Читать книгу Небо без границ - Анастасия Кодоева - Страница 10

С каждым километром, отделяющим нас от центра, фонарей становилось все меньше и меньше. Такси неслось вдоль ночных улиц: то тут, то там встречались группы местных жителей. В кромешной тьме разрушенные дома и трущобы выглядели жутко, не хотела бы я тут оказаться одной, без сопровождения. Гид предупреждал нас: если отправитесь в город, на прогулку, на экскурсию, берегите документы и кошельки! Никогда не носите с собой все свои деньги, паспорта оставляйте в номере – так это днем! А ночью, наверное, здесь можно запросто лишиться не только кошелька, но и жизни.

Водитель включил тихую арабскую музыку. Наташа дремала у меня на плече. Глядя в окно, я подумала о том, что жизни лишиться страшно лишь тогда, когда в ней есть хоть какой-то смысл. Последние несколько лет мне казалось, что его нет.

Почему-то душа моей дочери, ее хрупкий внутренний мир, колебания и сомнения, которые бушевали, подобно цунами, были сейчас от меня так далеко, что мне даже в голову не могло прийти, что Наташа нуждается в опоре. Нуждается в той маме, которая сможет выдержать ее переживания и быть рядом – не только физически, но и эмоционально. Нуждается в той маме, которая духовно сильнее и может показать пример того, как следует вести себя, встретившись с трудностями лицом к лицу, как достойно вынести все испытания.

Это так странно: я жила с призраком бывшего возлюбленного, но не замечала реального человека рядом, своего ребенка. Что правда, то правда, Кирилл заменял мне все – и небо, и землю, и космос, и вселенную, а когда он исчез, то во мне не осталось ничего. У меня больше не было никаких сил. Ощущала себя я как растение, которое вырвали с корнем и бросили на раскаленную сухую землю.

Вспомнился первый год после расставания, наверное, самый тяжелый. Я даже ходила в группу анонимных алкоголиков. Зачем? Моя здоровая часть осознавала, что любовь к Кириллу – это болезнь, а от болезни нужно лечиться. А еще, думаю, занятия уберегли меня от диких, безрассудных поступков, последствия которых были бы печальны. Меня разрывало на куски от боли, и вся она осела, как пепел, внутри, а после трансформировалась в тягу к чему-то безумному (в тот период меня часто посещали фантазии о том, как избиваю посторонних людей на улице, совершаю кражу или уродую свое тело, например, режу его лезвием или жгу огнем).

Вместо этого я притворялась зависимой от алкоголя и играла эту роль, надо сказать, вполне неплохо. Никаких безумств я не совершила. Благодаря такому экстравагантному хобби я смогла подружиться со своим внутренним авантюристом, а вдобавок дать выход накопившимся эмоциям, которых, как я понимаю, была целая тонна.

Тот период остался в памяти как исполненный приключений, я и совершенно ни о чем не жалею. Единственное, слегка мучает совесть за вранье ведущему. Первое время я очень боялась, что другие участники меня разоблачат, но вскоре до меня дошло, что там никому ни до кого нет дела, и никто не присматривается, как ты себя ведешь и почему. Даже если придешь с трусами на голове, никто не заметит.

Итак, Кирилл собрал вещи и исчез. У меня было состояние, как у наркомана, которому нужна доза, ломало меня зверски. А может, все проще: я нуждалась в общении с живыми людьми, с теми, кто сможет хоть немножко меня понять, кто знает, каково это – мучиться изнутри, а не кивать с умным видом и раздавать советы типа «забей и наплюй».

Втянувшись в эту тусовку, я поняла, что мучаются они как-то не очень сильно, а скорее, этот термин можно отнести к родственникам или друзьям. Сами зависимые вообще не страдали. Так, случались иногда проблески сознания или публичного покаяния, после чего эти товарищи бесследно исчезали.

Сама идея ходить туда пришла внезапно. Однажды вечером я поднималась по ступенькам подъезда и решила проверить почту. Ящик был забит цветными листовками, в нем лежали пара уведомлений из налоговой, несколько квитанций, реклама доставки суши, газеты. Всю дорогу до своих дверей я читала объявления. Первое, что мне попалось на глаза – это объявление о бесплатной помощи алкоголикам и наркоманам. В голове пронеслась шальная мысль: «А почему бы и нет?»

Я с интересом стала изучать текст и обнаружила, что сообщество устраивает встречи в центре города, на Тургеневской. Каждый уголок, каждый кирпичик и каждый камушек в этом районе был мне до боли знаком. Слишком много воспоминаний, связанных с Кириллом, остались захороненными здесь, погребенными и втоптанными в асфальт, точно так же, как и мои чувства, которые оказались ему не нужны.

На углу Буденновского располагалась элитная пивоварня, витрины которой украшали полки с книгами. Это место так и называлось: «Пивная библиотека», и я часто просила Кирилла туда меня сводить из-за особой атмосферы. Больше всего мне нравился там старинный рояль с раскрытыми нотами, он как будто приглашал сесть и заиграть изысканную мелодию, а еще помню клумбы с пестрыми цветами по периметру. В спорт-баре неподалеку мы ели пиццу, запивая ее пивом, Кирилл смотрел футбол, а я делала вид, что что-то в нем соображаю. Итак, я доберусь до места назначения легко! А совпадение с улицей восприняла как знак. Где все началось, пусть там и закончится.

Странно: ни с кем и никогда я не испытывала такого невероятного ощущения счастья, как рядом с ним. Мне было безразлично, куда идти и что делать, лишь бы вместе. И никого в жизни я так отчаянно не пыталась забыть. Хотелось вытравить из головы эти воспоминания, как яркое пятно жгучей кислотой, пусть даже она уничтожит все живое вместе с неживым. Я прописывала свои обиды в письмах, пела мантры и читала псалмы. Но все это напоминало борьбу с ветром: чем больше шагов делаешь вперед, тем сильнее тебя новым порывом отбрасывает назад.

Поэтому объявление в газете пришлось весьма кстати. Во всей этой затее меня смущало только одно: я не выглядела, как пьяница. У меня не было отеков и красных пятен на лице, белки глаз не пожелтели, волосы не повыпадали. Да, имелись темные мешки из-за недосыпа, на них-то и оставалась вся надежда.

В тот самый вечер, открывая ключом дверь, я уже поняла, что решение принято. Теперь по четвергам, раз в две недели, к нам приезжала няня, а я оставляла ребенка с ней и уезжала на собрание. Как и прежде, я стеснялась просить о помощи своих родственников. Мне просто не хотелось им врать, изворачиваться, называть несуществующие причины. Если бы я сказала правду – меня никто бы не понял, а если бы солгала – то сделала бы хуже самой себе.

Мое первое впечатление от собрания алкоголиков и наркоманов (надо сказать, довольно неоднозначное) сформировали два фактора: атмосфера и ведущий. Атмосфера в зале царила угнетающая. Лампа вверху потрескивала, паркетный пол давно перестал сверкать и потускнел, занавески выгорели на солнце и побледнели. Ковер давно следовало сдать в химчистку, хотя глядя на него, возникали сомнения, можно ли его спасти. Осторожно шагая вдоль стенки, я пробралась в самую даль. Темно-синяя поверхность стула была покрыта пятнами, но в отсутствии других вариантов пришлось, преодолевая брезгливость, садиться прямо туда.

Руководителем группы оказался мужчина среднего возраста, Александр Иванович. Говорил он тихо, его порой приходилось переспрашивать. Он носил затертый пиджак и растянутые на коленях брюки, отчего вид у него был довольно жалкий. Вся эта странная одежда дополнялась кедами на шнуровке, и я все размышляла, уставившись на него, неужели так сложно купить туфли.

Александр Иванович обладал мягким тембром голоса, отчего складывалось впечатление, что перед вами человек ранимый и сентиментальный. Чем-то он притягивал взгляд снова и снова, а я все не могла взять в толк, отчего так происходит. Если бы меня попросили описать его парой фраз, я бы сказала так: «Не очень молод, лысоват. Не слишком счастлив». Не знаю, почему сложно было назвать его счастливым, хотя добрым – однозначно да. Как много добрых людей несчастны, и так много счастливых злодеев.

Когда «наши наркоши» (так я в шутку называла участников) приходили на собрание, они с порога начинали шуметь и возмущаться, провоцировать Александра Ивановича, в общем, вели себя как разбушевавшиеся подростки. Жуткое зрелище: один человек изо всех сил пытается навести порядок, а остальные орут. Думаю, Александра Ивановича никто не воспринимал здесь всерьез, исключение составляла лишь я и еще парочка таких же тихонь, забившихся в угол. Иногда ведущему удавалось всех успокоить, и мы начинали почти вовремя, но чаще «наркоши» срывали занятия, и в группе творился бардак.

«Точно так же вели себя мои одноклассники на ОБЖ», – вспомнила я. «Наркоши» вскакивали со стульев, перебегали с одного места на другое, что-то доказывали Александру Ивановичу, а он пытался их перекричать. Если вслушаться, то можно было понять, что именно их не устраивает: они обязаны сюда ходить против своей воли, и смысла в терапии они не видят.

«Дожились… Что я здесь делаю?.. Как что! Я такая же, как они», – обреченно вздыхала я, сидя в углу.

Как-то раз Александр Иванович привел и представил нам своего стажера. Тощий парнишка лет двадцати пяти, он пришел однажды и больше не появлялся. Мне он запомнился тем, что нес какую-то просветительскую чушь, и у него была на лице родинка – такая же, как у Кирилла. И к тому же они имели схожие черты: длинный ровный нос, слегка приподнятый кверху, острый подбородок, густые широкие брови. Вдруг я поняла, что совершила ужасную ошибку, записавшись на групповую терапию, и мне совершенно нечего здесь делать.

«Вот идиотка! Какого черта я сюда приперлась?» – ругала себя я. Но в тот момент пришла моя очередь говорить.

– Ты можешь рассказать, что тебя сюда привело?

Я словно набрала в рот воды и сверлила глазами стенку прямо перед собой. На стене виднелось расплывчатое мутное пятно. «Неудобно вот так встать и уйти», – пронеслось в голове.

– Для тех, кто впервые пришел сюда, мы еще раз сделаем круг знакомств. Представься, пожалуйста, – попросил Александр Иванович. Светло-карие глаза обволакивали светом и излучали безусловную любовь. Заглянув в них, я решила остаться.

– Маргарита. Я страдаю такой же болезнью, как и все, и… И надеюсь от нее вылечиться.

– Можешь поделиться с нами, что ты ждешь от нашей встречи?

– Сегодня или вообще от всех встреч?

– Как хочешь.

– Жду… Познакомиться, узнать людей, и как они справляются с этим.

– Хорошо, ты хочешь добавить что-то еще?

– Нет.

– Спасибо. Если ты уже все, – тихо произнес он и слегка кивнул, – то мы можем перейти к следующему участнику.

– Да. Я не против.

В этот момент мне открылась истина: ведь он лечит людей не силой своего железного характера (которого у него, очевидно, нет), а своим душевным теплом. Я видела перед собой человека пожилого и некрасивого, но во мне пробудилась целая гамма эмоций. Мне вдруг захотелось обнять его и расплакаться. Наконец я поняла, как отчаянно истосковалась моя душа по таким простым вещам, как доброта и сочувствие.

Находясь рядом с ведущим, меня не покидало ощущение, что через мою макушку спускается сверху сильнейший поток энергии. Этот поток наполнял все вокруг каким-то своим особенным смыслом, в водопаде невидимых лучей я считывала вселенскую мудрость. Она гласила о том, что надо жить ради самой жизни. В то же самое время зарождалась надежда на то, что я справлюсь. Уходя, я вглядывалась в лица людей и пыталась понять: что с ними сейчас происходит? Есть ли у них в сердце отклик?

Но их стеклянные глаза ничего не выражали. Горькое разочарование одолевало меня в те минуты, а затем я спрашивала себя: «А может, никакого потока и нет? Мне просто показалось?» Но поток был. Я возвращалась через две недели и вновь чувствовала его: он шел через макушку к полу, а от пола – куда-то вверх. И похоже, здесь, в группе, никто не обращал внимание на такие вещи, как энергии или оттенки эмоций. Всем на все было наплевать.

«Способен ли свет человеческой души творить добро?» – задавала я себе вопрос. Чаще всего он оставался без ответа, а как бы мне хотелось, чтобы хоть кто-то еще почувствовал себя особенным, уникальным, неповторимым, имеющим силы к выздоровлению.

Каждый раз, приходя на встречу, я испытывала стыд. Острый жгучий стыд за всех участников группы: они устраивали хаос и были чертовски неорганизованны. Состав наш постепенно менялся. Кое-кто начинал вести себя чуть более сдержанно и даже помогал Александру Ивановичу успокаивать других. Непробиваемые, эмоционально нестабильные и те, кто «в танке», со временем отсеивались и уходили прочь. Потом вдруг стало ясно, что многие пришли просто отсидеться, они не собираются лечиться от своей болезни (а может, таковой ее и не считают). Если человек сам ни в чем не заинтересован, то вряд ли у него что-то получится. Обычно проблему видели мамы, дети, жены, мужья зависимых, но не они сами.

Первое время я побаивалась, а не окажется ли группа психологической помощи хорошо замаскированной сектой. Но со временем мои страхи рассеялись: конечно, ни о какой религиозной подоплеке здесь не шло и речи. Никто не принуждал нас молиться и каяться, да и со слов Александра Ивановича, к вере он относился весьма скептически. Не было культа личности, вслед за которой должна была идти «толпа неразумных»; не было порядка; не было структуры занятий; не было четко очерченных границ дозволенного или хотя бы каких-то элементарных правил приличия. И все это наш ведущий безропотно терпел, а мне оставалось лишь смотреть с сожалением.

Вскоре, вслед за стажером, похожим на Кирилла, бесследно исчез и Александр Иванович. Новый психолог мне не понравился (по причине плотоядного взгляда, пожирающего всех женщин), и я перестала ходить на собрания. Новенький улыбался фальшиво, его губы с масляным блеском растягивались, произнося какие-то пустые, ничего не значащие слова. Меня аж выворачивало при одном виде.

Вот так и закончилась эта история. Можно было бы сказать, что ничем… Но прежде, чем покинуть группу, Александр Иванович зажег в моей душе маленький лучик надежды, и встречу с этим человеком я много лет вспоминала с благодарностью.

Конечно, никто из участников так и не раскрыл секрета, как справиться со своей болезнью, но думается мне, никто его и не знал. Знали бы – не приходили на встречи. Очень большое впечатление на меня произвели рассказы очевидцев, как лечат наркоманов в диспансерах. Одни истории были жуткими, а другие в красках описывали бессилие врачей перед пагубной привычкой пациентов.

Как-то раз участница нашей группы по борьбе с зависимостью, Светлана, поведала одну такую историю. Только началась перемена. Рассказчица была пожилой добродушной женщиной, ее волосы, выкрашенные в рыжий цвет, раздувал ветер из открытого настежь окна. Светлана что-то увлеченно вещала, бурно жестикулируя. Александр Иванович вышел в коридор, «наши наркоши» разбрелись по зданию. Несколько человек сгруппировались полукругом в самом конце зала. Я только что поднялась из столовой, которая располагалась на первом этаже. Пластиковый стаканчик с кофе жег мне руки, и я боялась, как бы дно не прорвало – оно уже надулось пузырем и отвисло.

«Наверное, тут рассказывают что-то интересное», – подумала я, поставив стаканчик остывать на подоконник, и присоединилась к слушателям.

– Когда он в очередной раз ушел из дома, его никто не бросился искать. Они и так уже потратили все деньги, продали все квартиры, осталась лачуга – флигель, где они жили. «Пусть катится к черту», – решили родственники и стали себе спокойно жить-поживать и добра наживать. Месяца три от него ничего не было слышно. Ни слуху, ни духу. Потом малому его надо было собираться в первый класс. И тут он объявился, – всплеснув руками, добавила Светлана. Лица людей, окружавших ее, выражали заинтересованность. – Он пришел домой, потому что заболел чем-то, не помню, то ли гепатитом, то ли заражение крови у него было. Его положили в больницу. Там кое-как очухался, он просил у родных деньги, якобы на капельницы. Они передавали деньги, он начал покупать наркоту через каких-то левых людей, охранники проносили что ли, подробностей не знаю… Не могу сказать. Когда пришел главный врач, он обнаружил, что тот обдолбанный лежит, и вызвал семью, мол, забирайте своего обратно, я здесь такое не потерплю. Тем оно и подавно не надо, чтоб он дома лежал, забирать не стали. Потом выписался кое-как и опять пустился в бега.

От услышанного у меня мурашки пробежали по коже.

– А с ребенком его что?

– Ну, что? Растет вроде. В школу ходит.

Мне стало жутко: кому будет нужен этот ребенок, когда его бабушка и дедушка умрут? Уж явно не отцу.