Читать книгу Виновные - Анна Сулацкова - Страница 2

Макс

В эробусе работает климат-контроль, но мне все равно становится жарко и я расстегиваю пальто. Тихая музыка начинает действовать мне на нервы, но я не хочу просить убавить звук, иначе придется разговаривать со Степаном.

Мы медленно двигаемся в пробке и я рассеянно смотрю в окно, откинувшись на кожаное сидение. Мимо проплывают яркие вывески реклам, рассыпающиеся бликами на чистые тротуары. Мерцающие голограммы женщин танцуют под ритмичную музыку. Стеклянные высотки зданий ловят фары проплывающих эробусов.

Я смотрю на людей, сидящих внутри. На нижних этажах располагаются кафе, бары и рестораны. Можно выбрать на любой вкус. Итальянский. Китайский. Или что-то совсем экзотическое. Я проголодался, но знаю, что Степан не будет тратить время на перекусы. Даже если я скажу, что умираю с голода.

      Он главный помощник отца, но почему-то всегда сопровождает меня. С самого раннего детства, он выполняет его приказы и передает мне.

Что надеть. Куда поступить. И что говорить.

Сейчас Степан сидит напротив меня и что-то записывает в своем ежедневнике. Он не пользуется электронными девайсами, но это не распространяется на его навороченный телефон, нашпигованный самыми модными приложениями.

В кармане моих брюк пищит мобильник, отвлекая меня от дороги. Степан недовольно смотрит на меня из-под тонкой металлической оправы своих очков, которые носит исключительно для имиджа. Я не обращаю на него внимания, молча открываю сообщение:

«Сегодня вечером в «Соло», не опаздывай, твоя. М».

По моему телу проходит дрожь, когда я читаю последние слова.

– Что-то важное? – сухо спрашивает Степан, резко захлопывая блокнот, он убирает его в сумку вместе со старинной ручкой «Omas», подарком моего отца. Алмазный колпачок подмигивает мне, прежде чем исчезнуть в кипах бумаг.

– Нет, – лаконичный ответ самый лучший вариант для тех, кто не расположен к диалогу. Но только не для Степана.

– Опять она, да? – я резко втягиваю воздух, услышав этот вопрос. Почему просто не оставить меня в покое. Моя личная жизнь только моя, не хватало, чтобы мне указывали, с кем встречаться.

– Если даже так, ты против? – спокойно интересуюсь я и в упор смотрю на Степана. Ему слегка за шестьдесят, в его черных волосах начинает проглядывать седина, вокруг глаз собираются морщинки, когда Степан улыбается. А улыбается он редко.

– Нет, если это просто секс, – его серые глаза пытаются проникнуть в мой мозг и прочесть там правду. Я убираю телефон обратно в карман, даже не думая отвечать, – Еще одно выступление твоего отца, на котором ты должен присутствовать и можешь быть свободным, – наконец, произносит он.

– Это обязательно? – не могу скрыть недовольство в своем голосе. Меня не устраивает, что отец везде таскает меня с собой, как выставочный образец идеального сына. Хотя на самом деле, не испытывает ко мне никаких чувств, кроме ненависти. Но на публике всё иначе.

Любящая семья. Идеальная, как и всё вокруг.

– Да, – твердо говорит Степан, – Ты приемник отца и скоро тебе предстоит стать советником, – он пожимает плечами и продолжает всё тем же ровным голосом, – Ведь ты один из аристократов, – я смотрю на рубиновое кольцо на своем мизинце, отличающее меня от других совершенных.

Меня причисляют к элите. Точнее из-за моих предков, участвующих в создании корпорации «Возрождение». Каждый из стран старался навязать свое решение проблемы. Из-за розы-ветров все столкнулись с катастрофой мирового масштаба.

Чтобы остановить кровопролитие, были воздвигнуты стены и принято решение согнать всех зараженных на окраины. Принятый законопроект действует и по сей день. Никто из Низшего мира не имеет прав. Жесткая мера, но когда человечество под угрозой вымирания выбирать не приходиться.

Я прокручиваю кольцо пальцами, оно как удавка на моей шее, с каждым годом ограничивающая мою свободу. Эробус плавно сворачивает с автомагистрали.

– Отец сегодня выступает на стене? – бесстрастно интересуюсь я. Аппетит у меня сразу пропадает, когда я вижу табличку: «Зона Безнадежных». Будьте внимательны», – Почему ты мне сразу не сказал? – я бросаю на Степана холодный взгляд, и незаметно сжимаю руку в кулак.

– Ты бы нашел тысячи отговорок сюда не ехать, – невозмутимо отвечает он. Я прикусываю язык, чтобы не выругаться. Степан прав, но признаваться в этом я не собираюсь.

– И сколько он уже посетил? – мой голос звучит сдержанно, хотя внутри загорается костер ярости.

– Это вторая, – Степан проверяет свой телефон и убирает его во внутренний карман пальто,– Компания твоего отца строит «Ковчег», рекламная акция привлечет инвесторов.

– Кому это вообще нужно? – равнодушно интересуюсь я, мне плевать, что станет с зараженными.

На мой взгляд, смерть лучше, чем жить так. Но сенат считает иначе. Огромные деньги уходят на их содержание и я искренне не понимаю, зачем.

– У тебя черствое сердце, сынок, – усмехаясь, отвечает Степан, – Вы слишком избалованное поколение, думающее только о себе и своих нуждах, – притворно вздыхает он, – Когда придет время закрывать шахты, мы сможем умаслить жителей Низшего мира, бросив им сладкую кость в виде «Ковчега».

– Разве это облегчит их существование? – Степан как-то странно смотрит на меня.

– «Надежда – единственное благо, которым нельзя пресытиться», – говорит он, – Но ты еще слишком молод, чтобы понять истинные масштабы всего, что происходит в действительности.

– А что происходит? – раздраженно интересуюсь я, не понимая, что Степан хочет мне сказать.

– Полная задница, малыш, полная задница, – я не успеваю ответить, как эробус останавливается рядом с другими. Среди них я замечаю роскошный эробус сенатора. Степан выходит из салона.

Вздохнув, я выбираюсь следом.

      На меня сразу направляют вспышки фотокамер и мне приходится улыбаться. На улице прохладно, вечер медленно стелется тенями под ноги. Ветер поднимает пыль и грязь в воздух.

Я с сожалением бросаю взгляд в сторону Москвы. Сейчас я мог бы пить красное вино в приятной компании Машки, наслаждаясь ее красивым телом. Но вместо этого мне приходится мерзнуть здесь, улыбаясь на камеру, чтобы потешить самолюбие отца.

– Макс, отделайся от них по-быстрому, – тихо просит Степан, с осуждением глядя на мои белоснежные ботинки. Он незаметно качает головой и отходит к стене. Я замечаю стражников, с интересом разглядывающих мой костюм-тройку.

Обычно я не нарушаю дресс-код, но иногда позволяю себе вольность и выбираю обувь сам.

Я знаю, что Степан не раз мне это припомнит.

– «Москва сегодня» – представляется женский голос, – Что вы думаете о строительстве нового дома для зараженных? – я перевожу взгляд на молоденькую журналистку в белоснежной кофте и таких же брюках.

А она прехорошенькая, – отмечаю я.

– Думаю, это прекрасная возможность сделать их жизнь чуть более терпимой, чем она есть на самом деле, – отвечаю я, искренне глядя в камеру.

– Каково это быть сыном одного из самых влиятельных людей Москвы? – быстро задает она следующий вопрос.

Хреново, хочу я сказать правду, но как всегда, говорю совсем другое, мне не привыкать лгать себе и другим.

– Сенатор на вас обидится за такие слова, – шучу я, уходя от прямого ответа, журналистка сконфужено молчит, – Мне пора, – быстро щелкают затворы, у меня уже сводит челюсть от притворной улыбки, приклеенной на лицо.

Я быстро отхожу от толпы, не позволяя другим корреспондентам остановить меня, и поднимаюсь вверх по ступеням.

– Иногда, красота важнее поступков, – подмигивает мне Степан, как только я оказываюсь рядом с ним.

– Заткнись.

– Надеюсь, ты не наговорил ничего лишнего, – он бросает на меня мимолетный взгляд, и, удовлетворенно хмыкнув, продолжает, – Выступление твоего отца началось… – Степан делает паузу и смотрит на свои наручные часы, – … пять минут назад.

– Подождет, – отмахиваюсь я от его слов и прохожу мимо. Степан громко вздыхает и весь оставшийся путь мы проходим молча.

Стражники следят за нашим передвижением. Сотни глаз сверлят мою спину, когда я прохожу. Наверху ветер усиливается, я застегиваю золотистые пуговицы своего пальто, отец терпеть не может неряшливости.

Я медленно продвигаюсь вперед, здороваясь с другими акционерами корпорации. Рядом с отцом стоит сенатор со своей дочерью, стройной привлекательной брюнеткой в белоснежном длинном платье. Даша, кажется. Мы учились в одной академии, но на разных факультетах.

Я становлюсь с другой стороны, Степан держится в тени.

Я стараюсь не смотреть вниз. На измененные тела зараженных. Особенно, на них. Винилхлорид-90 вторгся в их гены безжалостно превратив хрупкий организм во что-то новое.

Я поворачиваю голову и замечаю на лицах, стоящих рядом со мной мужчин, отвращение и… Восторг. Не хватает огромного пестрого шатра и палатки с едой. Я прячу руки в карманы и заставляю себя стоять ровно. Я терпеливо жду, когда этот цирк закончится.

Не хочу признаваться даже себе, что мне жаль зараженных. Ногти до боли впиваются в кожу.

– Вы должны знать, что мы делаем всё возможное, чтобы поднять уровень жизни в вашем мире, – говорит мой отец в микрофон, перед собравшимися огромный экран, демонстрирующий его в увеличенном размере, – Моя новая компания – это еще один небольшой шаг в сторону нового будущего, – убедительно продолжает он, если бы я его не знал, то верил бы каждому его слову.

Внизу раздается недовольный рокот, стражники не спускают с толпы глаз, держа оружие наготове. Меня передергивает от мысли, что они пустят его вход.

– И я рад сообщить…, – он смотрит на меня и подзывает к себе, сенатор толкает вперед Дашу. От дурного предчувствия у меня сжимается желудок, что-то давит в груди, но я автоматически переставляю ноги.

– Теперь наши усилия будут удвоены, – отец кладет ладонь мне на плечо, – Благодаря союзу моего сына и дочери сенатора, полномочия корпорации возрастут – дроны снимают каждую эмоцию на наших лицах, транслируя всё в прямой эфир. Он с силой сжимает руку, взгляд его прозрачно-голубых глаз приказывает мне не делать глупостей, – Грядут перемены и они вам понравятся, уверяю вас.

Я весь каменею, когда до меня, наконец, доходит.

Отец ненавидит меня до такой степени, что готов пойти на всё, чтобы испортить мне жизнь. И теперь, наконец, ему это удалось.

Дарья спокойно встречает эту новость и я понимаю, что она знала. Они все знали, выставив меня полным дураком. Сенатор протягивает мне ладонь и я машинально пожимаю ее, не прекращая улыбаться.

– Я очень рад, что ты войдешь в нашу семью, – говорит он мне, я киваю, не чувствуя ничего, кроме ярости. Собравшиеся кидаются поздравлять меня и Дашку, словно получают какой-то невидимый сигнал. Хлопают меня по плечу, грозят пальцами и ухмыляются.

– Будущее прямо перед вами, – как ни в чем не бывало продолжает отец, когда шум вокруг нашей помолвки стихает. На огромном экране появляются уютные аккуратные домики с ухоженными садами и детской площадкой, – И это скоро станет вашим, – эффектно заканчивает он свою речь, я смотрю вниз.

Зараженные, как завороженные, следят за происходящим на экране. Стоит тишина, я слышу только, как быстро бьется мое сердце.

Может быть, Степан был прав и надежда самый лучший способ управлять людьми.

Дисплей гаснет и все начинают расходиться, тихо переговариваясь между собой. Впереди я вижу длинное платье Даши. Стражники сопровождают ее, не давая приблизиться к ней. Я поджимаю губы.

– Как вам удавалось столько времени хранить свой роман в секрете? – набрасываются на меня журналисты, как только я спускаюсь со стены. От вспышек у меня начинают болеть глаза. Солнце почти село и по периметру зажигаются фонари. Стражники возвращаются на свои посты.

– Сам удивляюсь, – честно отвечаю я, краем глаза замечая отца, беседовавшего с сенатором.

– Когда будет происходить обряд? – интересуется еще один корреспондент, я вздрагиваю, не зная, что отвечать.

– Дайте им время насладиться друг другом, – приходит на помощь Степан, – Вы же сами знаете, что ритуал требует особенной подготовки, – он подмигивает журналистам, раздаются понимающие смешки. Он уводит меня в сторону эробуса и я скрываюсь внутри, облегченно выдыхая.

– Сукин ты сын, – говорю я Степану, как только он усаживается на место, – Ты обо всем знал, – меня начинает трясти от едва сдерживаемого гнева.

– Следи за своим языком, – спокойно произносит он и окидывает меня ледяным взглядом,– Этот союз выгоден вам обоим и если ты включишь мозги, то поймешь это раньше, чем натворишь глупости, – если я надену Даше свое кольцо и поклянусь в вечной верности и любви.

Никто из нас до конца жизни не сможет развестись. Если, конечно, кто-нибудь из нас не сделает одолжение другому и не покинет этот мир раньше.

– Все забывают, что это моя жизнь, – злобно отвечаю я, чувствуя, что сейчас взорвусь. Дверь резко открывается и в салон забирается отец.

Вот кого бы я хотел видеть в последнюю очередь.

– Степ, выйди, – бросает он и ждет, когда Степан удалится, – Я знаю, что для тебя это шок, – начинает он издалека.

– Правда? – едко интересуюсь я, – Неужели на этот раз, ты заметил это, поздравляю.

– Давай без истерик, – морщится он и я сжимаю пальцы в кулак до хруста, больше всего на свете, я хочу врезать отцу, чтобы стереть это снисходительное выражение с его лица, – Вы дадите друг другу то, что оба хотите.

И что же? – я удивляюсь, как мне удается держать себя в руках и даже разговаривать с ним.

– Ты – свое положение, – как ни в чем не бывало продолжает отец, как всегда, наплевав на мои чувства, – А она в обмен власть и красоту.

– Разве это не одно и тоже? – не сдержавшись, спрашиваю я, понимая, что этим ничего не добьюсь, – Или ты хочешь, чтобы я жил как вы с мамой?

– Не мели чушь, – голос отца приобретает стальные нотки, – Ты лучше меня знаешь, почему она уехала, – безжалостно заканчивает он, ослабляя узел галстука.

Внутри меня что-то дрожит, словно отцу удалось добраться до моего сердца, сжать его своими пальцами и не отпускать.

Я смотрю на шелковую темно-синюю ткань, пытаясь выглядеть нормально.

– Выбора у тебя все равно нет, – с легким смешком, говорит отец.

– Ты так в этом уверен? – бесстрастно спрашиваю я, и наклонюсь к нему, – Я могу отказаться, – я вижу, как глаза отца наливаются яростью, красные прожилки становятся почти бардовыми.

Я визуально наблюдаю его ненависть ко мне.

– Только попробуй выкинуть что-нибудь, – шипит он мне и я отшатываюсь от него, – И ты узнаешь, что бывает с теми, кто совершает ошибки и встает на моем пути.

– Ты мне угрожаешь? – я скрещиваю руки на груди.

Отец внимательно смотрит мне в глаза, прежде чем ответить. У него идеальное лицо. Безупречное, как маска.

Он слишком часто прибегает к услугам лепщика.

– Пока я тебя только предупреждаю, – отец берется за ручку двери, – И знай, моя бабушка уже слишком стара… – многозначительно произносит он и я весь напрягаюсь.

– Что ты хочешь этим сказать? – осторожно спрашиваю я, не понимая, к чему он клонит.

– Мне не составит труда определить ее в криокамеру, – я думаю, что ослышался, но отец не шутит, – Никого это не удивит, – продолжает он, мое сердце на миг перестает стучать, когда отец сжимает его сильнее, – Тебе не хуже меня известно, что перворожденные предпочитают смерти сон в криокапсулах.

– Ты не посмеешь, – севшим голосом говорю я, заставляя голос звучать ровно, если отец догадается, что меня это пугает, будет использовать страх против меня.

– А ты проверь, – с усмешкой на лице, он выходит наружу. Отец знает, что я опять проиграл. У меня пересыхает во рту, я понимаю, что выбора у меня не остается.

Тата единственный в мире человек, ради которого, я могу пойти и в ад, если понадобится. Я быстро блокирую двери и приказываю водителю ехать. В окно я наблюдаю за растерянным лицом Степана, пока он не исчезает из виду.

– Куда ехать? – голос водителя звучит механически, я не отрываясь, смотрю в окно.

– В «Соло», – бросаю я, откидываясь в кресло, надеюсь, еще не поздно и она меня дождется.

Я закрываю глаза.