Читать книгу «Я жил тогда в Одессе пыльной…» - Андрей Сметанкин - Страница 12

(Продолжу исповедь в коляске.)

Как лето знойное, минула

«Любовь с сединкой на висках…»

И вновь один. Один без ласки,

Без состраданья и вниманья,

Чем был я в детстве обделён,

Без попечения, заботы,

Без интереса к своей жизни,

Чего в душе не получил

Я от родителей несчастных,

И мне достались выше меры

Неутомимая тоска,

Неутолённое желанье,

Что приумножались с каждым годом

Взамен родительской любви.

Когда мужал, как все с годами,

Моё отчаяние длилось,

Подруги я не находил,

Не находил я нежных мыслей

И, с тем же, – нежного плеча…

Смотреть не надо на великих,

Как камердинер утром видит,

Но анекдот минувших дней

Вам записать необходимо,

Как будто зеркало, бесстрастно

И до потомства донести.

Зачем безудержно копаться

В белье ранимого поэта

И выставлять всё напоказ?

Там не нашли, здесь догадались —

Верней всего, предположили,

Поскольку нечего сказать.

Но будет. На себя взгляните,

Своё бельишко потрясите

Пред любопытною толпой,

И людям будет интересно

Взглянуть открытыми глазами

На ваше тайное нутро,

Где суть природная таится.

Однажды тайна станет явью,

Как от других её не прячь.

Кривить душой сейчас не стану

И после я кривить не буду,

Скажу открыто, грех на мне…

Но я в исподнем не копаюсь,

Не получаю гонорары,

Дешёвой славы не ищу,

Когда сокроетесь в могиле,

Оставив грязное наследство?!

Друзья, друзья… О чём же я?

Увлёкся нежностью минуты,

Красою жизни под светилом…

Пришла осенняя пора,

И легкомыслие пропало?

Что я? Где я? И как быть дальше?

Придёт элегия зимы?

Друзья, друзья…. Неужто время?

Настало время рассчитаться

За все ошибки и долги?

Увы, как это не прискорбно,

Увы, как это не печально,

Но смерти, право, не боюсь.

Пусть не боюсь, но, честно, рано —

В тартарары идти не время,

Ещё побуду на земле.

Я верю в женщину, подругу,

Я верю в искренность, душевность

И в силу искренней любви.

Когда я был ещё в Лицее

(Лицей казался мне казармой

И находил монастырём,

Лишённым женского кокетства,

А также – роскоши и неги,

И большинства житейских благ;

Моя же тесная обитель

На годы долгие учёбы

Была не кельей, а мурьёй),

То написал письмо с надеждой,

В любви пристрастно объяснился,

В своих стихах, Карамзиной.

Жене историка признался,

Что без неё не сплю ночами,

Грущу и плачу наяву.

Как то, не знаю, получилось?

Наверно, кровь сыграла шутку,

Коль преждевременно созрел,

А после тягостно томился

От многочисленных романов,

Стремясь любимую найти?

Екатерина же прекрасна —

Она бела и холодна,

Как будто сделана из камня,

Из целой мраморной основы,

И нет в ней лишнего куска.

И если б вдруг язычник Фидий

Решил создать ещё Мадонну,

То сам бы взял за образец

Карамзину Екатерину

(Я сохранил на сердце чувство,

Коль извинился перед ней

До тихой свадьбы с Гончаровой,

На издыхании простился

С Карамзиной же навсегда).

Тогда же было всё прекрасно:

Она смеялась, я – терзался,

Хоть было мне шестнадцать лет,

Ей было тридцать шесть, не больше…

И вот я ехал полусонный,

И мысли вялые вращались,

Никита бросил: «На привал

Уже пора остановиться,

Да подкрепиться, что найдётся,

И справить должную нужду…»

Ну, что ж, привал?! Пусть так и будет,

И вот мы вышли из коляски,

Втроём собрали скромный стол

И сели радостно за яства

Поэт, и дядька, и возничий

И затянули разговор…