Читать книгу Эх, хорошо в Стране Советской жить. От Сталина до Путина, от социализма до капитализма - Анатолий Панков - Страница 1

Я разменял девятый десяток своих лет. Это много. Это – долго. Особенно, если вспомнить, через какие эпохи я прошёл и какие эпохи прошли через меня.

Марк Туллий Цицерон, рассуждая «О старости», предупреждал:

«…Не надо жаловаться на то, что после приятного весеннего времени пришли лето и осень; ведь весна как бы означает осень и показывает, каков будет урожай, а остальные времена года предназначены для жатвы и сбора плодов. И этот сбор плодов состоит в старости… в полноте воспоминаний и в благах, приобретённых ранее».

Для меня созревшие плоды и приобретённые блага – прежде всего накопленные наблюдения, зачастую зафиксированные не только в голове (очень ненадёжное место для безупречного хранения), но и на бумаге. И благодаря этому я могу говорить о прошлом достаточно компетентно. Пусть и субъективно, но со знанием реальностей. Я его знаю лучше, чем настоящее. И не могу (и не хочу) прогнозировать будущее, даже ближайшее. Но, может, мой опыт, мои знания, моя информация, мои ошибки и поиски помогут кому-то в грядущей жизни, в выборе гражданской позиции.

Россия, как известно, страна с непредсказуемым прошлым. У каждого из нас свои личные оценки ушедшего советского времени, а именно об этом периоде моя книга. Зачастую абсолютно противоположные, даже если мы учились в одной школе, бывали на лекциях в одном вузе, живём в одном городе, на одной улице, в одном доме и на одной лестничной площадке. Почему бы и мне не внести в эту разноголосицу свою лепту? Я тоже свидетель этого непредсказуемого нашего прошлого.

Итак, я родился в СССР. За год до начала Второй мировой войны. Во время сталинских репрессий. Правда, страна тогда выскользнула из «ежовых рукавиц», поскольку вместо Николая Ежова, «верного сталинца», внутренними делами по воле вождя стал заправлять другой сталинский подручный – Лаврентий Берия. Но репрессии, хоть и поутихли, продолжали терзать население. Спасибо судьбе, они не коснулись меня персонально, поскольку не коснулись моих родителей.

Я рос за железным занавесом, в стране, которую со всех сторон окружали враги, да и внутри они кишели под разными марками – шпионы, диверсанты, дворяне и их потомки, священники и их дети, крестьяне-кулаки, сторонники лозунга «Обогащайтесь!», «рабочая оппозиция», «безродные космополиты» и прочие «отщепенцы»… Это не важно, что некоторые из этих названных сгинули до моего рождения. Воздух страны была пропитан запахом смерти невинных «врагов народа», запахом костров советской инквизиции, уничтожавших всех подряд, невзирая на заслуги перед страной и властью… И флюидами страха. Этот ядовитый воздух впитался в бумагу книг, которые мы «проходили» по воле преподавателей или читали добровольно – то, что было разрешено читать.

Я рос, не зная поэзии Есенина, Мандельштама, Цветаевой, не читал запрещённых Булгакова, Замятина, Платонова, не смотрел фильмов, упрятанных в архивы киностудий, не слушал «буржуазной» музыки. Я рос без генетики и социологии, подрывавших марксистско-ленинскую идеологию. Рос с фальшивой историей государства и с выдуманными героическими поступками. Рос, долго не ведая, например, что есть на свете бананы (про ананасы Маяковский нам загодя сообщил, спасибо). Рос без телефона, телевизора, холодильника, автомашины, даже без велосипеда, зубной пасты и туалетной бумаги…

Но я рос. Крепчал физически, что само по себе даёт радость жизни, вопреки всем невзгодам, политическим катаклизмам. Я влюблялся, в меня влюблялись. Рос я и духовно: под влиянием и вопреки существовавшим в моё время режимам – Сталина, Хрущёва, Брежнева, Андропова, Горбачёва, Ельцина, а также Путина, чья власть ещё висит над моей головой. Я рос, потому что истинную культуру, как бы её ни приспосабливали к текущим политическим задачам, «не задушишь, не убьёшь». Она, как и вековая человеческая мудрость, пробивалась сквозь толщу запретов в сказках – русских, Андерсена и братьев Гримм, в книгах (даже в адаптированных, отобранных для «правильного» воспитания) – Пушкина и Лермонтова, Гоголя и Салтыкова-Щедрина, Льва Толстого и Чехова…

Что кроме простого проживания этих долгих лет, в том числе полвека в советский период, даёт мне право поделиться своими биографическими фактами, мыслями? Моя активная позиция при любом пережитом режиме: я защищал, очищал, боролся, сопротивлялся. Делал это искренне, невзирая на возможные печальные последствия. Не без ошибок, так как до поры до времени «колебался вместе с партией». Но я не прятался от судьбы, не прозябал, не был премудрым карасём. В общем, жизнь била ключом, и порой по моей голове, как любого активного человека и в любые времена.

Это не совсем хронологические мемуары в общепринятом смысле. Не перечисление событий по годам, а тематические эскизы разных сторон моей жизни – довольно продолжительной частицы жизни страны, пережившей за годы моего осмысленного существования гигантские перемены. Это семейные корни и образование, развлечения и выбор профессии, служба в армии и работа в самых разных сферах – от технолога и крановщика до учителя и журналиста, объездившего многие регионы Союза…

Я сожалею, что не расспросил старших родственников об их прошлом, о наших предках. То не задумывался об этом, то они во времена «социалистической демократии» боялись рассказать правду, то я опасался или стеснялся спросить о самом сокровенном, то мне было некогда из-за повседневной суеты, то им было не до меня. Они ушли. Ушли навсегда, унеся свои факты, свои эмоции и оценки, свою родословную, нашу родословную. Подумаешь, кто-то усмехнётся, – «царская династия»: да, я не сын учёного с мировым именем или знаменитого писателя, героя-полярника и просто героя… Не в этом дело: они ушли из мира, и пропал кусочек невыдуманной лично-семейной истории, которая в некотором роде и есть История страны… Как сказал поэт Павел Антокольский: «Каждая человеческая жизнь – фрагмент, оборванный на полуслове» (телеканал «Культура», 12.10.2017 г.).

Я долго, неторопливо, стараясь быть точным, писал эту хронику одной жизни, прошедшей в разных, по сути, странах, в разных городах, в разных обстоятельствах и в разной роли. Мучительно выгрызал из памяти факты, лица, события… Мне помогали сохранившиеся документы, старые газеты, письма, записные книжки, которыми я начал пользоваться с 1950-х годов. Писал с надеждой, которую так образно высказал земляк моих предков, поэт Евгений Боратынский: