сберегла уют и теплость семейного очага, но он почти в этом не нуждается, его гложут мысли, истекающие из того мира, где он теперь целиком и полностью обитает. Я хочу…, Господи, если он…, мой любимый, тот, что был прежде, сможет вернуться, я готова на все, что бы это произошло. Господи спаси нас!».

Несколько последних месяцев стали для жены депутата государственной думы, курирующего здравоохранении, тяжелыми именно из-за пришедшего понимания гибели чистоты и безусловности их прежних отношений. Конечно, он любил, точнее, настолько был в этом уверен, называя остатки чувства любовью, что не заметил, как стал другим человеком, а изменившись, не смог оставить прежними и чувства…

Кирилл Самуилович и сам чувствовал, что каждый новый день ознаменовывался обязательно, каким-нибудь, почти незаметным помыслом, возникавшим в его голове обычно не от куда. Он, словно следующей строчкой, в каком-то жутком произведении, дополнял вчера остановившуюся, далеко не самую лучшую, мысль, развивая её ровно настолько, насколько необходимо было для достижения нового испуга, касающегося его семьи, жены, детей, их судеб, предстоящего пути для каждого из тех, кого он любил, или думал, что любил.

К примеру, он вспомнил нечаянно выхваченный взгляд Нины, после резко сказанного им, о чем-то слове. Что-то в нем показалось не родным, но сразу забылось, поскольку чувственная нежность заместила холод испуга. Утреннее воспоминание об этом, потребовало предположений, оказавшихся верными – конечно, она испугалась не сути сказанного, а того, что сама мысль и поведение того дня были ему не присущи! Тогда Кирилл на этом и остановился, отдавая себе отчет о поднимающейся злобе из-за проявленного несогласия с его ходом рассуждений, но смог успокоиться, обвинив себя в излишней болтливости.

Прошел день, ночь и следующим утром явилось продолжение, будто оно только и ждало, когда он успокоится, что бы возмутить еще не проснувшийся до конца мозг. Помысел принес опровержение вчерашнего и развился в новую мысль, родившую следующее: «Она же заметила в тебе не твое! То есть жене не понравилось изменение в тебе. Но это же было не по отношению к ней!… Вот именно, не по отношению к ней, а она так возбудилась и явно со знаком минус… Раньше я этого не замечал! А не изменилось ли, что-то в ней по отношению к тебе?!» – он испугался этого размышления, но не так, как испугался бы мысли об изгнании его из депутатского корпуса или возбуждения уголовного дела, а как-то по особенному, как бывает, когда человек еще не приобрел, но уже боится потерять то, чего так желает.

Неожиданное опасение подстегнул адреналиновый азарт, Кирилл Самуилович, вынул из кармана телефон, но передумав им воспользоваться, сунул обратно: «В конце концов это был всего лишь взгляд!».

Сегодняшний день, примерно в это же время и на том же месте, где обычно проезжал его лимузин, ознаменовался очередным продолжением этих размышлений, совершенно неожиданным, в том смысле, что думы об этом не вспоминались, но пробравшись сами собой, стали настойчивыми: «Нина относится к тебе не так, как раньше… И это, наверное, нормально, ведь со временем все меняется. Наверное, подумала, что ты можешь, подобный недавнему, гнев обратить и против нее… Е мое, а вдруг гнев этот был ею заслужен?! Ну в смысле, она что-то сделала, и если бы я это узнал, моя реакция была бы такой же! Хм…, а когда я разозлился, она подумала, что это узнал и испугалась, что я и заметил в ее взгляде! А что она сделала-то?!!! Что она могла сделать, узнав я о чем, так бы рассердился?!» – новая мысль, став продолжением, казалось бы, такого безобидного помысла, просто сбила его с панталыки. Внутри забурлила неконтролируемая сила беспокойства, натолкнувшая взгляд на маленький кафетерий, существующий уже на этом месте лет двадцать.

Метнув в ту сторону еще один взгляд и отдав себе отчет, что мысли эти который день подряд достают его именно на этом месте, потребовал водителя остановиться. Подбежавший охранник открыл дверь «Бентли», Буслаев, выскочив, направился прямиком внутрь, расталкивая посетителей. Только входя, он крикнул:

– Кто хозяин этого го… а? Быстро ко мне!… – Из-за стойки вышел крепкий мужчина почтенного возраста, аккуратно одетый, представился, поинтересовавшись, что так забеспокоило гостя, предложил чашечку кофе в единственном маленьком уютном кабинете и тортик, из числа тех, что готовит его сестра в единичных экземплярах.

Не дослушав, депутат, гневно посмотрев на говорившего, при том не запомнив ни слова из сказанного, метнул обвинение:

– Чем вы кормите граждан?! После вашей стряпни людям кошмары снятся!… – Продавец, официант, он же хозяин, поскольку в маленьком заведении было только двое работающих он и его сестра, сглотнул, поняв, кто именно перед ним, и совсем пришел в ужас, поскольку ни единой мысли в его голове не получилось сформироваться, из тех, что смогли бы объяснить такой невероятное обвинение.

– Простите, Бога ради, видимо вывеска через чур яркая, мы все исправим в лучшем виде!

– Вас проверяли?

– Обязательно, вы же и наградили недавно, как «идеальное» заведение… Уважаемый господин депутат, может быть…, Господи! я даже растерялся! Такая честь! Такая честь! Я сейчас принесу ковровую дорожку… Валюша, Валюшенька, у нас… у нас главный советник президента в гостях!… – Конечно, это была явная лесть, которая только и оставалась в виде последнего рубежа спасения частного бизнеса, и который всегда срабатывал. Сработал и сейчас. Если бы внимательный человек, наблюдавший за жизнью Буслаева, стал анализировать это появление в кафетерии, то вполне смог бы сделать вывод о не таком уж и случайном посещении этого заведения, ведь уже вторую неделю советник самого депутата говорил о нем непрестанно, все больше делая упор на необыкновенную красоту и сексуальность женщины, работающей в этой забегаловке.

Буслаев действительно награждал и, конечно, заметил необыкновенную соблазнительность красотки, но в суете совершенно забыл об этом, но вот настойчивость его подчиненного, очень неординарного человека, с каждым напоминанием разжигала в нем какую-то необъяснимую тягу к этому месту. Вспомнив эти обстоятельства и, более всего, ту даму, Кирилл Самуилович успокоился:

– Нууу… – это вы преувеличили…, я, всего на всего, депутат, хотя и на короткой…, конечно, с Президентом…

– Да что вы мы каждое ваше вступление на видео записываем! А вчерашнее то и совсем…, вот до сих пор обсуждаем… Ой как же вы правы! Бездари, бездари эти психо… и психиии…, никакого толка от них, только казну разворовывают, честных людей во всяком разном обвинят, а «виновных»…, вот прямо, от души вчера вы сказали: за большие деньги объявляют невиновными!

– Дааа…, вчерааа… яяя…, это очень сложная ситуация! Будем снимать, будем снимать…, ему там не место – этому Лагидзе… А что это?… – Перед ним стояла высокая, приятная, лет тридцати пяти, женщина в короткой…, очень короткой, красной юбочке, и белой сорочке, державшая в руках подносик, прямо такой, как у него дома, с чашечкой ароматнейшего кофе и блюдцем с несколькими, дейсвительно, очень заманчивыми и красивыми микроскопическими тортиками, оформленными сродни произведениям искусства кулинарии.

– Или рюмочку домашней наливочки?… – Кирилл сглотнул, в нем проснулся тот, почти потерянный инстинкт – женщина, ставя на стол поднос, застыла немного в наклоне, ее нижние части крепких, имеющих аппетитную форму, ягодичных мышц, выглядывающих из под краешка юбочки отражался в зеркале, висевшем позади ее на стене. Неожиданно он почувствовал то, чего так хотелось видеть вчера его супруге. Толчок радостной догадки и обжигающая мысль о пришедшем выздоровлении заставила забыть обо всем. Буслаев махом сгреб пару тортиков, запил их наливочкой и закинулся вслед двумя глоточками кофе:

– Вот это да! Благодарю вас! Прекрасное заведение! Прекрасное! Нет претензий, нет, и быть не может! А вы, мадам, просто великолепны!

– С вашего позволения – это моя сестренка… – Кирилл бросил обжигающий взгляд на такую же, зажигательную, как молния искрящая в его глазах, брюнетку, и уже удаляясь быстрым шагом, бросил:

– Я этого не забуду!… – Уже садясь в машину, он велел гнать во весь опор домой, набрал номер телефоны жены и предупредил, что «разорвет» на ней через пять все, что окажется на ее теле…

Обессиливший от перенапряжения хозяин кафетерия, рухнул на стул и из последних сил попросил постоянного клиента, тоже еще не пришедшего в себя, показать ему фотографию, сделанную тайком на камеру телефона. Тот с гордостью похвалился, и с готовностью перекинул на компьютер для распечатки. Через пол часа фотография хозяина заведения, весело и свободно в непринужденной дружественной обстановке общающегося с Буслаевым, как казалось рассматривающим ее посетителям, висела на самом видном месте, радуя глаз, уже отошедшего от стресса, мужчины…

Кирилл же влетел в спальную, набросился на ничего не понимающую, обескураженную жену, одетую в полупрозрачный пеньюар, разорвал его, отшвырнув возлюбленную на край кровати и почти изнасиловал к ее нежданной радости и неописуемому восторгу!

Через пол часа, тяжело переводя дух, Нина заигрывающее поинтересовалась:

– Что это было?!

– Это я… вернулся!

– А ты не мог бы так почаще возвращаться?… – Посещенный в скором времени семейный сексопатолог мало чего понял из произошедшего, но естественно признал заслуги своими, и только Кирилл Самуилович, постепенно начал осознавать причинно-следственную связь такой резкой перемены.

Конечно, он понял, что катализатором выступила та самая сестра хозяина кафетерия – катализатором недоступным, быть может, эта сама недоступность и сыграла главную роль! Теперь депутат был не в состоянии проехать мимо этой забегаловки без посещения, требуя появления красавицы, причем таким образом, что бы этого никто не видел. Его тянуло к ней безудержно, чего раньше никогда не замечалось – Буслаев был женат на своей супруге со студенческих лет, ни разу не изменил, и даже ни разу не увлекался, кем-то другим. Что было сейчас, оказалось недосягаемым для его понимания, но он и не старался, просто принимая факт того, что появление в одном с ним помещении этой полуобнаженной особы, настолько заводило, что хватало еще на несколько часов.

Дорога на работу теперь выглядела несколько странно – ежедневно он возвращался через полчаса, после того, как уезжал, сразу жестко имел свою супругу, после чего отправлялся на работу вновь!

Читатель, наверняка догадался, что предприимчивый хозяин кафетерия и обворожительная женщина, которую мы называем сестрой последнего, не могли не захотеть получить с этого дивиденды, причем каждый по своему, более смелой оказалась женщина, хотя такой же смелой, как и осторожной, причину чего мы раскроем чуть позже. Она подбиралась к нему очень маленькими шажками, то совсем нечувственным прикосновением к пальцу локотком, то оголенным бедрышком лацкана его пиджака, то локоном распущенных волос щеки. Поначалу он ничего не замечал, предвкушая скорый секс с Ниной, но однажды практически идеальная фигура, плавно удалявшаяся, покачивающимися из стороны в сторону, поочередно напрягающимися ягодичными мышцами зацепила и несколько переориентировало проснувшееся либидо.

Кирилл Самуилович не встал из-за стола сразу, как бывало по обыкновению, но застыл всем телом, лишь только поверхность стула была покинута его седалищем. Не в силах оторвать взгляд от представшего перед ним зрелища, пока не зная зачем, он опустился обратно, протянул руку к маленькому колокольчику, стоявшему на столе и всего лишь маленьким движением заставил, возжеланное им тело, вернуться обратно.

Дверь зарылась, томный взгляд вернувшейся, смешался с медовой улыбкой полный губ, так вовремя облизанных далеко высунутым языком. Именно сейчас оба осознали важность момента, но ни один из них не понял сути происходящего верно в смысле грозящих последствий.

Женщина, остановившись, приняла грациозную позу тянущегося после просыпания животного, все ее наполовину открытое тело выражало желание, опирающаяся о стол рука медленным движением сбросила на пол тряпичную салфетку, упавшую к его ногам. Она сделала шаг назад, почти уперевшись ягодицами в дверь и плавно нагнулась с прямыми ногами с кошачьим прогибом в спине, делая это одновременно с нагибающимся к салфетке «Бусей», который обомлел почти в беспамятстве.

Женщина совершенно очаровала его всем, что он в ней видел. Теперь он понял насколько его жена была скована и не сексуальна, настоящее отношение к ней затмило простое, но не преодолимое звериное желание самца оприходовать именно эту, новую, самку.

Запах испускаемый слегка надушенной кожи сестры хозяина, приятно обдал рецепторы носа отдаленно напоминающим, какой-то цитрусовый фрукт, что еще более подхлестнуло желание, депутат почувствовал горячий поцелуй с глубоко проникающим в полость своего рта языком, от чего ослаб и чуть было не упал вперед, но отлетел назад, усилием толкнувших его рук опытной искусительницы.

Она же подалась назад еще немного и так же прогибаясь, будто выставляя свою аппетитную точку на обозрение зеркалу, прикрепленному к двери, и коротким движение ударила ей по шпингалету, чудным образом закрыв вход наглухо, произведя этим настолько сильное впечатление, что Буслаев захотел остаться здесь навсегда.

У дамы были далеко идущие планы – глубоко и надолго продуманные, поэтому ее ладони скользнув между его колен с силой раздвинули их, поднялись выше, дернули за брючный ремень…