Читать книгу Виновные - Анна Сулацкова - Страница 3

Тася

Я жду еще несколько минут, пока дыхание Тимки не выравнивается и быстро встаю на ноги. Если всё пройдет гладко, я успею вернуться до того, как он проснется и нам придется идти в лазарет, чтобы сдать кровь.

Еще один закон, который ни в коем случае нельзя нарушать.

Если мне совсем повезет, то я смогу найти работу и мне заплатят. Деньги здесь были не в обиходе, мы просто не сможем внести их в свой кредит. Платят всегда товаром. Каждый из отверженных имеет свои источники «дохода».

Я про них не спрашиваю. Кто больше слушает и меньше говорит, живет дольше. Укрываю брата своим одеялом, его безмятежное лицо покрывает легкий румянец. Он такой маленький, что почти тонет в ворохе покрывал.

Мне сложно уходить от него. Всегда. Но другого выхода нет.

Я целую его в теплую щечку и шепчу, что скоро вернусь. Выхожу на улицу, захватив черную сумку в коридоре.

Полная луна освещает лучше любого фонаря, но мне это только мешает. Я огибаю дом и направляюсь в сторону строго колодца, почти у самого огорода, заросшего высокой, с меня ростом, травой. Остановившись, я оглядываюсь, не заметив ничего подозрительного, я присаживаюсь на корточки и убираю с земли опавшие листья.

Черт. Грязь просочилась внутрь моего тайника.

Мое сердце готово выпрыгнуть из груди, пока я разворачиваю пластиковый пакет.

Слава Богу, одежда совершенных чистая. Мне столько труда потребовалось ее достать.

Я убираю ее в сумку и быстро вскакиваю на ноги. Чем быстрее я доберусь до бара, тем больше времени у меня останется на обратный путь. На теории всё просто. Но могут возникнуть непредвиденные обстоятельства. Никогда нельзя быть самоуверенной и полагаться на случай.

Я ускоряю шаг, почти переходя на бег, легкие начинают гореть, но мне это даже нравится. Так я не чувствую холода. Заглохшие проржавевшие машины разбросаны по улицам, как игрушки. Иногда можно найти мотоциклы и отыскать мопед в гаражах или подвалах. Но от них мало толку.

Всё это давно устарело.

«Верхние» отправляют за стену только сухие пайки, иногда овощи или фрукты. Каждую субботу привозят целые коробки и раздают по талонам. Никаких горючих жидкостей. Это слишком опасно. Для них.

Можно только представлять, каким был этот город до техногенной катастрофы. Я не знаю, в каком районе именно находилась. Где-то недалеко от Москвы, если верить табличкам совершенных. Всё слишком изменилось. И карты, которые я нашла в старых книгах, теперь служат украшением стен в моем доме.

Тимка любит играть в игру: «а если бы», суть проста. Он выбирает город, тыкая в него своим пальчиком и говорит: « Если бы я жил во Владивостоке» и я начинаю сочинять целую историю о нашей жизни в городе, с трех сторон омываемого морем. Тимка никогда не устает в нее играть. Жаль, что мне приходится часто оставлять его одного или отводить к Сашке.

Я двигаюсь быстро, свет отключат ровно в три ночи, у меня всего два часа в запасе. Бар работает только до четырех, но у меня есть еще одно дело. Я стараюсь держаться в тени. Крысы разбегаются прочь, когда слышат мои шаги. Ободранные тощие кошки шипят на меня, выгибая лысые спины. Их глаза горят зеленым хищным блеском.

Наш мир никому не прощает слабости.

Я иду к небольшому домику, и стучу в окно. Свет сразу загорается, и наружу выглядывает беззубое лицо старухи.

– Опять ты, – недовольно говорит она, замечая меня, – У него жар?

– Пока нет.

– Тогда зачем пришла?

– За микстурой от кашля, – быстро отвечаю, старушка внимательно смотрит на меня, – Ладно, заходи.

Я жду, пока она откроет мне дверь и прохожу на веранду. Мне приходится пригнуться. С потолка свисают веники, травы сушатся здесь же, на газете. На полках стоят пузырьки. Все это напоминает мне о матери, и внутри все сжимается.

– А где тот, что я давала тебе в прошлый раз?

– Разбился, – мне не хочется признаваться, что я была так глупа, что не спрятала его в тайник.

Старушка сердито причмокивает губами.

– Ты же знаешь, сколько уходит времени, чтобы собрать необходимое.

– Знаю, я хорошо заплачу.

– Заплатит она, чтобы сказал твой отец? – старушка берет с полки завернутый в бумагу флакон.

– Его здесь нет, – резко обрываю я и тут же об этом жалею.

– У твоей мамы был талант врачевателя, – она говорит мне об этом постоянно, я киваю, и протягиваю ей плитку шоколада.

– Хватит?

– Хватит, – ее побледневшие от возраста глаза радостно вспыхивают, – Бери, – всовывает мне пузырек и я осторожно убираю его в карман, – Теперь иди.

На улице становится прохладнее, и я ежусь от холода. Смотрю на пятиэтажный дом, спрятанный между двумя высотными зданиями, раньше здесь размещался Дом культуры. Но от него остался только шпиль на самом верху и грязный флаг, почти полностью сгнившей от дождей.

Я шагаю в сторону обшарпанной двери, помеченной красной краской. Со временем она почти стерлась, но я знаю, что означает этот знак. В этом доме все были заражены винилхлоридом-90.

Я захожу в подъезд, в нос сразу ударяет запах сырости и разложения. Я спешу на четвертый этаж, перепрыгивая через две ступени. На площадке горит одинокая лампочка. Ветер задувает сквозь разбитые окна и она раскачивается, как голова кобры.

Я стучу в металлическую дверь. Два удара. Всегда только два. Пароли становятся невербальным общением между несовершенными. Это спасает от чужаков и облавы стражников. Последнее стало не редкостью.

Дверь медленно приоткрывается.

– Чего тебе? – хмуро спрашивает Вася, замечая меня. У него сломанный нос, из-за этого кажется, что его лицо вечно недовольное. Серебристые немытые волосы топорщатся на голове, как вызревшие колосья пшеницы, начавшие подгнивать.

– Ищу работу, – отвечаю я, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Мы друг друга недолюбливаем с того дня, как я забрала у него одно дельце. Ему пришлось взять другое, но Вася облажался и его едва не схватили. И хотя я здесь не при чем, он до сих пор думает, что я подставила его перед заказчиками. Его исключили из ряда искателей. И теперь Васька охраняет вход в бар и тихо ненавидит меня.

Не моя проблема, что он не желает пачкать руки и работать на шахте. Я не отвечаю за глупость другого человека.

– Тебя до сих пор не схватили? – притворно удивляется он, гнусно улыбаясь, его желтые зубы, покрытые черным налетом вызывали только омерзение. Меня даже передергивает от отвращения.

– Как видишь, твоими молитвами, я всё еще здесь, – я бесцеремонно отталкиваю его и под возмущенные крики, прохожу внутрь.

На стенах висят постеры, картины и лозунги с непонятными теперь цитатами. На потолке болтается гирлянда из лампочек. Их яркий свет падает на пол, где лежат грязные ковры еще с того времени, как мне исполнилось десять.

Я прохожу дальше и попадаю в шумный зал. Голоса на миг стихают, когда они видят меня, но узнав, возвращаются к прерванному разговору.

Деревянные столы отличаются по форме и размеру, они стянуты сюда из разных квартир, и занимают почти всё свободное пространство. Возле каждого стоят бочки вместо стульев. Внутри хранятся припасы и выпивка. Я это знаю, потому что видела, как Семеныч складывает внутрь сухие пайки и самодельный самогон.

В самом углу, на ящике, работает телевизор, проигрыватель CD-дисков стоит там же. Кто-то включает старый диск и теперь грохочет бодрый голос рока. Бар с напитками занимает всю бывшую кухню, и я иду прямиком к нему.

– Привет, давно ты сюда не заглядывала, – произносит Семеныч, как только я усаживаюсь за грубо сколоченную столешницу.

– Тимка приболел, – я быстро оглядываю зал, – Как сегодня? – я перевожу тему, чтобы он не стал меня ни о чем спрашивать.

– Работы всем хватает, – многозначительно говорит Семеныч, – Не стой столбом, неси заказ за третий столик, – рявкает он своему десятилетнему сыну.

Женька испуганно хватает поднос, выполняя его приказ.

Семеныч поворачивается ко мне, одну сторону его лица пересекает грубый шрам. На левом глазу чернеет повязка. Он ставит передо мной граненый стакан и наливает бражку.

– Заходит сюда один тип, – начинает он, я беру в руки холодный стакан, превращаясь вслух, – Дело у него есть, в общем, – продолжает Семеныч, – Но я бы ему не доверял, – добавляет он и начинает вытирать тряпкой стол.

– Какое? – я не обращаю внимания на его последние слова, выбирать не приходится.

Мне срочно нужно найти антибиотики, а лучше «Фторхинолон девятого поколения», что используют совершенные для лечения. Пузырек с микстурой врачевателя оттягивает мой карман, но он почти перестал действовать.

– Этого я не знаю, но многие мои ребята отказались, – Семеныч наблюдает, как его сын идет обратно. У него короткий ежик серебристых волос и ярко-голубые глаза. Не сложно представить, каким красавцем он вырастит.

– И не сказали в чем дело? – удивляюсь я, думая, что Семеныч что-то не договаривает.

– Я не спрашивал, – он пожимает плечами и поворачивается ко мне спиной, формируя другой заказ, – Дел невпроворот, – глухо добавляет Семеныч и отбирает у Женьки поднос.

– Он еще заходил? – я еще раз обвожу взглядом зал.

В основном здесь собираются искатели, способные достать за стеной почти всё, что закажет заказчик. Если это в его силах, он этого найдет и принесет. Сигареты, выпивку, еду или что-то покрупнее.

Каждый из нас понимает, то, что мы делаем незаконно и карается смертью.

– Таскается сюда который вечер, – Семеныч бросает взгляд на часы, – Если задержишься до закрытия, то застанешь его здесь.

– Хорошо, – я залпом выпиваю бражку, алкоголь согревает меня, загоняя страх глубже. Я надеюсь, что Тимка еще спит, а не проснулся в темном доме совершенно один.

Семеныч улыбается и наполняет мой стакан доверху. Я благодарно киваю ему, он единственный, кто поддержал меня, когда мои родители умерли, и делился со мной едой.

– Какие люди! – слышу я за спиной мужской голос. Кто-то резко хватает меня за плечи и приподнимает, – Красавица решила вернуться, – шепчет он мне в самое ухо и не позволяет сдвинуться с места.

– Миш, отпусти меня, – спокойно говорю я ему, хотя сердце бьется чуть быстрее.

Он громко смеется, разжимая пальцы и усаживается рядом со мной. Мои мышцы расслабляются, когда я вновь могу двигаться и недовольно смотрю на него.

Мишке слегка за двадцать, одет он в свою самую любимую клетчатую рубашку, почти затертую до дыр и джинсы, выглядевшие еще хуже, чем рубаха. Его серебристые волосы убраны в низкий хвост. Блестящие золотистые глаза, и соблазнительная кошачья улыбка.

– Семеныч, твоей, фирменной, – весело обращается к нему Мишка, – Ну что, рассказывай, почему мы потеряли такую красотку?

– Избегаю твоих пошлых ухаживаний, – парирую я, и заправляю за ухо прядь волос, – Мог бы и зайти, – досадливо морщусь я, – Поздороваться с Тимкой, он ждет твоих историй, – укоризненно добавляю я, но на самом деле, я рада его видеть.

Даже если у нас ничего не получилось.

– У меня были дела.

Я понимаю, что больше он мне ничего не расскажет.

Семеныч ставит перед ним небольшую отколотую по краям рюмку и наливает самогона.

– Откуда синяки? – от меня не ускользает его разбитые в кровь костяшки пальцев, – Ты опять дрался?

Мишка молчит.

– Ты присоединился к Сопротивлению? – тихо спрашиваю я, и его лицо из приветливого, становится непроницаемым, – Работаешь на них? Ты хоть понимаешь, как это опасно?

Сопротивление устраивает мятежи, после которых нам живется еще хуже. Многих сажают в тюрьмы и уже казнили.

– Не хочу подчиняться корпорации, – шепчет он, – Она убила наших родителей.

Я хочу накричать на него, но слова встают в горле.

– Совершенные превратили нас в рабов, – продолжает Мишка и встречается со мной глазами.

Опасные мысли и я оглядываюсь, боясь, что нас могут подслушать.

– Хотя многие из нас славятся своим умом, возьми, врачевателей, – его голос понижается, – Твоя мама была одной из них, -напоминает он, – Да, черт возьми, я не хочу горбатиться всю жизнь в шахте.

– Ясно.

– Тася… – Мишка поднимает руку и нежно касается моего лица. Я вздрагиваю, когда он задевает особенно болезненные ушибы, – Ты достойна лучшей жизни, – его голос звучит спокойно, намного спокойнее, чем я чувствую.

– Сопротивление не сможет ничего изменить, – я резко одергиваю голову, и Мишка хмурится.

– Это мы еще посмотрим.

Я возмущенно скрещиваю руки на груди.

– Пообещай, хотя бы не лезть на рожон, – я выразительно смотрю на него.

Мишка вел себя слишком беспечно, когда выходил за стену или направлялся в другие зоны.

Я очень не хочу однажды увидеть его в рядах отступников.

– Я делаю то, что умею, – Миша опрокидывает в рот рюмку и с грохотом ставит ее на место. Скривившись, занюхивает рукавом своей рубашки, – Какая злая, – хрипло выдавливает он, косясь на меня.

–Просто будь осторожен, – усмехаясь, отвечаю я, наблюдая, как Женька наполняет его рюмку. Он в очередной раз исподлобья смотрит на меня и я улыбаюсь мальчишке. Женя вспыхивает до самых корней волос и убегает за спину отца.

Посмеиваясь, Семеныч берет в руки пульт от телевизора и переключает на рекламу. Никто из посетителей не спорит, каждый из них привык подчиняться хозяину бара, который дает всем работу.

– Почему ты не хочешь присоединиться к нам? – опять один и тот же вопрос.

– Потому что я им не доверяю.

Мишка раздраженно пожимает плечами.

– С чего бы? – он приподнимает брови.

Я не знаю, что ему сказать. Какое-то чутье подсказывает мне, не соваться в это. У меня есть брат и обязанности.

– Боги из тронного зала решили снизойти до нашего мира, – громко говорит Семеныч, и я радуюсь, что мне не придется отвечать, – Надо послушать, – он делает звук громче.

– Я начинаю думать, что ты тоже запал на этого красавчика, – ворчит Мишка и пригибается, когда Семеныч замахивается на него полотенцем.

– Обладал бы ты такой же рожей, я бы перепихнулась с тобой пару раз, – хрипловатым голосом говорит женщина за соседним столиком, и поворачивается к нам.

– Ты что-то имеешь против меня? – хмурится Мишка, и она усмехается, – Видишь эти стальные мускулы?!

Я незаметно вздыхаю и перевожу взгляд на экран.

Две фракции собрались на трибуне, построенной прямо на стене. Их можно различить только по цвету одежды. Аристократы предпочитают белому темно-синий, выделяя себя среди остальных.

Я сильнее сжимаю свой стакан, жалея, что не могу раздавить его в пальцах.

Вот кого я ненавижу больше остальных. Сильнее, чем сенатора и его семью. Я на дух не переношу советников корпорации.

На своё благословение, шестнадцатый День Рождения, каждый представитель своей фракции проходил тест, определяющий уровень его IQ. Это дает им возможность получить работу в корпорации и улучшить свой кредит.

За этим зрелищем следят оба мира, и я могу назвать имена тех, кому желаю смерти.

– «Вы должны знать, что мы делаем всё возможное, чтобы поднять уровень жизни в вашем мире.., – говорит Роман Москвин, он смотрит прямо в камеру и кажется, говорит чистую правду, – И я рад сообщить, что в скором времени две сильные фракции объединятся… – мужчина подзывает к себе своего сына, стоящего рядом с ним и моё дыхание учащается само собой.

Макс Москвин… «Золотой мальчик», звезда всех гламурных таблоидов и всеобщий любимчик.

– … благодаря союзу моего сына и дочери сенатора, полномочия корпорации возрастут! – восклицает он, и моё сердце предательски падает прямо в желудок.

– Развели тут мыльную оперу, – Семеныч выключает плазму, но я продолжаю бесстрастно пялиться в потухший экран. Я успела заметить в бирюзовых глазах аристократа смятение и страх.

Я очень хорошо знаю это чувство, чтобы не обнаружить его в других.

– Как же они любят трепаться,– Мишка поворачивается ко мне, отвлекая от раздумий, на его лбу пролегают две сердитые складки, – От всего этого несет дерьмом, вот увидите,– он скрещивает вместе длинные пальцы и кладет руки перед собой.

– Дело говоришь, – соглашается Семеныч, он проводит взглядом нового посетителя, пока тот не усаживается за самый дальний угол и наклоняется ко мне, – Это про твою душу, – он показывает в сторону заказчика и я киваю, спрыгивая со стула.

Мишка старается встретиться со мной глазами, но я отвожу взгляд. Впервые за сегодня я жалею, что он пришел в бар.

– Не вздумай вмешиваться, понял меня?! – отрывисто бросаю я ему, предупреждая, что это мое дело.

Я залпом выпиваю бражку и направляюсь к заказчику.

Их легко узнать по накинутому на голову коричневому капюшону и длинному плащу, закрывающему всё тело. Никогда не понятно, кто перед вами. Женщина или мужчина. Особенно, если голос изменен прибором.

Многие из них боятся огласки. Или преследования. Никто не хочет, чтобы другие прознали о контрабанде, особенно стражники.

– Чего это она? – долетает до меня недоуменный вопрос Мишки, но я уже сажусь за столик и не слышу, что отвечает Семеныч.

Заказчик поднимает голову, но его лица невозможно разглядеть.

– Что тебе нужно? – задаю я свой обычный вопрос, надеясь, что его плата будет достаточно высокой, чтобы я смогла обменять ее на «Фторхинолон девятого поколения».