Читать книгу Фатум. Том шестой. Форт Росс - Андрей Воронов-Оренбургский - Страница 4

Эль Санто вдруг осекся, словно какая-то жизненно важная жилка оборвалась в нем. Серый луч растерянности скользнул по его породистому лицу. Ему было странно слышать свой внутренний голос, свой монолог, свои доводы. Ему стало душно и неуютно в карете, точно она была клетью; всюду было нехорошо и скверно. «Нет покоя, о Господи», – он торопливо и неловко расстегнул перламутровые пуговицы манжет, ворот, растер грудь и только тут с щемящей душу болью понял: все его аргументы, захлебывающийся пафос риторики, утверждения, страстный разговор с самим собой исходят из томительного страха перед грядущим днем.

– Но это… это же столь ужасно! Я не хочу, я не желаю сделать боль моему народу… Отчего же всё это? Отчего такой Рок?.. Mater dolorosa…21 И это всё на старости лет… В юности еще можно жить в свое удовольствие, а в старости – уже нужно. А у меня?..

Губы губернатора сложились в скорбную линию, как в мгновения самых тяжелых утрат, по изрезанной морщинами бледной щеке скатилась слеза. Он попытался хоть как-то улыбнуться, сбросить с себя чары Фатума, но улыбка получилась сломанной и лишь сильнее исказила его черты.

– Иисус Спаситель, заклинаю всеми святыми, не оставляй меня… – пробормотал он, что вырвалось само. – У англичан есть пословье: если правила игры не позволяют вы-игрывать, джентльмены меняют правила… А что менять мне? Я всегда полагал, что театр военных действий будет на территории врага, и только. А выходит… – старик сце-пил зубы, мучительно закрывая глаза. Он трезво, без прикрас оценил диспозицию22 своих сил: она была проигрышной.

Двести солдат, из которых одна треть уже была такими же стариками, как он, более двух десятков калеки… Да, было еще ополчение, но он никогда не зрел такого сборища сосунков и самонадеянных старых индюков… им можно было только доверить отлавливать одичавший скот да рубить лес для строительства верфи…23 Оставались еще его сыновья и их «летучие эскадроны»… А что до регулярных роялистских24 войск, до стальной колонны полковника Бертрана и его «красных кистей»… Губернатор не смог сдержать отчаянья – спустил собак, крепко выругавшись сол-датской бранью. «Всё глупо, дьявольски глупо… До Монтерея путь неблизкий – в шесть, семь походов на марше… им ни за что не поспеть к началу бойни».

Эль Санто до рези в глазах, до дрожащих век представил разлапистые, дымные, черные кусты взрывов, услышал грозное шипение барабанной дроби идущих в атаку русских гренадеров, холодное и жаркое мерцание штыков, срывающийся крик у крепостных орудий: «Вторая, третья, по пехоте картечью – огонь!»; стоны и хрипы раненых, забиваемые грохотом и свистом скачущих казаков; измазанные пороховой гарью лица, пробитые кивера, забрызганные кровью кирасы…25 Он даже увидел, только не разглядел лица, как кто-то дико визжал и плакал, когда его тащили за отрубленную культю по горящей, дымящейся земле, угоняя в полон; как всё вдруг заштриховалось сыпящейся с неба мертвой землей… а потом из огня и дыма показались свежие цепи русских; и падающие под их свинцом и сталью его драгуны… Уже горела пристань… Бой шел у северной башни… Кто-то рыдал у его ноги, обхватив руками сапог. На пыльных щеках слезы промыли грязные кривые следы. Арсенал рванул, разбрасывая расплавленный металл дождем серебряных реалов.

– Господи, пастырь мой! – Монтерей лизало оранжевое свечение пожара, жемчужно-серый дым поднимался к небу… Раненых с безумными глазами на ружьях и ремнях вытаскивали свои… и где-то там, в мясорубке, чавкающей кровью, были… его мальчики – Луис и Сальварес…

– Прочь! Прочь! Они не смеют нас более атаковать! Дети мои! – дон испугался своего голоса, он был жалкий и хрупкий, как фарфоровая ручка чашки. – Неужели это случится?.. Война… – груз сей мысли, казалось, раздавил де Аргуэлло. – Боже, солдаты Бертрана де Саеса де Ликожа, этого преданного Испании француза, могут прийти уже к сожженному Монтерею… к грудам пепла и трупов, которыми будет завалена эспланада26 его фортеции… А сыновья? Мать Мария. ведь у меня даже нет внуков… Кто? Кто продолжит наш род? В чьих жилах будет биться кровь благородных идальго де Аргуэлло?

* * *

– Ваше сиятельство, – за каретной дверкой послышалось бряцанье шпор и стремян. – Прошу покорно простить меня, что без стука.

– Да нет, вот чего другого, а стука было довольно, корнет, – губернатор недовольно глянул на Торреса, того самого молодого драгуна, которого вместе с Ксавье и падро Ромеро спас его младший сын. – Ну, что же вы замолчали, корнет, как девица? Вы знаете, с какой яростью русские идут на смерть?

– Никак нет, ваше сиятельство! – Торрес, рьяно держась в седле, был явно смущен. Желание напомнить губернатору его же личную просьбу, похоже, не встретило участия.

– Стыдно, корнет! Солдат без смекалки – как кружка без вина. Вы скоро будете представлены к четвертому обер-офицерскому чину27, а держите рот на замке… Вы хоть живы там, Торрес?

– И хочу жить дальше, ваше сиятельство! Не знаю, как русские, но испанцы в атаке львы. Разрешите доложить?

– Вот это другое дело. Докладывайте.

– Ваше сиятельство, в Кармеле вы приказали напомнить вам, когда будем проезжать поворот на асьенду сеньора Ласаро де Маркоса.

– Благодарю вас, Торрес. Прикажите свернуть. Я должен непременно его навестить.

– Слушаюсь!

– Сигару, корнет? – губернатор приподнял серебристую бровь.

– Никак нет. У меня свои.

– А-а, ну-ну…

Торрес пришпорил коня, карета круто свернула с дороги.

* * *

Еще четверть часа или около того они были в пути – карета Эль Санто и небольшой отряд драгун, семь человек. Наконец показалась асьенда Ласаро де Маркоса, чудом уцелевшая от разграбления и огня инсургентов. Как и многие другие дома в Калифорнии, он был выстроен из мягкого белого туфа, но выглядел весьма крепко и благородно – дом, который стоит уже много десятилетий и простоит еще больше.

Кавалькада миновала персиковую рощу и оказалась перед красивыми деревянными воротами, над коими красовался кованый родовой герб, правда, крепко засиженный птицей и увитый буйным плющом.

– Эй, открывайте! – прокричал Торрес и настойчиво постучал эфесом в двери.

* * *

Сеньор де Маркос был в меру радушен и щедр. Радость, светившаяся в его ячменных глазах, не была лицемерной. С доном Хуаном его объединяли седины, вдовство и забота о детях. И если дом Эль Санто был богат звоном шпор, трубками и смехом сыновей, то дом Ласаро мог по-хвастать нежными голосами дочерей и мягкими звуками гармоники28, хрустальные переливы которой волновали и завораживали души слушателей.

– Слава Иисусу Христу, дорогой Ласаро!

– Во веки веков, дон Хуан, – откладывая щипцы и орехи, протянул руки для дружеских объятий хозяин дома. – Какими судьбами, мой друг? Что привело тебя ко мне в столь тревожное время?

– Об этом позже, – старинные друзья в сопровождении двух слуг чиканос миновали открытую прихожую и оказались в просторной зале, где когда-то частенько проходили званые вечера и пиршества. Пол здесь был из каменных плит, а обшитый лимонным деревом потолок придавал мягкость и уют большому пространству. Искусная ручная резьба на балках и балясинах широкой лестницы, ведущей на второй этаж, придавала всему залу нарядный, торжественный вид. У северной стороны из двух рядов кварцевых плит был сложен просторный подиум29, за ним огромный, отчасти тяжеловатый камин, а на возвышении – длинный обеденный стол, который уже уставлялся сосудами и блюдами из черненого серебра.

– Эй, Мачо! А ну-ка, принеси, детка, свежих фруктов и красного вина. И не спорь с теткой Рози, корзину возь-мешь сам, у нее болят ноги. Только смотри, не усни на пороге, чтоб я не посылал за тобой Мануэля с собаками. Ох уж, эта прислуга, сеньор де Аргуэлло, – Ласаро жалобно изломил брови и хлопнул себя по бедрам руками. – В наше время за этими лентяями нужен глаз да глаз. Эти метисы – настоящие вертушки и воры, и чтобы спознать, что эти бестии замышляют, нужно смотреть в оба и держать плеть под рукой. Право, уж лучше б они были неграми, мой друг. Садись за стол… Сигары?.. Прошу, это лучшая свертка, из Кубы… Да-да, осталось чуть-чуть… А какой аромат! Кстати, – сеньор де Маркос торопливо отрезал кончик сигары. – Не верь никому, amigo… Воск и скипидар – вот из чего получается настоящая смесь для полировки. Всё остальное – подделка и враки. Я как-то на досуге сам делал этот состав. А вот и вино, не беспокойся, твоих молодцов я не забуду… Сыр, мясо, тортильи, вино…

Эль Санто не перебивал и не пытался остановить суетливую болтовню Ласаро. Напротив, в пене этих обычных будничных речей, не связанных ни с войной, ни с предательством, он чувствовал облегчение. Этот милый добряк Ласаро рассеял его жуткое и холодное ощущение, кое вселили в него путевые раздумья. От него, казалось, исходил здравый смысл, и может быть потому, что долгая дорога утомила губернатора, ему было приятно это чувствовать.

– Ваш коррехидор30, проезжая третьего дня мимо, сказал: «Русские накопили столько оружия на Аляске, что могли бы начать войну в наших колониях». Это правда? – сеньор де Маркос осторожно поставил вино, принесенное слугой, перед гостем. – Он также сказал, что главные их силы в Ситке… Здесь, в Калифорнии, они показывают нам только фасад. Русские хитры, как и их комендант форта Росс господин Кусков. Кстати, ваш коррехидор поведал, что с батареей пушек этот Кусков обращается так же легко, как с пистолетом. Прошу вас, испробуйте вина – это солнечный нектар с моих виноградников.

– А вы? – дон Хуан, развалившись в кресле, поднял кубок.

– О, нет. Я более не употребляю. С того дня как мой желудок… Я начинаю быть взвинченным… нервы ни к черту…

– Тогда кофе?

– Воздержусь, ваше сиятельство.

– Может быть, персиковый или апельсиновый сок?

– Я, знаете ли, более предпочитаю молоко.

– И только?

– О, да…

– Ну, с этим можно подождать. Попробуйте успокоить себя, уважаемый Ласаро, как-то иначе. Вам более ничего не сообщал этот болтун с нашивками капрала?31

– Ad majorem Dei gloriam…32 более ничего. Los padres!33 Разве он открыл какой-то секрет?

– Если и нет, то, один черт, этому полукровке стоило держать рот на замке. Нет, эти метисы – они неизлечимы, Ласаро. Вся их жизнь от рождения до смерти или до местного «дома нунция»34 проходит в болтовне. Я уже три-жды пожалел, что вручил ему капитанскую трость35. Но я не какой-нибудь грязный галионист36, и сумею навести порядок. Или вы думаете, любезный де Маркос, я уже… стою у порога Вечности и труд мой завершен? Нет, и еще раз нет. Да, Калифорния велика… А мы уже близимся к тому возрасту, amigo, когда сможем управляться только с платком… Кто сбережет этот край – ты это хочешь сказать мне? Не отводи глаза и не перечь, я вижу, сие так… Но знай, покуда я жив – рука моя тверда, как и воля. И я еще лично смогу, невзирая ни на какой местный «конклбв»37, поставить непослушным на лбу клеймо «эсклбво»38. Да, наш край беспокойный, точно клокочущий на костре котел с водой! Впереди тяжелые испытания… Но когда придет время убивать врага или судить дезертиров, кто-то должен будет сказать, кого и как убивать. И имя его – Закон. Здесь, Ласаро, у меня свой закон – совесть. Она ни разу еще не подводила меня.

«Что ж, у собаки тоже есть свое чутье, но звериное», – подумал хозяин, но благоразумно промолчал, подливая губернатору вина из кувшина.

– Я предлагаю тост, мой друг, – рука дона Хуана тепло опустилась на плечо сеньора де Маркоса, – за победу! Si vis pacem, para bellum!39 Смерть русским! – кубок коснулся губ Эль Санто, но неожиданно замер. – Ты не выпьешь даже за это?

– Мне не нравится тост, ваше сиятельство. Да, я старый солдат, но не убийца. И потому не смею торжествовать вместе с вами.

– Хм, похвально, – де Аргуэлло сделал глоток, – но не умно.

– Но эта война абсурдна, ваше превосходительство, – Ласаро по-военному обратился к Хуану. – Разве вы не знаете реальное соотношение сил? Русские быстрее доставят подмогу в форт Росс, прежде чем из Мехико…

– Довольно! Не забывайтесь, майор. Война не может быть абсурдной. Абсурдно ваше заявление…

– Нет, друг мой, – де Маркос взволнованно, но решительно посмотрел в глаза сосебедника. – Данная война – это высшей степени глупость. Разве сами русские жаждут ее? Уверен, нет! Я отказываюсь принимать участие в этой бойне.

– Вы не можете отказываться, майор. Честь омывается только кровью, иначе вы не испанец, не дворянин, а более – не друг мне! Солнце уже давно взошло, а позор над Новой Испанией еще не рассеян.

– Подождите, подождите, ваше сиятельство! – лицо де Маркоса сделалось бледным, руки вцепились в резной край стола. – Я думаю…

– Мысли не есть доказательства, Ласаро. А то, что касается ума, то знай: тот, кто не умеет действовать, тот не умеет и думать. Кстати, как ни прискорбно, думающий всегда получает меньше делающего, а делающий – меньше пользующегося. Так что советую вам, уважаемый, пользоваться моим расположением к вам и помнить о светлых днях нашей прежней дружбы. Мы не из тех ловкачей, кто для других создает правила, а для себя исключения. Это не наша политика, майор.

– Быть может, – Ласаро, плюнув на советы лекарей, налил себе полный кубок вина, выпил его чуть не до дна и задумчиво молвил:

– Ты знаешь, как я ценю и уважаю тебя, Хуан, наша молодость прошла бок о бок, но…

– Что «но»? – глаза Эль Санто горячо блеснули.

– В свое время король Англии Ричард40 провозгласил: «Либо я поставлю крест над Иерусалимом, либо его поставят на моей могиле». Увы, ты знаешь эту печальную историю… Его водрузили на его могиле. Не торопитесь клясться, ваше превосходительство… Соль сего разговора должна быть одна – правда и здравый смысл.

– Что предлагаешь? Я тоже на стороне истины.

– Тот, кто не помнит истории, тот обречен повторить ее. Но мы, я полагаю, помним всё. Не правда ли, брат-ское занятие – убивать друг друга? Русские всегда были нашими хорошими соседями, разве не так? А сейчас ты сам первый, из-за того дикого случая на Славянке, хочешь бросить на них всех своих драгун?.. О, это серьезное и опасное дело…

– А мы здесь и служим, Ласаро, чтобы решать сложные и опасные дела. Долг платежом страшен. Это они первые обвинили нас в убийстве их казаков. Но ты же знаешь, что этого не могли сделать мои солдаты.

– Угомонись, терпение, Хуан. Да, твоя рука в этих местах – рука Бога, но… Время сглаживает всё…

– Кроме морщин, – усмехнулся де Аргуэлло, прикуривая сигару. – Ты хочешь предложить мне, старина, ждать, когда они осадят наш Монтерей?

– Нет, но послать своих визитеров. Плохой мир лучше хорошей войны – это древняя истина.

– Возможно, опыт увеличивает нашу мудрость, – Эль Санто выпустил голубое плотное облако дыма, – но не уменьшает нашей глупости. Хотя я понимаю тебя и, право, сам боюсь допустить смертельной ошибки. Господи, что будет с нами, чего ожидать завтра?.. Но почему именно теперь? Знаешь, Ласаро, я сейчас почему-то вспомнил могилы наших друзей… Сколько их было в походах: палка с привязанной накрест шпагой…

– В том-то и дело… Мы видели слишком много смертей, но тогда мы были молоды и сильны… А ныне я хотел бы, чтобы и мы оба, и наши дети чувствовали жизнь.