Читать книгу Небо без границ - Анастасия Кодоева - Страница 6

После поездки дочка вернулась какая-то повзрослевшая и счастливая. Пока она отдыхала с папой на Красной Поляне, ей исполнилось десять. Помню, как звонила, чтобы поздравить Наташу, и трубку взял Кирилл. Для меня это было большим потрясением, ведь я не слышала его голос уже много лет.

– Алло, доченька, привет!

– Хм. Привет, она сейчас подойдет.

– Привет.

Ком застрял в горле, меня всю затрясло как в лихорадке, а отчего, я и сама не могла понять. Огромная волна с жаром прокатилась по всему телу, от макушки до пяток. Мне почему-то стало стыдно, как будто Кирилл подумал, что я звонила ребенку специально, чтобы услышать его.

«Что за ерунда, у твоей дочки сегодня день рождения, вот ты и звонишь, чтобы ее поздравить. Прекрати нервничать, истеричка, соберись, наконец», – приказала я себе. Но слова почему-то не шли.

– Алло! Ты еще здесь? – спросил Кирилл.

– Да, а где Наташа?

– Она в ванной. Сейчас подойдет, или пусть перезвонит…

– Нет, не надо. Я подожду.

– Да, ну хорошо тогда, – как-то вяло ответил Кирилл.

– Ну, как вы там?

Я услышала, как Кирилл щелкает зажигалкой, глубоко затягивается и выпускает дым. «Закурил? Нервничает? Да нет. С чего бы».

– Да как, нормально.

– Как погода? – поинтересовалась я, хотя мне, на самом деле, было совершенно наплевать. Хотелось чем-то заполнить пустоту, сердце бешено колотилось.

– Снег идет с утра, скоро поедем кататься на лыжах. А вот и она идет. Ну, что, с именинницей тебя! – радостно сообщил Кирилл и передал трубку дочке.

Тут я поймала ощущение нереальности происходящего: Кирилл общался со мной как-то слишком обычно. Как будто мы виделись только вчера, словно не было многих лет молчания и предательства, не было дорогих подарков, которые он передавал Наташе за моей спиной, не было другой семьи и других детей… Какой-то сюрреализм, ей-богу.

«Ну а чего я ждала, собственно? Ему этот разговор тоже в тягость, как и мне. А зачем он тогда снял трубку?!» Эти мысли не давали покоя, я обмусоливала их до самого вечера, хотя понимала, что забиваю голову ерундой.

– Привет, мам.

– С днем рождения, солнышко. Люблю тебя, желаю тебе, чтобы ты росла самой счастливой на свете. Обнимаю тебя и очень скучаю. Как ты там?

– У нас все хорошо.

Повисло неловкое молчание, такое же, как несколько минут назад с Кириллом.

– Чем вы там с папой занимаетесь?

– Сейчас пойдем собираться, потом поедем на трассу.

– Не боишься?

– Нет.

– Ну ладно, обнимаю тебя и целую, с днем рождения тебя еще раз.

– Пока.

Дочка положила трубку, и мне стало как-то не по себе. Она ни разу не сказала «спасибо», что любит меня или скучает. Это сильно ударило по моей и без того расшатанной самооценке, но я решила не придавать ее словам слишком большого значения. «Подростки – они все такие колючие. И вообще! Наверное, ей совсем не до меня сейчас, спешит скорее покататься на лыжах», – подумала я.

Мы больше не созванивались. Не хотелось навязываться Наташе, но после разговора остался на душе осадок. Сначала я думала, что надо бы перезвонить и сгладить этот неловкий эпизод, чтобы меньше нервничать до ее возвращения. На самом деле, мне бы было достаточно услышать радость в ее голосе (радость от того, что она общается со мной, а не едет на лыжную трассу; или просто почувствовать какую-то теплоту в интонации). Эти обрывки фраз меня просто добили.

Когда я росла, в нашем доме не допускалось такого отношения к старшим:

– Ты что себе позволяешь? Ты как со взрослыми разговариваешь? – пара таких замечаний, и я усвоила, что показывать свое истинное отношение запрещено. От этих претензий я, разумеется, никого резко не зауважала, наоборот, отвращение и злость копились во мне годами.

«И что, разве так лучше? Это же не настоящее почтение, а фальшивое. Нет уж, лучше пусть моя дочь говорит то, что думает, и остается сама собой», – подумала я.

Было такое чувство, что ей неприятно меня слышать, а сюда же добавился страх при звонке опять выйти на связь с Кириллом. Вновь придется делать вид, что у нас непринужденная беседа, а мне это ни к чему.

Я отправилась на кухню и включила электрический чайник. Затем сделала себе бутерброд с сыром и ветчиной, открыла дверцу шкафчика и достала коробку с лекарствами. Долго копалась в поисках нужного и, наконец, на самом дне обнаружила стеклянный флакончик с валерьянкой. Насыпала на ладонь шесть ярко-желтых таблеток, чтобы наверняка помогло (от одной никакого облегчения), и запила их водой.

В самом углу балконной двери одиноко красовалась маленькая бумажная снежинка, которую давным-давно вырезала Наташа. Снежинка так и жила там, вверху, уже не первый год. Сначала мы с Наташей ленились ее смывать (это же надо лезть на стул), потом решили оставить до весны, а летом она уже стала нам совсем как родная, и избавляться от нее было жалко. Я подошла поближе и потрогала ее пальцами: один край оттопырился, а второй накрепко прилепился на мыло. «Пусть висит до весны».

Чайник вскипел. Я взяла кружку, налила кипятка и поставила чайник на место. На календаре было 29 декабря – почти Новый Год, и, к сожалению, встречать его мне придется в одиночку. Сегодня, к тому же, день рождения моей дочери.

«Можно начинать отмечать все сразу», – подумала я и открыла холодильник, а затем достала полупустую бутылку испанского вина. Налила его в турку для кофе и поставила на плиту. Порывшись в коробке со специями, насыпала туда щепотку мускатного ореха и немного корицы. Затем бросила палочку сухой гвоздики и добавила чайную ложку сахара. Сахар рассыпался по плите и начал плавиться, шипеть и дымить. Я улыбнулась: всегда любила странные запахи.

Мне нравился запах хлорки, бензина, ацетона и стирального порошка, церковных свечек и табачного дыма (когда курил кто-то рядом, я втихаря кайфовала), а еще – запах жженого сахара. Жидкость в турке зашумела, и я выключила газ. Открыв поддон холодильника, нашла там половину засохшего апельсина. «Самый раз, сойдет», – обрадовалась я и отрезала ломтик. Положила его в высокую стеклянную кружку для латте и придавила ложкой, а затем залила горячей смесью.

До возвращения Наташи оставалось четверо суток. Я провела эти дни дома, в пижаме, периодически запивая валерьянку глинтвейном и заедая все это бутербродами с колбасой. Выходить из дома не хотелось, да и, в принципе, было не обязательно. Небольшой запас продуктов лежал в холодильнике, правда, я предварительно провела ревизию, выбросив остатки того, что испортилось: несколько старых луковиц и засохший пучок зелени.

Причин, чтобы выйти на улицу, я не могла найти. Людей, с которыми хотела бы встретиться, не существовало. Как и не существовало повода кому-то писать, поздравлять с наступившим Новым Годом и изображать праздничное настроение. Это выглядело бы как сплошное лицемерие и показное радушие.

Однако меня мучило чувство вины. Надо же, как прочно засело влияние из детства – с той разницей, что тогда нельзя было показывать неуважительное отношение к родителям, а сейчас я как будто «плохая», потому что не обзвонила всех знакомых, коллег и родственников. Да еще и не отвечаю на поздравления в рабочем чате! «Все подумают, что я странная и невоспитанная», – ругала себя я. – «Немедленно соберись, возьми и сделай над собой усилие». Но бесполезно.

Два дня подряд снился Кирилл. В первую ночь это сон был о том, как будто он – маленький ребенок, а я ищу его в лесу ночью. Вокруг меня танцевало множество людей в длинных одеждах, они жгли костры и совершали обряды, водили хороводы. Напуганная, я подбегала к ним и спрашивала: «Вы не видели мальчика? Маленького, ему пять лет, зовут Кирилл». Но мне никто не отвечал, и пляшущие смотрели на меня безразличными глазами.

Во вторую ночь я бежала вверх по лестнице по темному подъезду, а за мной гнался убийца. Я пыталась изо всех сил ускориться, но ноги вдруг стали ватными, они перестали меня слушаться. В ужасе я обнаружила, что топчусь на месте. Когда фигура злодея почти достигла меня, я обернулась и увидела, что это Кирилл. От испытанного шока я тут же проснулась. Часы показывали 05:30, и больше я так и не смогла уснуть.

Все дни меня душило какое-то дурное предчувствие, крутило в животе, как в студенчестве перед экзаменами. Я решила, что это на нервной почве: мало ли, что еще выдаст мой организм при таком стрессе? Спасибо, что просто живот крутит, а не какая-нибудь нервная рвота или мигрень.

Все эти дни я очень скучала по ребенку. Ежеминутно внушала себе, что мне надо просто дождаться возвращения Наташи и не трезвонить ей по пять раз в день, я же не мать-квочка, которая паникует по поводу и без повода. В итоге я героически сдержалась, оставив их с Кириллом в покое, и дала им возможность насладиться отдыхом без нравоучений и причитаний. Кое-как дотянула последние сутки, чуть ли не кусая себя за руку, которая так и тянулась к телефону.

Однако повод для беспокойства все же был. Первое, что Наташа сделала после приезда, это закинула сумки на диван и плюхнулась туда же с разбегу. А затем сообщила мне, что хочет жить у папы.

– Но почему? – удивилась я.

Это все, что я смогла выдавить.

– Ну мам… Папа ведь тоже скучает.

Наташа опустила глаза вниз, и мы обе замолчали, переваривая услышанное. Мой ребенок – это не вещь и не моя собственность. Так как я это понимала, то не могла удерживать ее силой. Но сам факт, что планшеты, кроссовки и гаджеты достались ей от отца, и она с ним тайно общалась полтора года, были для меня как нож в спину. Сначала Кирилл меня оставил без помощи, без общения и без поддержки, а потом вернулся через много лет и забрал у меня самое дорогое. Мою дочь.

Он ведь даже не хотел, чтобы она родилась!!!

– Ты уверена? – тихо спросила я.

– Да.

Теперь меня душили слезы, и я почувствовала себя слабой и беспомощной, как улитка без домика. Глупая, безмозглая улитка.

Самым большим предательством для меня стало поведение Наташи. Да, я как-то была готова к ее уходу из семьи лет в двадцать, но никак не в десять. И кто виноват, что я интересовалась лишь своей работой? Правильно, никто. Вместо того, чтобы решать проблемы с дочкой или устраивать личную жизнь, я прятала голову в песок. Теперь пора разгребать последствия моего недальновидного и эгоистичного поведения.

– Папа за мной на днях заедет, мне надо собрать вещи. Он по работе сейчас где-то. В командировке.

Руки затряслись, а в горло как будто кто-то впихнул раскаленный шар. Я молча слушала Наташу, наблюдая за приплясыванием пальцев, как вдруг вспомнила, что у бабушки на старости лет точно так же тряслись кисти рук. Только бабушка была старенькая, а я – нервно больная, вот вся и разница. Внутри кипела злость: как так? Я делала для Наташи все возможное, а она взяла меня и бросила! Точно как ее отец… Ну зато теперь понятно, одного поля ягоды.

Дочка что-то без умолку рассказывала про Красную Поляну, про ее первые спуски на лыжах, показывала синяки – похоже, что для нее переезд по значимости находился где-то рядом с походом в кино. Никаких сентиментальных слов, никакой грусти, никаких сомнений: видимо, она там с ним уже все решила. «А может, не там… Может, они договорились об этом гораздо раньше?» – от этих мыслей мурашки пошли по коже и все поплыло перед глазами.

Снова возникло ощущение нереальности происходящего, как будто я смотрю дурной сон, один из тех кошмаров, что снились мне накануне, против которых бессильна даже валерьянка с глинтвейном.

Предложила Наташе попить чай, и она согласилась. Мы пошли на кухню, я поджарила тосты с плавленым сыром, нарезала яблоко и банан и положила все это на тарелку. Поставила на стол две чашки, одну – себе, вторую – ей, и села напротив.

– Ты же не против? Что я поеду к папе?

– Ну как я могу быть против. Ведь это твой родной человек, и ты в нем нуждаешься. А он в тебе.

– Ну хорошо, – запивая тост чаем, ответила Наташа, – а знаешь, что?

– Что?

– Папа мне купил новые наушники беспроводные. Щас покажу.

Дочка вскочила из-за стола и побежала в зал, где были ее сумки. Недоеденный кусочек хлеба и долька яблока так и остались лежать.

– Крутые, правда?

– Крутые. Я, честно говоря, в таких вещах не очень разбираюсь, но главное, что тебе нравится.

– Ага.

С этими словами она нацепила их на себя. Затем поставила перед собой телефон, оперев его на тарелку с фруктами, и включила какое-то видео. Мамы, получается, для нее не существовало. Ни тогда, ни сейчас… И раз она с такой легкостью сообщает об отъезде, а потом надевает наушники, ограждая меня от своего мира, значит, так мне и надо, я это заслужила. Вытерев стол от крошек, я помыла чашку и вышла из комнаты. Наташа даже не подняла головы.

«В любой неопределенной ситуации идите в душ», – скомандовала себе я, перефразировав известное выражение. Через пару минут я уже грелась под струями воды. На белой шторке для ванны располагались серые и коричневые небольшие круги, они чередовались, создавая простой узор. Когда они намокали от горячего пара и капель, внутри каждого из них угадывались какие-то силуэты и даже лица. Вглядевшись внимательно, я обнаружила стоящих в ряд Фрейда, Иисуса Христа, Че Гевару и Ошо. Это прям какая-то молитва получается:

Фрейд, скажи, как понять душу своего ребёнка?

Иисус Христос, спаси и сохрани.

Скоро случится революция.

А мне нужна мудрость.

«Ну все, теперь у меня окончательно поехала крыша», – подумала я.

Наташа ходила по квартире и складывала вещи. Она оставила нетронутыми все детские игрушки – видимо, уже выросла из того возраста, чтобы играть в кукол. Меня душила обида из-за того, что все, подаренное мамой, оказалось вдруг ненужным и недостойным того, чтобы забрать с собой в новую жизнь. «В конце концов, это ее право», – рассудила я.

– И как же мы с тобой теперь будем, – присев на краешек дивана, спросила я, – как будем общаться?

– Ну… Не знаю. На выходных, наверное, – буркнула Наташа и захлопнула дверь своей комнаты.

Наутро маленькая сумка, в которую дочка собрала все необходимое, стояла на пороге. Вскоре под подъездом просигналила машина. Я выглянула с балкона и увидела внизу Кирилла, он только что вышел из автомобиля и перетаптывался с ноги на ногу, засунув руки в карманы.

«Выходить вниз или нет? Поздороваться? А зачем?» – пронеслось в голове. Ответ пришел сам собой: «Нет, ни в коем случае».

– Мам, я пошла.

Наташа, одетая в теплую куртку, беспокойно посмотрела на меня. Впервые за все это время у нее забегали глаза, и стало очевидно, что сцена прощания ей в тягость.

– Иди, хоть обниму тебя.

Дочка застыла, как мумия, и даже не обняла меня в ответ. Я поцеловала ее в щеку, она буркнула:

– Пока.

Затем Наташа быстро развернулась и вышла. Я закрыла дверной замок и почувствовала, как все мое тело трясется. Сначала задрожали колени, потом бедра и щиколотки, потом началось колотиться что-то в районе желудка. Это была тревога, смешанная с подступающей пустотой. Она растекалась во мне и заполняла собой все пространство квартиры, как чернильная жидкость, выпущенная осьминогом.

«Осьминог красит воду, чувствуя опасность от врагов. Только здесь больше никого нет. Выходит, я сама себе жертва и сама себе враг: вот такая веселая передача „В мире животных“. И вообще! Если способность к самоиронии еще есть, значит, не все потеряно», – успокаивала я себя. Но состояние отупения, как будто меня стукнули кувалдой по голове, мешало что-то делать и мыслить продуктивно. Я включила телевизор без звука, уселась на диван и подобрала под себя колени.

На следующее утро проснулась в слезах. Часы показывали 05:30, я заставила себя принять душ и сварить обжигающий кофе, а затем достала блокнот и ручку, села за стол и решила расписать по пунктам план действий. Как теперь я буду строить свою жизнь без Наташи?

Первым делом я подумала, что мне нужно найти себе какое-то занятие, но проблема заключалась в том, что, кроме работы, меня давно уже не интересовало ни-че-го. Чем я могу заполнить свободное время? Например, бегать на стадионе или читать книги (вспомнила то, что любила в детстве). На этом поток моей фантазии иссяк, и я решила обследовать квартиру, чтобы найти какие-то тайные знаки или доказательства того, что все произошедшее не случайно.

Никаких секретных записок, подсказок, странных вещей не обнаружилось. Я изучила все уголки, на это ушла пара часов: открывала шкафы, поднимала подушки и матрасы, раздвигала шторы. Обычная квартира, ничего особенного. Так, немного паутины в углах, немного пыли на подоконниках. У кого иначе?

Еще раз обратила внимание на то, что дочка почти ничего не взяла, поэтому у меня в голове не укладывалось, что она здесь больше не живет. Казалось, она просто уехала на пару дней и скоро вернется. Но она не возвращалась и даже не звонила. Только к концу дня до меня дошло, что никаких тайных посланий нет; все, что должно было случиться, уже случилось. Это не параллельная реальность, это не телешоу-подстава, это все происходит на самом деле.

Итак: Наташа уехала жить в Ростовскую область, где у Кирилла находился большой и уютный дом. А я осталась сама по себе, точнее, как кусок дерьма в проруби. Если быть еще точнее, то как замерзший и никому не нужный кусок дерьма.

Ежедневно я заходила в Наташину комнату и подолгу стояла там, разглядывая пустой диван, стол, на котором лежали карандаши и блокноты, рассматривала развешанные на стене постеры. Там был изображен Хиро из мультфильма «Город героев» и влюбленная пара из «Доблести рыцаря-неудачника». Мы даже как-то смотрели аниме вместе. Неужели я была такой плохой мамой?

Иногда я плакала в одиночестве, сидя на ее диване, и пыталась ей дозвониться. Безрезультатно. Со временем я почти перестала заходить туда. Нахождение в Наташиной комнате приносило мне невыносимую душевную боль, даже чтобы помыть там полы, приходилось делать над собой большое усилие. Наташа не брала трубку, не отвечала на сообщения. Она как будто стала призраком, и я часто задавала себе вопрос, а что чувствуют люди, дети которых погибли? По крайней мере, моя дочь жива. Но это никак не уменьшало моего горя.

Прошло почти восемь месяцев с тех пор, как однажды дочка согласилась со мной встретиться, правда, она настояла, что вместе с ней придет ее папа. Мы отправились в боулинг. Место выбрали Кирилл с Наташей, так как они часто по выходным ездили в такие заведения, а я просто к ним присоединилась.

Напряжение в воздухе висело такое, что казалось, его можно резать ножом. Нам с Кириллом, как оказалось, совершенно не о чем разговаривать. От безысходности мы обсуждали новости и погоду. Я задавала какие-то простые вопросы Наташе: про ее учебу, про то, с кем она сейчас дружит, как дела с новыми одноклассниками, но она отвечала коротко и резко, повернувшись ко мне спиной.

– Дочь, я же с тобой разговариваю. Повернись ко мне, пожалуйста. Мне неприятно.

Наташа разворачивалась и подкатывала глаза кверху.

– Что? – отвечала она таким тоном, как будто я ее злейший враг.

– Да нет, ничего.

В этот момент она снова принимала исходное положение, ее рука тянулась за шаром, а я не понимала, что вообще тут делаю. Думаю, со стороны зрелище было довольно жалким, даже в глазах Кирилла я увидела что-то, отдаленно напоминающее сочувствие. На прощание я попыталась обнять Наташу, но она не потянулась ко мне навстречу и застыла, как столб, и не поцеловала меня в ответ. Просто пробурчала под нос:

– Пока.

Мы попрощались, и я почувствовала себя лишней в обществе дочки и бывшего мужа. «Им вдвоем хорошо, а я – мешаю, это очевидно. Наверное, нам лучше не видеться, если всё это будет происходить так, как сейчас», – решила по дороге домой.

Одолевало какое-то дикое, безграничное состояние беспомощности. С того момента я прекратила попытки выйти на связь с ребенком, перестала ей звонить и писать. Да и смысла в этом я не видела никакого, потому что сообщения она просматривала через три недели, они так и висели непрочитанными, а на мои попытки дозвониться присылала ответ:

«Не звони мне. Не хочу с тобой разговаривать».

Думаю, я сделала правильный вывод: не стоит навязываться. Жаль, что я не поняла этого раньше, зато в момент встречи все прояснилось, теперь хоть не придется унижаться.