Читать книгу Битва под Острой Брамой - Андрей Лютых - Страница 13

Была у Княжнина слабая надежда на то, что генерал Арсеньев вместо того, чтобы перенаправить его к здешнему гетману, возьмет да назначит его временным командиром любого армейского подразделения, где есть нехватка офицеров, – хоть бы в том же Нарвском полку. Какое там… Арсеньев в разговоре оказался человеком весьма приятным, но ослушиваться указаний начальства даже не помышлял: коли сам Игельстром велел состоять при Косаковском, так к нему и отправляйся, прямо тотчас же. В утешение генерал сказал, что очень рад прибытию в Вильно преображенца, сам в молодости служил в сим славном полку. Чтобы бедолага Княжнин совсем не позабыл, что в российской армии состоит, раз в неделю Арсеньев велел приходить к нему на доклад. Еще написал распоряжение казачьему полковнику Кирееву выделить Княжнину одного казака в ординарцы. А напоследок генерал подтвердил, что озабочен здесь, в Вильно, приблизительно тем же, чем Игельстром в Варшаве: сказал, что устраивает у себя завтра прием – по здешнему «редуту». И Княжнина пригласил приходить, предпочтительно имея маску. «От стыда, что ли, под маской прятаться? Вот еще блажь: маскарады в Великий пост устраивать», – подумал Княжнин.

– Закуски, извините, будут только постные, – словно прочитав его мысли, сказал Арсеньев.

Коли речь про маски, то Княжнин хорошо знал, какая ему подойдет: Ивана-дурака. Снова он чувствовал себя этим персонажем, в сказке про которого всегда есть такие слова: «Делать нечего, отправился он туда, незнамо куда…»

Отправился Княжнин недалече, на Немецкую улицу, бравшую начало от той же ратушной площади, где накануне он познакомился с капитаном Тучковым. Сюда от дворца Паца, занимаемого Арсеньевым, было рукой подать. Улица, соседствовавшая с еврейским кварталом, называлась Немецкой, потому как застроена была добротными каменными домами иноземных купцов, их имена и торговые знаки красовались на фасадах в виде раскрашенной лепнины. Здесь и кирха лютеранская имелась. Облюбованный гетманом трехэтажный дом, выделявшийся свежестью штукатурки, наверное, был одним из самых новых на улице.

– Вот этот вот дом, второй от угла, зеленый, – дом Миллера[25], – показал Андрюха, который накануне, пока Княжнин был в гостях у артиллеристов, провел в городе подробную «рекогносцировку». Впрочем, и без того было понятно, где штаб-квартира главнокомандующего войском Великого Княжества Литовского, поскольку у ворот этого дома стояли в карауле рослые пехотинцы в синих мундирах с зелеными лацканами и высоких касках, готовых, если что, уберечь от падающих сосулек[26].

– Жди здесь, – велел Княжнин и так решительно вошел в дом, что часовые вместо того, чтобы его остановить, сделали «на караул». Наверное, приняли золотое гвардейское шитье на мундире Княжнина за генеральское. А вот в доме почтения ему оказали гораздо меньше. Кто-то, правда, подсказал, что покои гетмана на самом верхнем, третьем этаже, но дальше зала, занимаемого щеголеватым полковником в красном кавалерийском мундире, Княжнина просто не пустили.

– А что вам нужно? – не очень почтительно спросил полковник, когда Княжнин попросил доложить о себе гетману.

– Я направлен к генерал-лейтенанту Косаковскому, дабы обеспечивать его безопасность, – ответил Княжнин, быстро начиная раздражаться. В зале было уже немало ожидающих; несколько сторонясь литовских офицеров, послушно сидели и русские майор с поручиком. Вся эта скучающая команда, наверное, с удовольствием занялась бы карточной игрой прямо здесь. Может быть, оттого у дежурного полковника и возникло желание повеселить публику. Сидя в кресле и глядя на Княжнина снизу вверх, тот отпустил весьма плоскую шутку:

– В качестве ангела-хранителя? Офицеров при его милости, сами видите, предостаточно без вас.

Княжнин с трудом убедил себя, что для «атаки флешью» еще не время.

– Позвольте, я сейчас с кем имею честь разговаривать? – спросил он по возможности спокойно.

– Полковник Аугустин Кадлубский, к вашим услугам.

– Так вот, сударь, я вам настоятельно советую сменить тон и доложить обо мне его превосходительству генерал-лейтенанту, – сказал Княжнин, еще раз подчеркнув принадлежность Косаковского к российской армии.

Но в самом деле, мы не нуждаемся в помощи союзнических офицеров, чтобы уберечь от любых покушений своего гетмана, у которого все еще имеется свое войско. У великого гетмана есть и профос[27], и стражник. Я естем стражник великого гетмана и ни в чьей помощи не нуждаюсь. Вам, гвардейцу, не лучше ли было бы кого-нибудь в Санкт-Петербурге охранять?

– Не вам решать. Я направлен сюда приказом генерала Игельстрома, и вы об этом уведомлены эстафетой из Варшавы.

– Откуда вы знаете?

– Я уже получил письмо из Варшавы, так, стало быть, и гетман уведомлен.

Поручик Гарновский вам сказал! Не много ли он себе позволяет? – вспыхнул Кадлубский, почему-то адресуя свой упрек одному из офицеров, с любопытством следивших за его перепалкой с Княжниным. Тот – круглолицый, моложавый и подтянутый инженерный полковник – с улыбкой пожал плечами:

– Поручик Гарновский никогда в чужие карты не смотрит и секретов не выдает, ручаюсь за него. Разве он виноват, если ты ради развлечения зачитываешь здесь полученные депеши? – ответил он упреком на упрек, и Княжнин почувствовал с его стороны первый здесь приязненный взгляд. Наверное, не очень ладят между собой эти полковники.

– Так вы доложите обо мне? – спросил Княжнин, теряя терпение.

– Ах, сию же секунду! – шутливо ответил Кадлубский и действительно прошел в смежную залу, откуда уже через минуту вернулся с довольной улыбкой.

– Увы, сегодня генерал вас принять не может. Нынче у нас суббота, так приходите послезавтра, в понедельник, – сказал он. При всей его щеголеватости, внешность у полковника была весьма заурядной: любого здешнего крестьянина с легкой татарской примесью наряди в яркий красный мундир, надень парик, напудри, приклей усы да повыше их закрути – будет не хуже.

– Так, стало быть, во мне тут нет нужды. Вы, пан стражник, все отлично устроили сами, и гетману ничего не грозит. Превосходно! Честь имею, – заключил Княжнин и, не оставляя Кадлубскому времени на торжество, ушел, слыша вдогонку какое-то словосочетание, заканчивающееся, кажется, словом «москаль». Впрочем, его сейчас интересовало не это, а расположение комнат и окон.

Андрюха удивился такому скорому возвращению барина.

– Нет гетмана у себя? – спросил он.

– Сейчас узнаем, – непонятно ответил Княжнин, глядя куда-то вверх. Потом стал озираться по сторонам.

– А что, неужто Иоселя нет нигде поблизости? – удивился он.

– И не ищите, барин, нынче ж суббота.

– Ах да, мне уже говорили. Что ж, придется тебе одному чтонибудь придумать.

С этими словами Княжнин, чтобы не стоять под окнами гетманской резиденции, направился в сторону небольшой цукерни дальше по улице. Андрюха следовал за ним, готовый слушать приказ. Пройдя полсотни шагов, Княжнин остановился и объяснил Андрюхе его задачу:

– Сейчас я пойду в тот купецкий дом, что рядом с гетманским, а через пяток минут вылезу на его крышу. Так вот, тебе нужно на улице учинить нечто, дабы никто из прохожих еще минутудругую голову вверх не задирал, а только на тебя любовался. Не знаю: кричи «пожар!» или «держи вора!», дозволяю даже окно разбить, только, чур, не попадаться!

Андрюха даже не думал спрашивать, зачем нужна сия мистификация с лазаньем по крышам и битьем витрин. Внимательно осмотревшись и уже придумав что-то, спросил другое:

– А можно из денег, что вы мне давеча выдали на припасы, потратить два гроша?

– Хоть талер.

– Так будьте надежны, барин, ступайте себе, – напутствовал Андрюха своего господина, как та Василиса Премудрая Иванадурака.

На всякий случай погрозив денщику пальцем (гляди не заиграйся!), Княжнин решительно направился к двухэтажному каменному дому, почти вплотную примыкавшему к гетманскому.

Купеческому слуге, наряженному гайдуком и, очевидно, выполнявшему роль охранника, вместо ответа на вопросы «Что пану угодно? Как доложить?» Княжнин небрежно швырнул сюртук и шляпу. Явственнее открывшаяся позолота на его парадном мундире должна была указать, кто здесь задает вопросы.

– У себя ли господин Фриланд? – спросил Княжнин на ходу. Фамилию владельца торговой компании он только что прочитал на вывеске. – Впрочем, довольно будет и приказчика.

Расторопный приказчик уже сам появился в вестибюле. Настороженно глядя на Княжнина, спросил по-русски:

– Шем могу служит?

Немец, ясное дело. Ну и хорошо, порядок должен знать.

– Я новый плац-майор[28] Вильно полковник Княжнин. Лично проверяю устройство печных труб, дабы не случилось пожара. Давеча из-за худой трубы едва не погорел дом с взводом наших гренадеров. А рядом с вами дом гетмана, сами знаете. Времени у вас много не отниму, идемте сразу на чердак.

Сдерживаясь, чтобы не шагать через ступеньку, Княжнин стал подниматься вверх. Приказчик забежал перед ним:

– Сюда исвольте. У нас фсе содержится ф испраффность…

– Все так думают, однако ж пожары случаются. Я сам из инженеров, знаю, как оно должно быть. Так и есть, – сказал Княжнин уже на чердаке, указывая пальцем на кирпичную кладку трубы с отбившейся штукатуркой. – Так. Неси-ка бумагу, чернила, запишешь, что надобно сделать. Успеете до завтрева – обойдетесь без денежного взыскания. Да вели еще принести чашку кофе, что-то забегался я нынче.

Едва только приказчик, изобразив на лице полное понимание, скрылся в люке, Княжнин, попросив у Господа прощения за то, что пришлось прибегнуть к обману, подошел к небольшому чердачному окну, которое заприметил еще с улицы, без труда открыл его, подтянулся, перенес ноги на крышу, потом, не нанеся никакого урона своему мундиру, переместился туда целиком и закрыл за собой створки – пускай себе приказчик гадает, куда исчез шебутной плац-майор.

Тем временем внизу разыгрывалось цирковое представление.

Воспользовавшись тем, что евреи в субботу не торгуют, какой-то окрестный крестьянин привез продавать три или четыре мешка репы, хорошо сохранившейся в его погребе. Его-то Андрюха и надумал использовать в своей операции.

– За сколько продадите полпунделя[29] репки, дяденька? – деловито спросил он, подойдя к мужику, торговавшему прямо со своей двухколой тележки, в которую на смену с ним запрягался какой-то его родственник, судя по всему, брат.

– Грош и четыре денария, – недоверчиво посмотрев на мальчика, одетого в ушитый сюртучок нестроевого солдата, ответил крестьянин. Чтобы тот не сомневался, Андрюха тут же показал, что деньги у него есть.

– А давайте, дяденька, я вам даю грош, а вы в меня этой репкой кидаете. Коли хоть раз попадете – я вам второй грош отдаю и более ни одной репки не беру. Которой попали – последняя. А коли ни разу не попадете, собираю с улицы все свои полпунделя и уношу. За грош. А за четыре денария я славно баранок поем. Как?

Мужик почесал в голове и переглянулся с братом.

– Ни в жизнь не попадете! – громко подзадоривал его Андрюха, так, чтобы слышали прохожие.

– Гляди, як закачу у башку, зашибу насмерть! Давай грош! Не на шутку разохотившийся продавец отвесил все двенадцать с гаком фунтов ядреной репки и высыпал эту горку черных снарядов перед собой на двуколку, служившую прилавком. Выдвинул непременное условие:

– Чур, дальше того столба не отбегать!

– Идет! Только вы мне дайте вашу пустую торбу, чтобы мне потом меньше было работы репки собирать, – легко согласился Андрюха и, поскольку велено ему было шума устроить побольше, закричал на всю улицу:

– Господа прохожие! Берегитесь, чтобы дяденька вас репкой не зашиб! Прошу покорно ту, что мимо пролетит, не воровать!

Такой анонс привлек сразу нескольких уличных зевак, ожидавших увидеть сейчас что-то не совсем обычное.

Первым делом Андрюха поймал небольшой мешок, который ему кинул продавец, тут же нащупавший своей костистой пятерней увесистую репку: «Ну, держись!»

Когда в него полетел первый корнеплод, Андрюха изобразил на лице ужасный испуг, который словно бы поверг его в оцепенение. Он замер и увернулся от летящей ему прямо в лоб репки только в самое последнее мгновение. Рука у мужика оказалась твердая – пролетев мимо Андрюхи, репка тюкнулась кому-то у него за спиной прямо в пах, так, что бедолага съежился, не в силах ни протестовать, ни открыть ответный огонь. К счастью, это оказался не военный, а такой же мужичина из предместья.

– Эту возьмите себе, дяденька, за увечье, – сказал Андрюха, будто бы у него был глаз на затылке. Публика за спиной у Андрюхи благоразумно расступилась. Деланый испуг на лице мальчишки сменила задорная улыбка. Следующие три или четыре репки он ловко поймал одной рукой и отправил в мешок. Следующие «снаряды» получалось ловить только через один – на помощь продавцу, не удержавшись, пришел его брат. Однако несмотря на то, что и у того лапища работала, будто праща, задеть Андрюху не удавалось, даже бомбардируя его вдвоем. Маленький циркач уворачивался играючи, даже с изяществом. Зрители, наблюдавшие эту необычную корриду, сопровождали ловкие действия мальчика восхищенными возгласами, кто по-польски: «Ах, курва!», кто по-русски: «Ну, пострел, что делает!», кто по-здешнему:

«Ах, я ж табе…». Какая-то сердобольная горожанка подбирала улетевшие мимо репки и складывала их в кучку, у кого-то из военных чесались руки самому попробовать пульнуть в вертлявую мишень, показать этим мужикам, как настоящий гренадер умеет бросать гранату.

При таком усердии метателей первоначальный запас «снарядов» быстро подходил к концу, но вошедшие в раж торговцы, кажется, готовы были распатронить на Андрюху весь арсенал. Только тот умудрялся не только следить за всем, что в него летело, но и на соседнюю крышу бросить взгляд. Представление можно было заканчивать.

На одно короткое мгновение, когда нога скользнула по покрытой замшелой зеленцой старой черепице, Княжнин пожалел о том, что затеял. Но тут же отогнал прочь вредные сомнения – коли уж дело начато, только вперед! Он намеренно избавился от сюртука, чтобы не стеснял движений: предстояло выполнить небольшой акробатический экзерцис. Не гнушаясь помогать себе руками в мягких, с шершавинкой, замшевых перчатках, таких удобных для фехтования (эфес никогда не выскользнет из ладони), быстро переместился к краю крыши, почти примыкавшему к дому Миллера. Окно, в которое предстояло проникнуть, присмотрел заранее, с улицы. Оно по-прежнему открыто. Скорее всего, это комната, смежная с кабинетом Косаковского. Проветривается, пока гетман в кабинете.

Здесь, на краю, Княжнин задержался. Один решающий прыжок. Ошибиться нельзя. Ладно, если, грохнувшись на землю, сломаешь себе что-нибудь. Главное – каков будет позор! Секунда – и ты из приличного офицера превращаешься в калеку и посмешище. Посему – прочь эти мысли, просто нужно подготовиться, проделать движение мысленно.

Чтобы получить надежную опору для толчка, Княжнин с усилием вытащил из кровли одну черепичину, поставил на ее место ногу, проверил, не поедет ли под ней вниз остальная черепица. Между вторым и третьим этажом в доме Миллера есть небольшой декоративный карниз – на него носками, и тут же правой рукой в открытое окно, будто делая выпад, и схватиться внутри за раму. Все остальное просто. Разве что внутри в него сразу могут выстрелить, но это вряд ли, ставка на неожиданность должна сыграть.

Андрюха внизу устроил такое представление, что самому захотелось поглазеть… Прочь, прочь! Только прыжок…

Он оттолкнулся сильно и мягко, по-кошачьи, носками ног прилетел точно на карниз, но правая рука, ловившая в окне раму, поймала штору, практически пустоту… Спина тут же стала отклоняться назад, еще чуть-чуть – и падение неизбежно, но Княжнин успел помочь себе левой рукой, кончиками пальцев, превратившимися в когти, зацепившись за лепнину пилястры. Мгновения, выигранного этим, хватило, чтобы правой рукой, отпустив штору, надежно ухватиться за раму.

Как Княжнин и рассчитывал, это было окно небольшого будуара, предназначавшегося на случай, если гетман пожелает отдохнуть или переодеться. Стрелять в Княжнина здесь было некому, комната служила для уединения. Стесняясь даже смотреть по сторонам на то, что есть в комнате, потому как он ведь проник сюда не как вор, Княжнин подошел к единственной двери и, не испытывая даже соблазна поглядеть в замочную скважину, распахнул ее.

Он снова глаза в глаза встретился с полковником Кадлубским, который что-то обсуждал с сидевшим спиной к Княжнину гетманом (судя по российскому генеральскому мундиру, это мог быть только он). Княжнин обратил внимание, что эта спина не вздрогнула и не сгорбилась, когда кто-то так неожиданно появился сзади. Что ж, то, что Кадлубский здесь, только к лучшему. Пока этот стражник пребывает в легком замешательстве, можно успеть сказать все, что Княжнин хотел сказать. Он прошел еще вперед, чтобы Косаковский его видел, сложил два пальца, как бы для военного приветствия, вместо которого (шляпы на Княжнине все равно не было) направил их в сторону генерала.

– Прошу покорно меня извинить, господин гетман, но представьте, что у меня в руке пистолет, я стреляю, и вы убиты, – сказал он, поклонившись. – Ваши недруги заговорщики ведь этого хотят? Впрочем, чтобы не поднимать шум и уйти безнаказанно, я мог бы не стрелять, а просто перерезать вам горло. А ежели я был бы недоброжелателем вашим, склонным к театральности, то на радость газетчикам воспользовался бы вот этой вашей гетманской булавой. Было бы весьма символично, они ведь полагают, что вы ею не по праву владеете…

Косаковский, моргая строго в такт маятнику стоявших в углу огромных напольных часов, смотрел на Княжнина. Взгляд казался осмысленным, несмотря на всю нелепость ситуации, в которой он очутился. На его лице, будто бы выполненном в уходящем стиле барокко – ни одной прямой линии, – отражался след всех пятидесяти трех бурно прожитых лет. Но он не был обрюзгшим – высокий, худой. И годы, кажется, научили его скрывать эмоции. Оттого глубоко спрятанная ненависть, которую Княжнин все же почувствовал, казалась еще более зловещей.

– Вы тот капитан, коего господин Игельстром прислал состоять в моем конвое? – голосом, никак не соответствующим внешности, осипшим и с гнусавинкой, проговорил догадливый гетман спокойно, но его тонкие пальцы, выбивавшие на столе барабанную дробь, все же выдавали волнение.

– Капитан-поручик, – уточнил Княжнин.

– Ты понимаешь, какую совершил дерзость и чем сие для тебя обернется?

– Понимаю, ваше превосходительство, воля ваша. Однако ежели бы я этого не сделал, то же самое завтра могли бы сделать те, кто действительно желает вашей гибели. Полковник Кадлубский только что выгнал меня прочь, сказав, что в моей помощи не нуждается, что он волосу не даст упасть с вашей головы. Как видите, мне понадобилось всего пять минут, чтобы доказать обратное. И сие оказалось проще пареной репы.

Кадлубский, в отличие от гетмана, свои чувства и не думал скрывать. Опомнившись от первого замешательства, он схватился за саблю.

– Врешь, хвастливый москаль! – выкрикнул он. – Гетман под защитой, и ты сейчас это узнаешь!

Повернув саблю плашмя, чтобы легче вошла между ребер, полковник сделал длинный выпад, от которого Княжнин увернулся, едва заметно повернув корпус. Нехотя достал шпагу.

Следующий удар был рубящим, такой силы, что, казалось, тонкий шпажный клинок от него не защитит. Но Княжнин и не защищался, снова увернулся и добавил удару Кадлубского силы, акцентировано щелкнув своей шпагой по его клинку сверху вниз, так что сабля вылетела из потной ладони разнервничавшегося полковника на пол. Княжнин наступил на нее ногой.

– Полно, пан полковник. Не время и не место, – спокойно, даже примирительно сказал он. Однако Кадлубский готов был уже позвать на помощь караульных. Его остановил Косаковский:

– Тише, Аугустин. Не нужно шума. Не хочу, чтобы подлые заговорщики узнали, каким образом они могли меня достать. Только я от них и не прятался никогда. И у меня всегда под рукой есть оружие, – Косаковский вдруг подтвердил это, наставив на Княжнина дуло откуда ни возьмись появившегося пистолета. – Так что еще не известно, зарезал бы ты меня или раньше получил пулю…

«О да, настоящий поляк никогда не признает себя проигравшим», – подумал Княжнин. Он стоял под пистолетом так невозмутимо, будто может увернуться от пули так же легко, как и от сабельного клинка. Кажется, это понравилось Косаковскому, который медленно опустил оружие.

– Капитан прав, прощаю его, – сказал он с интонацией как минимум короля Англии. – Дерзкий, но отважный, люблю таких. Господин Игельстром кого попало ко мне бы не прислал. А ты недоглядел, Аугустин! Значит, капитану найдется дело. И я уже знаю какое. Ступай, полковник, я поговорю с капитаном, он, надеюсь, уже не будет меня убивать.

Косаковский довольно противно захихикал.

Избавляя Кадлубского от необходимости испытать новое унижение, наклоняясь перед ним за своей саблей, Княжнин поднял ее сам.

– Если можно, распорядитесь забрать в соседнем доме мои сюртук и шляпу, – попросил он, возвращая полковнику его оружие.

Ни слова не говоря, тот вышел из покоя Косаковского, при этом чуть-чуть прихрамывая. Слишком широкий выпад стоил незадачливому стражнику растяжения в паху.