Читать книгу Битва под Острой Брамой - Андрей Лютых - Страница 4

Свою любовь Княжнин встретил здесь, в Санкт-Петербурге, куда его, уже драгунского поручика, отправили с ежегодным отчетом отдельного Сибирского корпуса Сенату и Военной коллегии. Коллежский советник, принимавший у Княжнина депеши, на свою беду пригласил юношу, утомленного долгим путешествием, к себе ужинать, где Княжнин и познакомился с Лизой, его дочерью. Девушке сразу приглянулся молодой, но уже немало повидавший офицер, в котором чувствовалась некая суровая природная сила. Хотя юность Дмитрия Княжнина прошла в тысячах верст от столиц, в крепостях и казармах, он не был неотесанным провинциалом, от которого веет «солдатчиной». Отец Дмитрия, человек очень образованный, привил сыну любовь к знаниям. Тот приблизительно поровну делил время между «полем» и библиотекой. Уверенный в себе, когда нужно было насмерть драться с разбойниками где-нибудь на постоялом дворе, Княжнин не терялся и среди каменных дворцов. К тому же большой город он видел и прежде, еще ребенком ездил в Москву к одру умирающего деда.

В век, когда супружеские партии составлялись расчетливо, будто в пасьянсе, у них с Лизой все произошло иначе, в каком-то диком порыве. Как будто из далекой вольной Сибири Княжнин привез сюда, в витиеватый Петербург, совсем иные – простые, взятые из природы – представления о том, как нужно жить.

Взаимная симпатия, установившаяся между молодыми людьми с первых минут знакомства, стремительно перерастала в такую же взаимную страсть. Всегдашняя решительность Княжнина привела к тому, что уже на другой день он, как благородный человек, должен был вести Лизу под венец. Таковым было их общее желание. Вот только Лизин батюшка, когда все открылось, пришел в ужас: дочь готова была уехать за любимым в его Тмутаракань, или, как там ее, Колывань, одним словом, туда, откуда по столичным представлениям просто нет возврата!

Хорошо, беде Лизиного батюшки помог его давний покровитель – сенатор, который припомнил, что учился в кадетском корпусе с Сержем Княжниным, ставшим потом военным инженером и куда-то пропавшим. Оказалось, что Лизонькин жених – его сын. Стало быть, он, хоть и из Сибири, не татарин какой-нибудь, а человек благородного происхождения. Вот сенатор и посодействовал, чтобы молодого офицера перевели из Сибирского корпуса в расквартированный в Петербурге Невский пехотный полк. Княжнин, понимая, что в этом переводе состоит важное условие его счастья, решительно поменял синий драгунский мундир на зеленый пехотный.

Новый мундир пришелся ему к лицу не хуже прежнего. И новая служба оказалась вполне по плечу. Ничего специально не предпринимая для того, чтобы выслужиться, Княжнин, тем не менее, быстро зарекомендовал себя одним из лучших офицеров полка и через пять лет почти без содействия Лизонькиного покровителя заслужил перевод в гвардию, где другие офицеры почти сплошь были выпускниками пажеского корпуса. Тогда этим элитным полкам очень потребовались люди, прошедшие суровую боевую школу, такие как Княжнин. Начиналась очередная война с королем Густавом, а основные силы Российской армии уже воевали с Турцией. Поэтому сражаться со шведами в Финляндию были отправлены сводные батальоны всех гвардейских полков.

Княжнин был зачислен в егерскую команду лейб-гвардии Преображенского полка, шефом которого значилась сама Государыня Императрица.

О том, что сама императрица проявила к нему интерес, Княжнин по дороге домой даже не вспоминал. Он думал только о том, какие нужно успеть отдать распоряжения в своей роте до отъезда в Варшаву, который считал делом решенным.

Оказалось, существуют иные варианты. И увидела их – этого Княжнин никогда и представить себе не мог – Лиза!

Княжнин рассказал жене обо всем случившемся прямо с порога, времени на деликатную подготовку не было: дел еще много, а впереди одна только ночь. Сделав изумленные глаза и будто бы сразу даже потеряв дар речи, Лиза, однако, быстро пришла в себя. Еще бы, у такого славного фехтовальщика не может быть жены с медленной реакцией.

– Не спеши уезжать в Варшаву, ступай сначала к доктору, к господину Роджерсу, – сказала она весьма решительно.

Это туше Княжнин пропустил, даже не попытавшись как-то защищаться, он был к такому попросту не готов.

– Зачем, Лизонька? – задал он довольно глупый вопрос.

– Затем, что личный лекарь императрицы должен тебя осмотреть.

– Понимаешь ли ты – зачем?

– Я не должна задаваться этим вопросом. Но я понимаю.

– Понимаешь ли ты, что, явившись в десять часов утра к лейб-медику, я нарушу предписание военной коллегии и – на самом деле – графа Зубова?

– Нет! Час-другой ровным счетом ничего не решают в этом дурацком предписании, зато все могут повернуть в твоей судьбе. В нашей судьбе! Отправиться с рассветом… Когда теперь рассвет в Санкт-Петербурге? Да здесь в феврале вовсе света не видно, от того даже на душе тошно! А вот для нас забрезжил лучик…

Когда Лиза сердилась, а это происходило в последнее время не так уж и редко, искорки в ее глазах превращались в колючки, а пухлые губки становились надутыми. Ее лицо, казалось Дмитрию Сергеевичу, в такие минуты переставало быть даже просто привлекательным. Вообще с годами то чертовски обаятельное озорное выражение, которое он так полюбил с первой их встречи, все реже возникало на ее лице. Зато с рождением сына в Лизе появилась какая-то взрослая томность, за которую Княжнин полюбил свою супругу с новой силой. А теперь он не знал, то ли ему вдумываться в ее неожиданные слова, то ли всматриваться в ее на этот раз отнюдь не томные глаза, пытаясь в них найти ответ – правильно ли он понимает смысл сказанного ею. Занятый этим, Княжнин молчал. Говорить продолжала Лиза:

– Его светлость граф Зубов, конечно, самый влиятельный в государстве сановник, мы перед ним никто. Высоко вознесен! Но кем он вознесен? Слава богу, он пока в России решает не все, есть еще матушка государыня! И ее личный медикус, который и сам выше тебя в табеле на два чина, не по своей прихоти тебе записку прислал. Зубов, каким бы он всесильным ни был, ослушаться воли государыни не посмеет.

– Не могло у государыни быть такой воли, не от чего! – Княжнин начинал раздражаться.

– Пока нам сие не ведомо. После визита к Роджерсу все станет куда как яснее. Лейб-медик всего-навсего засвидетельствует, что ты здоров.

– …И всего-навсего направит к пробир-фрейлине!

Лиза вспыхнула, но вдруг выказала удивительную выдержку, подтвердив:

– Всего-навсего.

Терпения у Княжнина надолго не хватило. Он провел ладонью по лбу, словно снимая с глаз какую-то пелену.

– Лиза, о чем мы с тобой говорим? Достойно ли вовсе обсуждать это?

– А что, по-твоему, достойно, Дмитрий? Жить в этой крохотной квартире рядом с полковой слободой? Тратить последние деньги ради поддержания образа жизни, достойного гвардейского офицера?

– Лиза, ты ведь сама только что обмолвилась – матушка государыня… Ведь ей шестьдесят лет! Ведь я только родился, когда она уже на престол взошла!

– Ну и что? Граф Зубов еще моложе тебя…

– Лиза, о чем ты говоришь? Я ведь тебя люблю!

– И я тебя люблю, мой капитан-поручик! Но и от меня не убудет, как говорит наша Марта, когда ходит к мяснику и приносит от него самую лучшую говядину. А ты просто закроешь глаза и представишь, что это я.

Княжнин в самом деле закрыл глаза. Наверное, лучше всего воображение развито у мужчин, имеющих некрасивых жен. Капитан-поручик Княжнин к таковым не относился.

– Лиза, что ты говоришь… – лишь пробормотал он.

Сочтя это проявлением слабости, Лиза заговорила очень мягко:

Дмитрий, я все понимаю, зная тебя, я представляю, каково тебе. И очень ценю твою любовь. Но ты подумай, какими милостями осыпаны фавориты! Пустые, никчемные люди… Ты же честный, умный, подумай, твое возвышение принесло бы немалую пользу для империи!

В это время в горницу, где разговаривали разгоряченные супруги, опасно покачнувшись на повороте, вбежал трехлетний Кирюша, кудрявый красавчик. Ему бы ментик на плечо – был бы совсем как игрушечный гусар. «Гусар», тем не менее, проявил сдержанность, не бросился отцу на руки, остановился, сделав почтительный поклон.

– Бррранитесь? Еунда, пустое, – поучительно сказал он.

Четкое «р» удавалось ему еще не всегда.

– Марта, почему Кирюша до сих пор не в постели? – сказала Лиза служанке, не угнавшейся за сорванцом.

– Погоди, я должен проститься с сыном, – остановил всех Княжнин.

– Так, стало быть, ты… Значит, ты все решил иначе? – проговорила Лиза со стремительно заполняющей все обозримые годы жизни обидой. Сдерживая слезы, она вышла вон.

Кирюша не обратил на это внимания, он смеялся, потому что появившийся за спиной у батюшки Андрюшка строил малышу забавные рожи. Как всегда, мальчишка-слуга угадал, когда понадобится барину.

– Завтра чуть свет мы уезжаем. Далеко, в Варшаву. Скажи Селифану, чтобы собрал вещи и собирался сам, – распорядился тот и поднял на руки сына.

– Ты уезжаешь, батюшка? – пролепетал тот, перестав смеяться и заставив отца в сентиментальном порыве прижать его к груди.

– Я тоже хочу в Варрршаву! – отчеканил Кирюша, вернувшись на пол, своим раскатистым «р» как бы убеждая отца, что уже готов к любому путешествию.

– Ежели мое пребывание там затянется, ты, конечно, приедешь ко мне. Вместе с матушкой, – сказал Княжнин так, чтобы его слова были слышны не только малышу.

Через четверть часа он уже шагал через февральскую метель в слободу, занимаемую его полком. Невиданное доселе новшество – каменные казармы – для преображенцев еще только собирались строить.

Путь был недолгим. Княжнин снимал квартиру в двухэтажном деревянном доме совсем рядом со слободой, немало при этом экономя – вообще-то гвардейскому офицеру не подобало расхаживать по городу пешком (так же как занимать дешевые места в театре или посещать недорогие ресторации), предписывалось ездить на извозчике.

Как мерзко все получалось. Таким ли должно было стать расставание с Лизой? Вместо нежности, которую следовало подарить друг другу перед долгой разлукой, – упреки, обиды. Что ж, стало быть, Великий пост для капитан-поручика Княжнина начинается на две недели раньше. А если у кого-то из них двоих и есть поводы для обиды, так это у него.

И, слава богу, у него есть другая семья, прощание с которой обойдется без таких вот непереносимых сцен. Оно будет хоть и сдержанным, но по-настоящему братским. Особенно с теми, с кем довелось вместе повоевать в Финляндии. Раньше гвардия была иной – одни только кутежи да интриги. С легкостью возвели на престол немку, низвергнув законного императора, лишь бы не отправляться на войну, не менять своего развеселого образа жизни. Теперь против привычного противника, шведа, гвардейцы проявили отменное мужество и кровь проливали наравне с обычной армейской пехотой. Наград только не удостоились – не случилось в той войне славных побед, а без них пролитая кровь не в счет. Впрочем, Княжнину грех было жаловаться, сразу после подписания мира с королем Густавом он был произведен в капитан-поручики, свой нынешний чин. Оставалась одна ступенька до капитана гвардии, после чего можно было из гвардии уйти сразу командиром армейского полка, к чему Княжнин давно стремился – столичная служба была ему не по душе. Будто чувствовал, чем все может обернуться.

Воспоминания о войне непроизвольно направили мысли Княжнина к сегодняшнему его поединку с Лафоше. При мысли о фехтовани внутри Княжнина сам собой проснулся воин. Который тут же почувствовал опасность: за ним следят.

Да, эти двое определенно шли за ним. Вот как все серьезно, Лизонька, а ты говоришь: «Ступай к Роджерсу». Можно, конечно, сейчас дойти до караула на входе в слободу, и тогда незнакомцы либо отвяжутся, либо вынуждены будут открыться. Можно просто заколоть обоих.

Нет, ни то, ни другое. Княжнин назначен охранять нашего посланника в Польше? Хорош бы он был охранник, ежели бы не знал, как управиться в такой ситуации. Не желают ли эти господа, или те, кто их послал, его проверить?

Княжнин не подал вида, что почувствовал слежку, но в следующую минуту соглядатаи просто перестали его видеть. Слившись в темноте с фонарным столбом (фонарь, как водится, не горел), Княжнин пропустил ускоривших шаг преследователей вперед себя и тут же одному из них отвесил такую оплеуху, что тот вслед за своей шапкой отлетел в сугроб, где долго барахтался, слыша только тяжкий колокольный звон в ушах. Другому в ту же секунду в грудь уткнулось острие шпаги.

– Не стану вас спрашивать, что вам от меня нужно. Полагаю, не кошелек, – спокойно сказал Княжнин, без особого любопытства осматривая ничем не примечательную внешность, судя по всему, обычного полицейского ярыжки. – Вам нет нужды мерзнуть и за мною бегать. Дожидайтесь меня на почтовой станции за Нарвской заставой. Я там буду поутру. Сможете донести, что я, как и предписано, город покинул, ведь вам сие велено проверить? А ежели я вас еще раз за собой увижу – найду прорубь и искупаю. Все, ступайте прочь!

Княжнин вложил шпагу в ножны, но и после этого незадачливый ярыжка не перестал ее побаиваться. Он помог товарищу выбраться из сугроба, и скоро оба скрылись в темноте. Княжнин, почти чеканя шаг, отправился в противоположную сторону – на улицу, отведенную его второму батальону. В некоторых избах там еще в окнах не погас свет.