Читать книгу Небо без границ - Анастасия Кодоева - Страница 5

За много лет нашей специфической дружбы я кое-что узнала о детстве Кристины, а она – о моих неудачных отношениях, но все же у каждой из нас сохранились свои тайны. Думаю, что это нормально. А с возрастом я поняла очень важную вещь: чем осторожнее люди открываются друг другу, тем прочнее связь.

Однако сейчас, несмотря на то, что Кристина осталась единственным моим близким человеком, я не могла рассказать ей о трагедии. Меня душил стыд: ведь я ужасная мать, раз допустила такое, а это значит, нет мне прощения, и меня ждет общественное порицание и позор. При встрече с Кристиной я много раз хотела с ней поделиться, но как только раскрывала рот, со мной что-то начинало происходить. Как будто я превращалась в деревянное изваяние или в человека, у которого парализован речевой нерв, и он молчит и не шевелится, а тем временем у него внутри происходят бурные диалоги.

Поэтому мне приходилось справляться в одиночку, а получалось это отвратительно. Наверное, при наличии друзей, любовных отношений (или если хотя бы у меня имелось несколько кандидатов на их построение, скрашивающих длинные вечера), я бы перенесла все это намного легче. Но к тому моменту, как все это случилось, я стала таким социофобом, что одна мысль о свидании вгоняла меня в ужас, а болтовню с офисными девчонками о своих проблемах я приравнивала к публичному раздеванию. Нет, нет и еще раз нет! Пусть лучше окружающие думают, что у меня все безупречно.

Пару лет назад коллега с работы уговорила меня сходить на встречу с парнем. Это был ее дальний родственник, очень доброжелательный и спокойный молодой человек, который тоже искал свою «вторую половинку». Когда я впервые услышала по телефону его бархатистый голос, то воображение нарисовало приятный образ мужчины, довольно дружелюбного и воспитанного.

– Добрый вечер, Маргарита. Это Артур.

– Добрый вечер.

– Катя дала ваш номер…

– Да, я поняла. Рада вас слышать.

– Встретимся сегодня? Как вы на это смотрите?

– Прекрасно. Хорошо. Во сколько?

– Давайте в 20:00.

Я с нетерпением ждала встречи… Шел дождь. Мы договорились увидеться в центре города, в небольшом атмосферном кафе на пересечении Пушкинской и Газетного. Приехав на такси, я зашла внутрь, волосы слегка промокли. Мой новый знакомый помог повесить пальто и задвинул за мной кресло, как настоящий джентльмен. Вечер обещал быть замечательным.

Синий свитер крупной вязки был Артуру очень к лицу. В нем он напоминал героев из романтических фильмов, и пока я пыталась вспомнить название хотя бы одного из них, мы заказали пиццу и вино. В моем новом знакомом мне нравилось все, кроме одного: он выглядел слишком спокойно, почти безразлично. В его поведении я не заметила ничего такого, что бы могло выдать волнение: ни улыбки краешком губ, ни почесывания затылка, ни приподнятого к потолку взгляда. Я знала, что так ведут себя мужчины в двух случаях: либо женщина ему совершенно не интересна, либо она ему очень нравится, но мужчина тревожный.

Мы разговорились, и оказалось, что Артур работает программистом. Мне понравился его интеллектуальный юмор – пикантный, но без пошлости. Однако шутил он так, что было не понятно, то ли он флиртует со мной, и от этого так оригинален, то ли убивает время со скуки. Сложно подобрать слова, чтобы описать свое впечатление от встречи.

Скорее всего, он был обычным мужчиной, не слишком эмоциональным и не слишком замкнутым, просто я разучилась общаться с противоположным полом… А может, программисты – они все такие бесстрастные? Пока я пыталась выяснить, нравлюсь я Артуру или нет, мне было еще хоть как-то интересно. Весь вечер я увлеченно рассматривала его аккуратно стриженную красивую бороду и пыталась найти в ней хоть один изъян, чтобы сказать себе: «Вот, смотри, он – неряха, и он тебе не подходит». Но я не заметила в ней ни одного недостатка. Ни один волосок не торчал в сторону. Легкая седина на виске придавала особое очарование его облику.

Мне даже понравилась туалетная вода, которой он пользовался – Артур слегка приблизился, когда подавал пальто при выходе, и я смогла почувствовать ее аромат. Это было для меня еще более удивительно, чем идеальная борода, потому что я ненавидела мужские запахи. Мне казалось, что от мужчин пахнет то дешевым одеколоном, то освежителем воздуха, то отравой, которую продают на рынке, то советским мылом. Таким способом я легко «отсеивала» кандидатов на дальнейшее сближение, стоило им лишь появиться в моем поле зрения.

Не то, чтобы кто-то из них настойчиво проявлял ко мне внимание, скорее нет, наоборот. Мужчины смотрели сквозь меня, как через решетку или как через ветви сухого дерева куда-то вдаль, и это было обидно. Да, они видели приятную внешность, высоко оценивали мой интеллект, но никто не считал меня сексуальной или привлекательной женщиной. Может, от этого я и ненавидела все мужские запахи: просто защищала себя от безжалостной правды. Теперь я никому вообще не нужна, и никто ко мне не приблизится.

Потом мы с Артуром отправились в кино, и я все не могла дождаться момента, когда, наконец, смогу оттуда сбежать. Мы с Кириллом давно расстались, но мне казалось, что, сидя в кино рядом с другим мужчиной, я изменяю ему. Это разрушало меня и словно разъедало кислотой изнутри. Я чувствовала себя виноватой, и больше мы с Артуром никогда не виделись. Несмотря на все плюсы вежливого молодого человека, я испытала настоящее облегчение, когда он уехал.

Страшнее всего было то, что Кирилл ушел, ни разу не позвонив за все эти годы, а я хранила ему верность. Он поступил жестоко, вычеркнув меня и дочку из своей жизни, словно нас и не существовало. Быстро нашел себе другую, как выяснилось позже, и тут же женился на ней. Они завели ребенка, а потом еще одного, и он чувствовал себя прекрасно, наслаждался тем, что у него все замечательно, и его даже не мучила совесть по поводу того, что он не заботится о своей дочери.

Поэтому, возвращаясь к началу истории, отмечу: в тот период, эмоционально непростой, когда мы остались с Наташей вдвоем, мне пришлось стать для нее и мамой, и папой, «два в одном». Но я справлялась и никогда не жаловалась, хотя далеко не всегда чувствовала себя уверенной и защищенной. Были и тяжелые моменты, когда я подрабатывала по вечерам разносчиком еды. Но и это я смогла преодолеть (наверное, потому, что любила свою дочь и знала, что сделаю все возможное и невозможное для того, чтобы обеспечить ей достойную жизнь).

Когда Наташе исполнилось девять, моя яма была уже практически вырыта, и я стояла на краю. Оставалось лишь сделать крошечный шаг, пошатнуться или оступиться. Рано или поздно что-то все равно бы меня столкнуло в нее. А пока все шло своим чередом: я ездила в офис и занималась ночной подработкой, а ребенок, предоставленный сам себе, все меньше стремился со мной общаться.

В тот момент я упустила что-то критически важное в процессе ее воспитания. Думаю, все это начало происходить гораздо раньше, проросло корнями далеко вглубь, но сейчас я хоть что-то начала осознавать.

Мне казалось, что моя дочь – сознательный и ответственный ребенок, и мне не нужно уделять ей так много внимания, как, например, в дошкольном возрасте. Не нужно следить, как она делает уроки, что кладет в портфель, куда идет гулять и с кем. Я ей доверяла. Может, причина была еще и в том, что работа стала для меня своего рода наркотиком: берешь еще и еще, а остановиться не можешь. Труд отвлекает и притупляет боль – душевную, разумеется. Я все еще любила Кирилла и не могла его забыть.

Не знаю, за что я так поступила с моей дочерью. Мир, состоящий из «Автокада» и смет, захватил меня полностью, и вдруг оказалось, что весь контроль над ситуацией ускользнул из моих рук, и все летит в пропасть. Так бывает, когда внезапно просыпаешься от страшного сна, и он настолько реален, что приходится тереть глаза, щипать себя, чтобы очнуться. Я была бы рада убедиться, что это сон, но долгожданного пробуждения не наступило.

Наташа проводила много времени со своими подругами, часто ночевала у них, и я не возражала. Даже с радостью оставляла всю их веселую компашку на ночь у нас дома, а сама закрывалась на кухне и работала. Так было спокойнее: Наташа рядом, а это значит, у нее все хорошо. Да, я утешала себя тем, что ребенок все меньше и меньше нуждается во мне, и это нормально. Все подростки тянутся к сверстникам больше, чем к родителям, и такое поведение характерно для детей ее возраста. Однако на душе скребли кошки.

Я продолжала с этим жить, не обращая внимание на фоновое беспокойство и тревогу. Отсутствие грамотной психологической или медикаментозной помощи сыграло со мной злую шутку: когда ты сам учишься глушить свою душевную боль, ты автоматически становишься менее чутким ко всему происходящему вокруг. Тебе уже нет дела до легкого волнения или ощущения, что «что-то идет не так». Ты отсекаешь все эти эмоции за ненадобностью или делаешь вид, что их нет.

Внезапно обнаружилось, что последние полтора года моя дочь тайно общается с отцом. Мне было трудно в это поверить, поначалу казалось, что это какой-то розыгрыш. Кирилл нашел Наташу в соцсетях и попросил у нее прощения: за то, что не приезжал к ней, не виделся с ней, не писал ей и не звонил много лет. Он поклялся Наташе в том, что безумно ее любит, и умолял не говорить ничего маме. Видимо, Кирилл опасался, чтобы я, не дай бог, не запретила им общаться, и не зря – я бы именно так и поступила.

Откуда-то у Наташи стали появляться новые вещи. Она объясняла это тем, что подруга из обеспеченной семьи отдавала ей ненужное. Сначала в нашем доме возникли кроссовки, затем кофта, потом жилетка и худи. Подарки были редкими. Может быть, раз в пару-тройку месяцев дочка приходила домой воодушевленная и вываливала мне с порога:

– Смотри, мам! – Наташа протягивала очередную модную вещицу, – Снежане бабушка и дедушка подарили, а ей все маленькое. Она сказала, забирай. Я забрала. Но это ж ничего, мам? Можно я заберу?

– Наверное, – растерянно произносила я. – А тебе самой как? Тебе самой это нравится?

– Да, мам!!! Конечно!

– Ну, хорошо. Тогда можешь оставить.

Вечером того дня я попыталась связаться с родителями Снежаны, чтобы поблагодарить их за подарок, но безуспешно: так и не дозвонилась. Я знала, что эта девочка хорошо воспитана, прекрасно учится и неплохо ладит с Наташей, поэтому решила так: в том, что они отдали ей вещь, нет ничего дурного. Кроме того, я знала их семью уже давно, наши дети вместе занимались танцами.

Потом в нашем доме появились планшет и плеер. Все это «оказалось ненужным Снежане», и «она делилась» с Наташей. Я знала, что Снежана посещает частную школу, ее возит личный водитель. «У них, у богачей, свои причуды», – подумалось тогда, но червячок сомнений начал разъедать мое спокойствие. К тому же было как-то неловко принимать в дар дорогие вещи, не отдавая ничего взамен. Я искала маму Снежаны в танцевальной студии, когда приезжала забирать Наташу после тренировки. Однако ее в последнее время возила няня.

Все вскрылось незадолго до Нового Года. Я настолько ошалела от своих смет, что почти перестала есть и спать. Впервые за ночь оторвавшись от компьютера, я обнаружила, что уже рассвело. За окном будто кто-то растянул белую накрахмаленную простынь. «Туман», – удивилась я, вскинув голову, поднялась и закрыла жалюзи. – «Так лучше».

Балансируя на грани сна и реальности, я с трудом понимала, кто я и где. Наташа вдруг вышла на кухню и стала в углу, скрестив руки на груди.

– Так-так-таааак… Полуночничала, значит, снова? – шуточно произнесла она. – А есть ты хоть собираешься?

На тот момент я как раз все закончила и подумала о том, что пора умыться, выпить кофе и перекусить.

– Собираюсь.

– Мам, ты знаешь, что… Я хочу встречать Новый Год без тебя.

– То есть… Как это, без меня?

– Мы поедем на Красную Поляну с моим папой.

– С твоим кем? – я вытаращила глаза.

Сон как рукой сняло.

– Да, мама. Мы общаемся. И уже давно, – дочка стояла в углу, по-прежнему скрестив на груди руки и слегка раскачиваясь.

– Погоди, – я оперлась на спинку стула и медленно присела. – Так эти кроссовки, гаджеты… Это от него, да?

– Ну, да.

– Почему ты сразу не сказала?

– Ну, мам. Мне так хотелось оставить. А я не знала, разрешишь ты или нет… если я тебе признаюсь…

– Но ты же помнишь, как я всегда хвалила папу… С чего ты взяла, что я бы запретила? – пробормотала я, как в тумане.

Вдруг показалось, что на голову обрушился огромный куб льда, и он оглушил меня, расколол череп, и теперь по лицу хлещет кровь. Безумно хотелось плакать, но я держалась изо всех сил.

– Вот… Именно поэтому, – задумчиво протянула дочка, – мы с папой поговорили об этом, и он сказал, что ты не перенесешь этого горя, если он пропал, а потом появился… Он сказал, что тебе будет больно, и ты не сможешь его простить.

Очень задело это «мы». У нас с дочкой давно исчезло это выражение.

– А как же его новая семья? – я взяла себя в руки и стала говорить спокойно. – Где они все?

– Папа уже давно живет один, года три. Как-то так получилось, он потом… Он долго жил один, потом начал искать меня, очень долго искал… Потом боялся мне написать, ведь он не знал: захочу я с ним говорить или нет? Может, я его в черный список добавлю? Или я его ненавижу? Ему было так страшно…

– Так страшно, что за девять лет он тебе ни разу не позвонил, – ляпнула я и тут же прикусила язык. Но было уже поздно.

– Мама, зато он сейчас позвонил. Так что? Можно на Новый Год с папой? Да?

– И сколько бы ты еще молчала, если бы не эта поездка?

– Да ладно, мам. Я бы рассказала. Ты же моя мама! Я ж тож понимаю, что надо было тебе все рассказать.

– Я ж тож, – не удержалась и передразнила я ее. – Да, езжай. Конечно… Езжай, ради бога, – растерянно пробормотала я и потуже завязала вокруг себя халат. Начало знобить.

Далее я зашла в ванную и встала под горячий душ, несколько раз переключила воду на холодную и обратно. Быстро намылила волосы шампунем, молниеносно искупалась и вернулась на кухню. Открыла посудный шкаф, достала турку и заварила в ней кофе. Наташа доедала яичницу, которую только что сама себе пожарила.

– Ты будешь чай? – спросила я.

– Нет, мам. Я уже ухожу.

Она вскочила из-за стола и побежала одеваться в школу. Когда через пять минут я закрыла за ней входную дверь, то вернулась обратно, к Наташиной пустой тарелке, и застыла, уставившись в одну точку. Потом что-то вывело меня из оцепенения, и я оглядела стол: вот салфетки, вот вилка, вот недопитый стакан сока. В голове пронеслась предательская мысль: «А раньше она бы ни за что на свете не села есть одна, не спросив у меня». У нас в доме было так принято – кто проголодался, всегда спрашивал другого, и в случае необходимости готовил на двоих.

«Но ведь она спросила, а я ничего не ответила и пошла в душ», – вспомнила я.

«Нет, ответила. Ответила, что собираюсь есть», – парировала другая часть меня.

Точно…

Итак, в Наташе прослеживались какие-то изменения, причем столь явные, что не заметить этого было невозможно. Мое тело вдруг что-то пронзило острой иглой, от макушки до пяток. Обидно. Села есть без меня. Скрывала общение с Кириллом. Обманом проносила в дом его подарки. Вела себя, словно чужой ребенок. «Зато у нее теперь есть отец», – подумала я, поставив сковородку на плиту, и принялась готовить завтрак.

Белок вспенивался и угрожающе шипел, образовывая из пузырей «яичное цунами». Наблюдая за ним, я куда-то провалилась, словно в портал, в другое измерение. Вокруг меня образовалась ментальная пустота, бесконечный поток мыслей затих, и я потеряла счет времени. «Как лягушка в камне», – вдруг пришло в голову сравнение.

Когда мне было лет восемь, мне кто-то подарил книгу, которая полностью захватила мой разум. Я не выпускала ее из рук, пока не прочитала полностью, от корки до корки, и так несколько раз, по кругу, до одурения. Останавливало то, что на пятый или шестой раз одна и та же история утрачивала свою новизну, и рассказы уже не приносили столь ярких эмоций.

Книга повествовала о самых невероятных явлениях природы, о космосе, о загадках прошлых цивилизаций. Мне больше всего запомнились стриженые круги на полях и лягушка в камне. В средневековой Англии ремесленники раскололи большой булыжник, предназначенный для строительства, а в нем обнаружили пустую полость размером с человеческую ладонь. Каково же было их удивление, когда из полости была извлечена живая лягушка! Ее сердце билось, она дышала, хотя и сложно было себе представить, каким чудом она выжила без еды и без воды.

Еще более удивительным для людей, обнаруживших ее, был сам факт попадания внутрь. Абсолютно ровный камень, без единой трещины, без признаков сверления или удара, в котором несколько десятков лет, а может, даже и веков, просидело живое существо. Та самая лягушка в камне ознаменовала феномен, который остается загадкой по сей день.

Состояние анабиоза у животных сродни нашей человеческой коме. Что-то среднее между жизнью и смертью. Может ли человек ходить на работу, выполнять свои функции и растить ребенка, оставаясь при этом совершенно эмоционально невовлеченным, как лягушка в камне? Видимо, может. И этим человеком была я.