Читать книгу Стыд орхидеи. Любовный роман - Алиса Альта - Страница 6

Апрель грозил завершиться слишком быстро; уже двадцать второго числа нагрянула ясная, блаженная погода. Свет проникал сквозь замутнённые, ещё не вымытые к лету окна; свет сочился сквозь щели, мягко обволакивал всё на своём пути. В лужах отражались улыбки прохожих, им вторили робкие цветы, сами удивившиеся своему появлению на душных московских улицах.

Окна в квартире на Новом Арбате были распахнуты, и шторы развивались от любопытного ветра, заглядывающего в гостиную. Их струящаяся ткань создавала музыку; Ирина ощущала, что парит в невесомости, ещё чуть-чуть – оторвётся от земли и вылетит в окно белой птицей.

Девушка уже полчаса стояла на табуретке, опираясь лишь на правую ногу и изредка приставляя левую, для короткой передышки. Руки её были распахнуты; в правой она держала розу, в левой – мыло ручной работы, где были смешаны ароматы лаванды, розмарина, чилийского перца и морской соли.

— Держи ногу, держи ногу! – потирая руки, сказал Саша. Он ходил кругами вокруг девушки. Та старалась не спускать глаз с изображения чайки, расположенного на уровне её глаз у противоположной стены гостиной. – Как сможешь ты нарисовать чайку, если не испытаешь чувство полёта?

— Я думаю, вам легче было бы схватить меня за ноги и свесить вниз головой из окна.

— В следующий раз мы так и поступим.

— Я надеялась, что в следующий раз мы поедем изучать вашу «орхидею»… — ясно произнесла девушка, из-под опущенных ресниц кидая пронзительный взгляд на Белова.

— Там будет видно, — смутился он, отходя в сторону.

— Это уже третье занятие, а вы всё откладываете и откладываете…

— Время терпит, — с тем же выражением произнёс художник. И резко переменился в лице, напоминая в ту секунду предприимчивого коммивояжёра. – Мыло, приложи к носу мыло! Как сейчас, запах соли выступает на первый план?

— Нет, его всё так же перебивает розмарин.

– Невозможно красочно написать чайку, пока ты не учуешь запах моря поверх всех остальных. Нюхай дальше.

— Я устала, — с чуть капризной, детской интонацией ответила Ирина.

— Хорошо, — сжалился художник. – Слезай.

Девушка поправила чёрный скромный костюм и присела на табуретку, чтобы отдышаться. Александр принёс с кухни чай, и она принялась пить его большими глотками, внимательно рассматривая полку, на которой пылились различные экзотические вещицы.

— Нравится? – улыбнулся Белов, тоже присоединяясь к чаепитию.

— Очень. Можно я сфотографирую это солнышко?

— Конечно, — с видом барина, отпускающего на волю крепостного, произнёс Саша. – Хочешь нарисовать?

Девушка осторожно приблизилась к экспонату, навела на него всевидящее око смартфона и вернулась на место.

— Да.

— Я похитил его у одного африканского племени, — с гордостью принялся повествовать хозяин квартиры. – Тамошние мастера изготавливают множество масок, которые продают на сувениры. Это кровожадное солнце призвано поглощать злых духов лунного света, питающихся твоей удачей в ночи. Чёрные капельки, застывшие на его резцах, — это не смола, это капли их чёрной крови. А взгляд у этого солнца такой косой лишь оттого, что оно смотрит внутрь невидимого мира.

— Забавно, — со спокойной улыбкой произнесла Ира, ставя чашку на пол.

– Для чего ты хочешь нарисовать его?

Девушка, казалось, колебалась, говорить или нет, но всё же с некоторой решимостью произнесла:

— Для одного конкурса в Инстаграме. У девушки, которая мне очень нравится, скоро день рождения, и её подруга решила подготовить ей сюрприз.

— Покажи, — мрачно ответил Саша, протягивая руку за телефоном.

Он пил крепчайший чёрный чай из глиняной, вручную сбитой кружки. И чуть не уронил в неё Ирин смартфон, когда увидел открытую страницу.

— Девочка, да зачем тебе понадобилась sunny Sanya?

— Она красивая, — смешно порозовела ученица. – И очень открытая, солнечная. Мне кажется, она хороший человек.

— О боги! — сказал Александр, демонстративно закрывая глаза и проводя по ним рукой. – За что вы покинули меня? Сумерки сгущаются, небеса холодеют, но будем надеяться, что этот час быка уступит место новой заре.

Ирине очень шло смущение: в этой серьёзной девушке, взгляд которой больше подошёл бы школьному директору, пробудилась какая-то детская чистота.

– Но ведь я хочу сделать приятный сюрприз в канун для рождения, что в этом такого?

— Приятный сюрприз? – нехорошим тоном ответил Белов, уже изучив материалы дела. – То есть Александра даже понятия не имеет, что её лучшая подруга разместила у себя на странице призыв рисовать солнышки и ставить хэштег #happy_birthday_sunny_sanya, и эта благая весть чудом огорошит её лишь двадцать седьмого апреля? Я имел несчастье общаться с Илоной Черемшой и хочу сказать тебе, что она скорее удавится на своих наращённых волосах, чем скажет хорошее слово о женщине. Должно быть, Синявская ей приплатила.

— Вы слишком плохо думаете о людях, — нахмурилась девушка. – Александра видится мне красивой и доброй.

— Артём, это ты? Тебя клонировали? – он пощёлкал пальцами перед глазами девушки, как бы желая вывести её из наркотического дурмана.– Ира, как можешь ты восхищаться бывшей стриптизёршей, которая известным образом пробралась в особняк мэра и сидит там, словно павлин на сокровищах, то и дело выпячивая свой расписной хвост? У таких людей нет ничего святого; они горло родной матери перегрызут за три копейки, рассказывая байки про духовность и нравственность. И ты берёшь её за образец! Если даже ты не видишь для себя опоры помасштабнее, боюсь, ваше поколение совсем потеряно.

— Мне и другие личности тоже нравятся, — ровно произнесла она с великолепным чувством собственного достоинства.

— Что до её красоты, то это дело наживное. Знаешь, сколько она тратит только на уход за собой? Тысяч пятьдесят в месяц, а, пожалуй, и все сто. От природы в ней нет ничего особенного; уверяю тебя, если бы тебе дали такие возможности, ты бы оставила Александру далеко позади. Впрочем, тебе это и не нужно, потому что в тебе есть красота естественности.

Девушка смиренно склонилась, так что Саша перестал видеть её лицо. Лишь дрожащая левая рука, которую она безуспешно пыталась прикрыть правой, выдавала в ней внутренний тремор.

— Всё же я верю, — настойчиво сказала она, — что не следует судить о людях поверхностно. Вы противопоставляете успех и нравственность; вам кажется, что попадание в особняк мэра исключает все прочие достоинства, и человек сам себя потрошит на потеху публике, чтобы разложить на прилавках Инстаграма своё нутро. Между тем, у Сани это просто социальная маска. Она оттого никогда не бывает настоящая в своём аккаунте, что скрывает самые чувствительные струны своей души. Так лобстер прячет нежное мясо под хитиновым панцирем. Кто же виноват, что людям нравится один только панцирь и они намертво прилипают к этому оборонительному щиту? Несмотря на некоторую холодность и неестественность, которая видна в её публикациях, в Александре есть свет.

Художник сверлил её глазами, и его лицо порою будто сводила невидимая судорога. Он так долго, так пристально и с таким необычным выражением смотрел на Иру, что та почувствовала этот взгляд, даже не поднимая головы. Казалось, ему под силу было прожечь на её коже дыру, как выжигает собранный воедино сноп света послушный рисунок на дереве.

— И правда, — скрипучим голосом произнёс Александр, когда молчание над ними так загустело, что грозило взорваться и оглушить всё вокруг, подобно шаровой молнии. – Нет смысла откладывать. Мы должны прояснить этот вопрос сегодня же. Едем смотреть на «Стыд орхидеи».

До Кубинки было чуть больше часа езды с Белорусского вокзала, и прибыли они около восьми вечера. Апрельские сумерки навевали безумие, и в другой день Саша не смог бы пройти мимо восхитительной ветхости подуставших домов, давно подружившихся с пустотой и тленом. Но сегодня он настойчиво нёсся вперёд, сметая на своём пути всё, как ищейка, что выслеживает невидимого врага. Ещё в вагоне электрички Ирина тонко почувствовала нарастающую в нём тревожность, причина которой была ей не совсем ясна. Девушка только и могла что изучать стаканчик с прогорклым кофе, наспех купленный в автомате, и ловить аромат таявшей пустоши, прорывавшийся сквозь узкую щель засаленного окна. Кроме коричневой лужи, лениво плескавшейся в пластмассовом гроте в её руках, для шатенки, казалось, не существовало ничего вокруг.

Павел Алексеевич встретил их со всем радушием, на которое способен человек сибирского разлива. Он жадно распахнул свои объятия, куда вобрал сначала Сашу, а затем и оторопевшую Иру. Полнота его только красила, а причудливого строения усы придавали его правильному, слегка одутловатому лицу казацкой залихватскости. Мэр долго водил их по скромному двухэтажному музею, с жаром останавливаясь возле каждого экспоната и рассказывая о нём с такой живостью, что Ира с интересом слушала решительно обо всём. Саша явно нервничал, вечно смотря по сторонам, так что счастливый хозяин обращался преимущественно к девушке. Навязчивым рефреном в его речи проскальзывало желание напоить и накормить гостей, от чего Ире приходилось с ласковой улыбкой отказываться.

Наконец, художник подал Павлу Алексеевичу неуловимый знак и многозначительно кашлянул. Тот ретировался с места событий, так что к «Стыду орхидеи» они подошли вдвоём.

— Это… ваша картина? – робко спросила Ира. – Это она?

Белов стал чуть поодаль, заложив руки за спину, обратившись к окну и лишь искоса посматривая на девушку. В мягких сумерках, опутавших комнату, его глаза взбудоражено сверкали, словно освещая комнату зеленоватым пламенем. Вся фигура художника заострилась, а искрящийся взгляд приобрёл такую пронзительность, что грозил прорезать две дыры в оконном стекле.

— Да, — сказал он скомканным, глухим голосом. Звук этот донёсся, казалось, из самых недр его существа.

Девушка сделала неуверенный шаг к полотну и замерла, попав под гипнотические чары. Пасмурная лилия в зареве тёмно-песочных мазков словно вросла в растрескавшиеся стены музея, будто была создана специально для Кубинки и висела здесь со дня существования провинциального городка. Ирина была оглушена, раздавлена пониманием того, что в другой ситуации она прошла бы мимо картины, не задержав на ней своё внимание дольше трёх минут. Она с досадой обернулась к Саше и отметила, что в корневую систему её души незаметно пробрался червячок сомнения. Увы, девушка прекрасно понимала, что этому маленькому вредителю под силу прогрызть трещину, которая развалит Великую китайскую стену.

И всё же что-то в этой картине воздействовало на неё; сначала незаметно, так что толстокожий человек на её месте и не почувствовал бы такого тонкого укуса. Потом всё сильнее, по нарастающей; точно острая иголка вонзилась в её плоть и принялась проворачиваться вокруг своей оси. В душе осталась невидимая рана, будто она наступила на осколок стекла.

— Она… печальная, — некоторая время спустя сказала Ирина.

— Печальная? Это всё, что вы можете мне сообщить? – пересохшим голосом ответил художник.

— Да, – едва прошелестела губами девушка, нервически поправляя платье.

Она нашла его у выхода из здания, напрасно обойдя все комнаты. Белов стоял под дырявым, почерневшим от времени железным козырьком, подставляя спину проливному дождю, чтобы уберечь от разъярённой водной стихии мерцающую сигарету. Курил он, по-видимому, минут пятнадцать, так как промок почти полностью. Ирина встала рядом, отдав на растерзание каплям беззащитное платье, и принялась покорно ждать ответа. Смутное чувство подсказывало ей, что надежды больше нет.

— Приходите в среду, — наконец сказал он, выбрасывая в урну скомканную пачку. Слова его казались неестественно склеенными, точно их вырезали тупыми ножницами из страниц книги, которую давно выкинули на свалку.

— Надо же мне хоть иногда заниматься благотворительностью, – тихо пробормотал он, когда путешественники направлялись к железнодорожной станции.