Читать книгу Стыд орхидеи. Любовный роман - Алиса Альта - Страница 9

Главным событием весны для Белова была выставка «Лица власти», объединившая художников самых разных направлений. По замыслу её организатора, креативного агентства «Танцующий дракон», каждый участник мог выбрать любого политика или персону, с ним связанную. Незримый дух человека, его истинную сущность следовало запечатлеть в живописной форме. Иван Дольников, владелец «Танцующего дракона», думал поиграть со зрителями, устроить для них своеобразное «Что? Где? Когда?». В хитросплетениях современного искусства им следовало отгадать, кто именно изображён на полотнах. Любой посетитель выставки мог заполнить тест и указать, кто и где изображён, а затем опустить его в специальную урну. Самому точному и самому остроумному по завершению проекта полагались абонементы в театр «Etcetera».

Выставка открывалась седьмого мая, и Белов вызвался быть её куратором. Накануне утром он в последний раз обошёл весь зал, исследуя его возможность всё новых улучшений. С Сашей был только художник Люберцов, чудовищно запоздавший с работой и дорисовывавший свою картину прямо на стене.

Во входную дверь, предусмотрительно Беловым закрытую, кто-то тихо, но настойчиво постучал.

– Ну, конечно, кто бы это ещё мог быть, – пробормотал художник, недовольно отпирая помещение и запуская Бойко. – Иногда мне кажется, что ты завладел маховиком времени, поэтому можешь быть в нескольких местах одновременно.

– Это просто какой-то кошмар, – озабоченно сказал Илья, входя в зал и сразу же приступая к осмотру картин. Он быстро перемещался от одной к другой, жадно ища что-то глазами. – Пресс-релиз о том, что состоялось открытие выставки, я должен был написать ещё позавчера, но муза никак не хочет заглянуть ко мне в гости. Шляется где-то с сомнительными типами.

– Если она с кем и изменяет тебе, то точно не со мной, – заверил его художник. – Мы с этой гулящей женщиной развелись восемь лет назад.

– Кто это? – с недоумением спросил Илья, встав, как вкопанный, перед тусклым пейзажем.

– Предлагаю тебе использовать свои глубокие познания московской клоаки, – флегматично ответил Белов.

Это была совсем маленькая картина, сантиметров двадцать на тридцать. На ней была изображена заброшенная русская деревушка, так и не оправившаяся после разрушительной войны. Было видно, что жители хотели отстроить её заново, но словно побоялись того, что их усилия пропадут всуе. Несколько крестьян с ужасом взирали на вращающийся чёрный смерч, который надвигался на соседний посёлок, но потенциально мог нагрянуть и в их уютное, но замшелое обиталище. Холст поражал разнообразием тухлых, блеклых, Беловато-коричневых оттенков.

– Примаков? – поинтересовался Бойко.

– Да нет, что ты, Боже упаси.

– Явлинский?

– Я думал, ты о нём лучшего мнения.

– Да, но всё же… Сдаюсь.

– Предмет страсти Фёдора нашего Степановича. Неужели ты не распознал Синявскую?

– Да ладно, – поморщился пресс-секретарь. – Александра – очень яркая и жизнерадостная девушка. А тут я вижу какой-то умирающий чахоточный пейзаж. Что за идиот это рисовал?

– Светяков, твой любимый художник.

– Здесь он дал маху, – примирительно сказал пресс-секретарь. – А это кто?

Его взгляд бы прикован к кубическому портрету с буйством жёлтых оттенков. Части лица этого человека были разнесены по разным углам картины. Только по центру располагался внушительный розовый огурец, вылепленный из пластилина.

– Кумир твой, разоряющий тебя ежемесячными взносами в Фонд борьбы с коррупцией.

– Саша, ты идиот? – моментально вскипел Бойко. – Что на выставке делает Навальный? Сними сейчас же.

– Но я ведь никому не говорил, что это наш главный «политический шалун», – с невинной задумчивостью ответил Белов, внимательно разглядывая потолок. – Официальная версия – Чубайс. По окончанию выставки я презентую картину заместителю Гузкина, пусть повесит в своём кабинете. Автор работы не возражает – даже настаивает.

Бойко начал что-то обдумывать, переходя вдоль цепочки картин. Он, кажется, смирился с авантюрой Белова – а может, и продумывал пути демонтажа вопиющего полотна.

– О! Я, кажется, знаю, кто это, – сказал он у одной картины, чрезвычайно собой довольный. – Песков? Пшеничный оазис явно намекает на его усы.

– Хакамада.

– Почти угадал… – Бойко озабоченно поднял трубку. – Да, Фёдор Степанович. Конечно, всё открыто. Ждем вас.

Живописец, дорисовывающий свою версию «Боярыни Морозовой», в напряжении застыл у стены.

– К нам ненадолго мэр сейчас приедет, – извиняющимся тоном обратился к нему Илья. – Хочет лично кинуть беглый взгляд на это безобразие.

Мэр действительно возник в скромном прибежище муз уже через полчаса. Тема для него была крайне важная. В другой момент он лично отсмотрел бы – хотя бы на фотографии – каждую картину, но сейчас тотальная загруженность позволяла ему вникать только в самые приоритетные задачи. Как только у него освободилась минутка, он сразу кинулся в галерею.

– Здорово, Белов, – сказал он, пожимая руку художника. – Привет, Илья. А этот хмырь здесь что делает?

У Алексея Андреевича Люберцова, запоздавшего художника, обиженно задрожала губа.

– Доводит до ума свою работу, – заговорщицки прошептал Саша. – Вы же понимаете, когда мы затрагиваем такую важную тему, нет предела совершенству.

– И то правда, – довольно крякнул мэр. – Саша, ты мне сразу скажи: где Путин?

– Владимира Владимировича тут нет, – с подчёркнутым достоинством произнёс художник, выпрямляя спину. – В Москве не существует живописца, чей уровень мастерства был бы настолько высок, чтобы изобразить нашего президента.

– Разумно говоришь, разумно, – похлопал его по плечу Гузкин. – Однако без Путина нам не обойтись. Придумайте что-нибудь к завтрашнему утру. Пусть этот парень нарисует. Скажем, что шаманила первоклашка из какой-нибудь гимназии. Искренний порыв чистого детского сердца, ребенку простят любую мазню. Айвазовский, нарисуешь к завтрашнему утру президента?

Люберцов ошарашено выпучил глаза и застыл на месте, так что с его кисти на белоснежный мрамор пола предательски капнула жёлтая краска.

– Мы придумаем что-нибудь, – сдержанно заявил Белов. Глаза его так откровенно потешались над мэром, что Бойко захотелось сделать ему незаметное предупреждение.

Фёдор Степанович принялся ходить по выставке, выслушивая комментарии Белова. Каким-то непостижимым образом их с Ильёй привлекали одни и те же картины.

– Чубайс? – поинтересовался он, пытливо изучая кубическое великолепие.

– Так точно, – чуть поклонился художник, заложив руки за спину.

– Очень похож, невозможно не узнать, – уверенно засопел Гузкин. – А это что? – гневно спросил он, подходя к пшеничному оазису, застывшему в космосе.

– Как вам сказать…

– Хакамада?!

– Да, – с удивлением просипел Белов.

– Совсем спятил на старости лет? – от ярости мэр перешёл на сдавленный шёпот. – Революцию мне тут хочешь устроить, майдан на Красной площади?

– Фёдор Степанович! – сказал художник, и голос его дрогнул от волнения, которое он пытался тщетно подавить. – Я отбирал действительно лучшие работы из тех, что предложили более тридцати мастеров. Это одна из самых достойных; мне кажется, нет ничего страшного в том, чтобы представить наш политический зоопарк во всей красе. Пусть зритель сам делает выводы…

– Убрать эту кошёлку немедленно, – безапелляционно прервал Гузкин.

Бойко подметил, как Саша от обиды стиснул руки, пытаясь задушить внутренний тремор, поэтому отвёл внимание мэра на насущные вопросы, знаками давая художнику понять, что попробует вернуться к вопросу Хакамады позже, когда Фёдор Степанович оттает.

– А это что за нелепица? – оторопело поинтересовался мэр, дойдя до живописного преломления Синявской.

– Сейчас поищу в почте, – неопределённо ответил Белов. – Запамятовал.

– Ужасная пачкотня, – покачал головой Гузкин. – Катастрофа. Да кто же так рисует сено? Вы когда-нибудь видели бордовое сено? Они что, свеклу косили? Если труженики села будут сушить ботву вместо тимофеевки, наше сельское хозяйство быстро разорится.

Он порывистыми шагами подошёл к Люберцову, вырвал из его рук палитру и вернулся к картине.

– Сено надо рисовать вот так, – скрипя зубами произнёс мэр, замазывая филигранно выписанный стог размашистыми движениями кисти. Он так смачно погружал её в краску, что акварель лежала на нежной беличьей кисточке, как навоз на лопате. Вскоре посреди меланхоличного пейзажа забрезжило неподдельно-яркое жёлтое солнце. – Понабирают идиотов, а потом всё за ними переделывай.

Белов застыл в ступоре; он разглядывал Гузкина, как бы не веря, что такое в принципе возможно. Мэр отвлёкся на телефонный звонок и отошёл подальше, так что до мужчин долетели лишь отрывки разговора.

– Да, именно так. На Воздвиженке? Я сейчас на Гоголевском бульваре. Подъезжайте, лучше обсудить это как можно скорее, тем более вы так удачно оказались рядом. Заодно и на мою выставку полюбуетесь.

Он вернулся к подчинённым и смерил их озабоченным взглядом.

– Так! – приступил он. – Сейчас сюда придёт очень важный человек. Белов, составь мне полную опись who is who для этой выставки. Бойко, останься на пару минут, мне надо тебя отчихвостить по поводу Трухаева. Потом кто-нибудь из вас пусть займётся нашим Айвазовским.

Белов с какой-то нечеловеческой скоростью выдал список и вылетел, точно задыхаясь, из зала. Люберцов покорно затрусил в сторону выхода, а Илья остался стоять под потоком размеренной, но недовольной речи мэра, с беспокойством поглядывая в сторону дверей.

Нагнал он художника совсем неподалеку, на Пречистенской набережной. Тот уже успел раздобыть бутылку дешёвого кьянти и задумчиво посасывал горлышко, безжизненно смотря перед собой.

– Скажи, что это привиделось мне в каком-то дурном сне. Должно быть, меня похитили пришельцы и вживили в мозг это ужасающее воспоминание, – без надежды попросил Саша.

– Да ладно это, – махнул рукой Илья, чем-то сильно огорчённый. – От Светякова не убудет, всё равно картина бездарная. Вот что мне делать с Трухаевым, ума не приложу.

– А что такое?

– Это владелец книжного магазинчика в Хамовниках, он родом с Полесья.

– Оттуда, где живёт кудесница леса – Алеся?

– Да. Только, если вы вдруг познакомитесь, ты с ним на эту тему не шути. Его так довели песней «Сябров», что бедняга почти кидается на людей. Так вот, считается, что его дед был карателем в Пинске, небольшом полесском городке. Но Трухаев всю жизнь положил на то, чтобы доказать, что его предок партизанил в белорусских лесах, а вешал своих сограждан его брат-близнец. Иван Евгеньевич поднакопил изрядное количество доказательств и замыслил снять документальный фильм, чтобы обелить память предка. Фонд выделил ему деньги – Фёдор Степанович был тогда в прекрасном расположении духа благодаря избранию Трампа.

– Всё так хорошо начинается, что я уже предвижу глубину той ямы, куда рухнет твой дышащий оптимизмом рассказ, – заметил художник, отпивая из горла. Перед тем как ответить, Илья с неприязнью покосился на бутылку; кьянти он на дух не переносил.

– Да. Сюжет и правда хороший, я читал сценарий. Всё открывается темой белорусского Холокоста, затем линия изящно перекидывается на коллаборационистов. После наступает черёд настоящих героев, коим и предстает доблестный пращур Трухаева. Ты бы видел… Когда ему одобрили проект, на глазах его стояли слёзы.

– Не каждому удаётся осуществить дело всей жизни, – серьёзно сказал Белов. – И что же, чем закончилась эта сказка? Гузкин решил переписать сценарий?

– О нет, – покачал головой Илья, совершенно убитый и растоптанный. – Один его друг-бизнесмен, который слышал об этой истории, однажды за обедом в «Скандинавии» поинтересовался, как продвигается фильм о евреях. Фёдор Степанович точно очнулся от сна. Он вопил мне после твоего ухода, что скоро выборы, и он не может допустить, чтобы на светлое чело его фонда легла тень от жидовской тематики. Так что съёмки придётся прекратить, и это очень жаль, ведь команда приступила ещё три недели назад. Даже не знаю, как я скажу об этом Ивану Евгеньевичу. Сердце разрывается…

– То есть ты хочешь сказать, – медленно произнёс художник, застывая на месте, – что Фёдор Степанович намеревался снимать фильм о Холокосте так, чтобы в нём не фигурировали евреи?

– Я не знаю, о чём он там думал, – раздражённо пожал плечами Бойко. – Самое вероятное – он просто не знает значения этого слова, а тут ему разъяснили. А теперь будет страдать хороший человек, которого сначала обнадёжили, а теперь отнимают главную мечту и цель жизни. Уж лучше было отказать ему сразу, чем вселять ложное счастье.

От кьянти осталось всего ничего; Белов наклонился к бортику набережной, отбил донышко бутылки, решительно сжал в руках розочку и развернулся по направлению к галерее.

– Я убью его, – со злобой сказал он.

– Белов! – прикрикнул на него пресс-секретарь. – Даже не думай. Ты пьян, ты сейчас слетишь с катушек. Белов!

Художник никак не реагировал обеспокоенные вопли своего коллеги; он решительно направлялся в сторону галереи, чеканя шаг, как выученный солдат.

Илье пришлось броситься за ним вдогонку; он нагнал Белова, рванул его за плечо и попытался удержать, но в Саше гуляла нечеловеческая сила, какая пробуждается только в исключительные моменты. Резко развернувшись, он отправил Бойко в нокаут.

Пресс-секретарь зажал нос, из которого потекла предательская струйка крови, и лихорадочно просчитал ситуацию. Ему ничего не оставалось сделать, как снова догнать приятеля, быстро сгрести его в охапку и сигануть вместе с ним в реку.

Позже, когда они уселись неподалёку от Храма Христа Спасителя, дрожа и отогреваясь, Илья непререкаемым тоном отчитал художника.

– Саша, мне тоже нравится далеко не всё, что происходит в фонде. Но я как-то лавирую и приспосабливаюсь, потому что понимаю, что только так можно сделать что-то хорошее. Если бы ты шёл представителям власти навстречу, а не показывал, что ты тут самый умный, твоя карьера складывалась бы куда успешнее.

– Думаешь, я не иду мэру навстречу? – с горечью ответил Белов, достаточно быстро простив выходку товарищу. – Да я только и делаю, что наступаю себе на горло через день. Меня посещает желание уволиться из фонда до двух раз в неделю. И всё-таки я держусь; ради таких вот Трухаевых, которых он по барской прихоти растирает в труху.

– Ничего, Белов, – примирительно похлопал его по плечу Илья. – И на нашей улице будет праздник. Я тебе говорю: попробуй подружиться с Синявской. У меня есть некоторые надежды на её счёт.

– Нет, – покачал головой художник. – Мы в коалицию с фашистами не вступаем. Ещё одного Гузкина, к тому же в юбке, я не переживу.

– Если гора не идёт к Магомету, Магомет идёт к горе, – заметил Бойко – Она хочет свой шарж, и она его получит. Как мы видим по истории знакомства с мэром, Александра – девушка целеустремлённая. Вот посмотришь, скоро она придёт к тебе на своих условиях. И это будет гораздо хуже.