Читать книгу Я, Ангел - Айгуль Малахова - Страница 3

В Москве началась другая жизнь. Тетя Лида занималась бизнесом, ей было некогда уделять внимание мне. Поэтому была нанята няня по имени Мила, благо доходы тетки позволяли. С большим удовольствием я бы оставалась одна. Одиночество давно стало лучшим другом. С няней мы быстро нашли консенсус. Она не пристает ко мне с нравоучениями, я, в свою очередь, предоставляю ей полную свободу.

Ко мне вернулось желание читать, совсем было исчезнувшее после автокатастрофы.. Книги в это время стали своеобразным наркотиком. Читала все подряд, с утра до поздней ночи. Открывая очередную обложку, я погружалась в другой мир и жизнь эта захватывала намного больше, нежели реальная. Няня не могла докричаться до меня, зовя на обед или ужин. «Возвращаясь» на секунду-другую в наш мир, я видела ее недоуменный взгляд. Но и тогда, разум оставался в другой реальности, телесная оболочка, между тем, покорно шла обедать, ужинать… Так проходил день за днем… Летние каникулы длятся три месяца – целую вечность!

Утро начиналось так: в семь часов в комнате тети Лиды раздавалось противное пиканье будильника. Работала она на себя, но вставала и уходила рано. Как назло, я сразу просыпалась, хотя, будь это в учебное время, ухом бы не повела. Спустя некоторое время, раздавался грохот. Тетя Лида собиралась на работу, роняя по дороге различные предметы. Потом хлопала входная дверь. Аллилуйя! Начиналась свобода. Как правило, очередной томик валялся на полу, сбитый неосторожным движением с кровати во время сна. Я поднимала его, раскрывала недочитанную страницу и погружалась в иную реальность.

Часов в девять приходила Мила, открывая дверь ключом, который дала ей тетка. Потом завтрак, утренний туалет и снова свобода… После обеда я вновь была предоставлена сама себе. Заключительным этапом становился ужин, часов в семь вечера. Потом няня удалялась восвояси. Я же продолжала чтение, которое не надоедало. Напротив, затягивало все глубже. Часов в десять хлопала входная дверь. Возвращалась тетя Лида. Это был знак. Спрятав книгу под подушку, я торопливо щелкала выключателем настольной лампы и притворялась спящей. Тихо заглянув в комнату, тетя удалялась в гостиную. Оттуда был слышен невнятный разговор по домашнему телефону. Сотовой связи тогда еще не изобрели. Я включала свет и продолжала чтение до тех пор, пока не засыпала с томиком в руках… Девяносто процентов свободного времени я проводила в постели, но это не было заточением, как в больнице. Наоборот, той свободой (или ее иллюзией), которую так хотелось иметь во время нудных уроков или скучных перемен.

В выходные родственница обычно бывала дома. В один из таких дней, за завтраком тетя Лида заметила мои красные воспаленные глаза. Тут же был вызван знакомый доктор, установивший, что организм мой в порядке, глаза же красные из-за перегрузок.

– Надо больше гулять на улице, на время перестать читать книги, смотреть телевизор. Поменьше утомлять зрение, – вынес вердикт врач, снимая с рук медицинские перчатки.

С этого дня закончилась моя свобода и началось мучение. Именно так воспринимался мной запрет на чтение книг. Выходя на улицу с Милой, я бесцельно слонялась по детским площадкам, паркам. Безуспешно пыталась развлечь меня няня. Все было скучно, уныло в реальном мире.

В один из таких серых дней, Мила встретила в парке свою подругу, разговорилась с ней, ненадолго выпустив меня из-под бдительной опеки. Привычно тоскуя, я сидела на скамейке, глядя на уток, плавающих в пруду. Внимание привлек красивый яркий воздушный змей, запутавшийся высоко в кроне старого дерева. Две девочки, одна, лет пяти, другая моя ровесница, стояли внизу. Они отчаянно спорили и безуспешно дергали за веревку, пытаясь снять игрушку. Даже не осознав, что делаю, я вскочила и неожиданно ловко и быстро вскарабкалась по веткам. Отцепила змея, спустилась вниз и эффектно вручила трофей изумленным девочкам. Помедлив, старшая улыбнулась и протянула руку:

– Спасибо. Меня Оксана зовут.

– Ангелина, – улыбнувшись в ответ, я пожала ее худенькую ладошку.

– Хочешь поиграть с нами? – шепеляво спросила маленькая девочка, вызвав своим вопросом бурю восторга в моей душе.

Запыхавшаяся няня нашла меня в другом конце парка, хохочущую в окружении новых знакомых. Оксана была моей ровесницей, а маленькая девочка соседской дочкой. за которой Оксана присматривала. Так у меня появилась подруга. Поразительное совпадение: родом она тоже оказалась из города Н. После смерти бабушки они с мамой переехали в Москву, в бабушкину квартиру. Отец Оксаны умер давно, еще до ее рождения и горестное это событие сблизило нас еще больше. На вопрос о родителях, я коротко ответила, что круглая сирота и больше не слышала от нее разговоров на эту тему.

В жизни не было у меня такой подруги, понимающей с полуслова, вторящей моим мыслям и фантазиям. Благодарное сердце мое, изголодавшееся от одиночества, чутко отвечало ей собачьей верностью и нежностью. Единение душ… Нам никогда не было скучно вместе. Ксанка, как вскоре я стала называть ее, тоже любила читать книги. Вдвоем мы обошли множество библиотек. Няня была рассчитана за ненадобностью.

Остаток лета мы с Ксанкой наслаждались обществом друг друга. Бывали и бурные споры, особенно по поводу прочитанных книг. Даже поссорившись, мы мирились через несколько минут, потому что начинали скучать. Это было самое счастливое и короткое лето за все прожитые годы. Появился Друг, самый близкий человек на свете, которому можно доверять, как себе… Каникулы пролетели, как сладкий сон. Я упросила тетю Лиду перевести меня в ту же школу, тот же класс, где училась Ксанка. Мы стали неразлучны. В школе сидели за одной партой. После уроков шли обычно к ней домой, болтали, сочиняли разные истории. Домой я добиралась к вечеру, когда возвращалась с работы Ксанкина мама. Быстро поужинав, делала уроки, смотрела без особого интереса телевизор и ложилась спать.

– Ангелина, – сказала как-то вечером тетя Лида, – хочу поговорить с тобой… Ты уже достаточно взрослая, поймешь… Ты знаешь, мне тридцать семь лет, а замужем еще не была. Сначала учеба, потом карьера, затем бизнесом занялась… Все бегу, бегу… А ведь я женщина. Скоро будет сорок лет. Хочется пожить. Ангелина, ты мне как родная дочь, – словно решившись, выдохнула она, – я выхожу замуж. Не беспокойся, ничего не изменится, просто с нами станет жить мой муж. Будет у нас настоящая семья: папа, мама, дочь…

Острой иглой укололи прозвучавшие слова. Нет. Больше никогда не будет у меня семьи. Нет папы. Нет мамы. А ты, тетка, хоть и родная по крови, но бесконечно чужая и далекая…

Было немного странно. Никогда не видела тетю Лиду с мужчиной. И вдруг она собралась замуж. Сказать было нечего, да и не хотелось. Какая разница? Появится еще один посторонний человек рядом.

Так в нашей невеселой жизни оказался дядя Гена. Подкачанный, поджарый красавец брюнет, новоиспеченный муж тети Лиды. Я, по-прежнему, пропадала целыми днями, то у Ксанки дома, то на улице. Ничего не изменилось поначалу.

Было что-то неприятное в этом красавце. Когда тетки не было дома (а это происходило практически каждый день), дядя Гена подходил ко мне вплотную, интересовался делами. Будто невзначай, поглаживал по плечу или по спине. Прикосновения эти были неприятны, словно что-то скользкое, липкое касалось меня. Не понимая еще, что происходит, я лишь напряженно улыбалась и отстранялась. Но ощущение мерзости оставалось надолго..

Удивительные события стали происходить со мной. Вместе с половой зрелостью в мою жизнь вошли видения. Я смотрела на людей и видела «картинки», видения того, что произойдет с человеком через некоторое время. Самое пугающее в этом было то, что чаще всего видения были о смерти. Началось с того, что, сидя на уроке истории и глядя на учительницу, я как будто провалилась в иное измерение. Я – сторонний наблюдатель, оператор, в руках видеокамера. Бесстрастно и молча фиксирую все происходящее.

Мартовский солнечный день. Голые деревья, ясное, удивительно чистое, синее небо, какое бывает только в этом весеннем месяце…. Появляется учительница истории, непохожая на себя. С трудом узнаю ее. Веселая, раскованная, с распущенными длинными волосами, она идет рука об руку с высоким мужчиной. Что-то оживленно рассказывает спутнику. Но звука нет. Все происходит беззвучно и быстро. Мужчина останавливается, оглядывается вокруг. В глазах его хищный блеск, азарт, голод…. Дрожь пробирает от этого взгляда.

В следующую секунду в руках его ярко блестит нож, пуская веселых солнечных зайчиков. Молниеносным движением мужчина перерезает горло учительнице, при этом ловко отскакивая, чтобы не испачкаться в крови. Я вижу, словно в замедленной сьемке, как женщина падает на осевший наст. Кровь обильно льется из перерезанной артерии, мгновенно пропитывая снег до земли. Мужчина склоняется над жертвой, с наслаждением заглядывая ей в глаза, в которых медленно гаснут непонимание и боль…

Сидя за партой, я растерянно хлопала глазами. Живая и здоровая, очень строгая учительница стояла у доски, упоительно повествуя о делах давно минувших… Что это было, сон? Если и уснула, то это осталось незамеченным окружающими. Раздавшийся, в самый разгар размышлений, звонок на перемену начисто выбил из головы все лишние мысли. Уроки, веселые перемены с Ксанкой… Видение забылось без следа. А вспомнилось через несколько дней, когда я увидела в холле школы портрет учительницы истории с траурной лентой наискосок. На переменах «сарафанное радио» донесло, что женщину зарезал маньяк в лесу. Дрожь охватила меня. Что это было за видение? С ума схожу? Глубоко внутрь убрала мысли об этом, постаравшись стереть воспоминания, не сказав ни единому человеку, даже Ксанке.

Но прошло время и появились видения о других людях. Это происходило спонтанно, я как будто оказывалась сторонним наблюдателем, бесстрастным фиксатором события на камеру. «Картинки», как стала называть их про себя, были о разных людях. Проваливаясь в видение, я пребывала в нем от минуты до часа. В реальности же проходила пара секунд. Получается время в том, другом измерении растягивалось… Каждый раз, выныривая из «картинки», я ощущала дрожь, словно облитая ледяной водой. То был не трепет от страха. Непонятное упоение стало овладевать мной, казалось, что я всесильна….

Впрочем, это детское упоение иллюзией власти над миром, быстро прошло. Очень скоро видения начали доставлять мучительные угрызения совести. Почти все «картинки» были именно о смерти. Ничем помочь этим людям я не могла… Ксанке я так ничего не рассказала, стала отдаляться от нее, становясь молчаливой, как прежде.

Со временем видения стали приходить все реже, а потом и вовсе исчезли, заставив меня облегченно вздохнуть. К сожалению, к этому времени, мы с Ксанкой уже не общались, как прежде. Я даже не успела заметить, как быстро она повзрослела, превратившись в красивую девушку и окружали ее теперь другие подруги. Яркие, раскрашенные, как индейцы, готовящиеся к войне, вульгарно хохочущие, они внушали мне отвращение. Настали «девяностые», время бескультурья, в нем не было места «белым воронам»….

Майский день. Улица, залитая ярким солнечным светом. Иду, нежась под весенними лучами. Девушка в коротком белом платьице выбегает на аллею прямо передо мной. В смеющейся красотке узнаю Ксанку. Кричу ей, пытаюсь догнать, но понимаю, что невидима для нее… Внезапно появляется дядя Гена. Он берет ее на руки, кружит, они обнимаются и смеются. Остановившись, остолбенело наблюдаю за парочкой.

Небо стремительно затягивается тучами, все вокруг темнеет. Пара исчезает из поля зрения. Оборачиваюсь, чтобы вернуться домой: вот-вот хлынет ливень. Вскрикиваю. Прямо передо мной, в куче пыли, поднятой ветром, сидит Ксанка. Подол ее белого платья в крови и грязи. Со стоном протягивает она окровавленную руку….

Я проснулась, чувствуя, как мелкий озноб колотит тело. Перед глазами таял сон. Ксанка, со стоном тянущая окровавленную руку…. Укутавшись в одеяло, я сомкнула веки. Услышала осторожный стук:

– Ангелина, доброе утро, – дверь приоткрылась, на пороге стоял дядя Гена, – ты опоздаешь в школу. Вставай…

Он закрыл дверь. С трудом удержавшись от крика ужаса, вскочила на ноги. Сон был так ярок, что, казалось, сейчас будет его продолжение. Голова закружилась, повело в сторону. Поплелась в ванную комнату. Чистить зубы, умываться. В последнее время тетка стала позже выходить на работу, а иногда и вовсе позволяла себе выходной среди недели. Они сидели вдвоем в гостиной за круглым столом, завтракали.

– Доброе утро, – я обессиленно опустилась на стул.

– Доброе, – едва взглянув на меня, тетя воскликнула: " Что с тобой? Заболела?» – она быстро протянула руку, прикоснувшись к моему лбу.

Через несколько минут я сидела на своей кровати с градусником под мышкой. Температура оказалась в районе тридцати девяти. Был вызван врач на дом. Меня уложили в кровать. Тетя Лида, сославшись на неотложные дела, ушла. А дядя Гена, как обычно, остался дома. С тех пор, как он поселился в теткиной квартире, он не работал (если вообще до этого знал, что это такое). Излюбленным его занятием было валяться на диване и пить коньяк, закусывая его шоколадом или лимоном.

Ближе к вечеру зашла Ксанка. Искренне обрадовалась ей. Присутствие дяди Гены в соседней комнате, держало меня в напряжении весь день.

– Привет! – вихрем ворвалась в комнату Ксанка. Энергия юности светилась на ее накрашенном лице. – Ну ты как?

– Нормально, – прошептала я. Вдобавок ко всему, пропал голос.

Дядя Гена, маячивший за ее спиной, заговорщицки подмигнул:

– Не буду мешать, секретничайте, – закрыл дверь. Мы облегченно вздохнули. Слушая веселую Ксанкину болтовню, я размышляла, стоит ли рассказывать ей про злополучный сон. Что-то удержало меня, возможно, боязнь быть осмеянной…

– Везееет, – завистливо вздохнула подруга. – Я позавчера на улице мороженое ела, а было – минус тридцать… И ничего… Может быть, покашляешь на меня?

– Не сходи с ума, – отмахнулась я, – да и кашлять неохота…

Мы посмеялись, поболтали еще немного и Ксанка засобиралась домой.

– Зайду завтра или послезавтра, – пообещала подруга и громко спросила: – Дядь Ген, закроете дверь за мной?

– Конечно, Ксюшенька… А хочешь, я тебя провожу, темно уже, – я внутренне содрогнулась от патоки, льющейся из голоса теткиного мужа. Бр-р-р.

Голоса в коридоре стали тише. Потом хлопнула входная дверь. Мыслей не было, голова болела глухо и нудно. Укутавшись плотнее, я закрыла глаза…

Болезнь затянулась на две недели. После выздоровления, я пришла в школу. Все вокруг казалось чужим, даже Ксанка была какая-то другая. Изменилась я или она, скорее всего, мы обе….

– Розанова, Гришко, сегодня вы дежурите по классу, – заполняя журнал, бесстрастно напомнила классный руководитель, учительница географии. Переглянувшись, мы вздохнули. Дежурство было самым неприятным делом в школе.

– Повезло тебе, – хмыкнула Ксанка, – только выздоровела и сразу полы драить…

Оставшись после уроков, мы с подругой начали уборку. Пока я намывала доску, она быстро помыла полы. Весело обсуждая географичку, мы по очереди высказывались в ее адрес, соревнуясь в остроумии:

– Старая клюшка, – предложила я.

– Стерва… Акула зубастая, – сказала Ксанка. Мы посмеялись. Зубы у учительницы были крупные, скорее, как у лошади. Дети бывают очень жестоки и грубы в своих оценках.

Вдруг Ксанка взяла ведро с грязной водой и налила щедрую порцию на стул географички.

– Зачем? – непонимающе глядя на нее, спросила я.

– Не бойся, все будет хоккей, – Оксана хихикнула, долила еще грязной воды, размазала рукой, – до утра высохнет, – она поставила стул поближе к батарее парового отопления. Мы забыли об этом происшествии через пару минут. Пошли гулять, по дороге «зарулили» на наши любимые качели… Домой я добралась уже в сумерках.

Утро в школе было обычным, смурным и неинтересным. Однокашники сидели смирненько, уставившись глазами в тетради: каждый боялся что его вызовут к доске. Географичка, она же по совместительству классный руководитель, сидела, кровожадно водя ручкой по журналу. Класс замер. И вдруг… С диким криком учительница вскочила со стула, лихорадочно ощупывая сиденье. На серой юбке сзади расползлось огромное мокрое пятно. Стул просох только сверху, поролоновая «начинка» его так и осталась пропитанной грязной водой… Скандал. Естественно, подозрение сразу пало на дежурных.

Нас вызвали в кабинет завуча.

Ксанка молчала, как партизан на допросе. Не знаю, что нашло на меня в тот момент. Сделав шаг вперед, выговорила немеющим языком:

– Я… Это сделала я…

Гробовая тишина повисла в кабинете. Только непонятно откуда взявшаяся посреди зимы муха, сонно жужжала в тиши. Немного удивленно посмотрев на Ксанку, я сжалась, как от удара. Не было слов, которые я ждала от нее:" Нет, это сделала я!» Проступок совершила она, а в итоге виноватой оказалась я. Самое смешное, САМА взявшая на себя вину… Поделом.

Затем был еще более постыдный и грандиозный скандал с вызовом в школу тети Лиды и прочими последствиями. Географичка настаивала на моем исключении из школы, спасло от этого лишь то печальное обстоятельство, что я была круглой сиротой…

Так и не спросила Ксанку, почему она промолчала тогда. А сама она лишь непонимающе пожала плечами: «Ну ты чего, Ангелин, надо было молчать до конца. Хотя, да, ты же сирота, ничего не будет. Меня бы точно исключили.»

Все осталось, как прежде. Мы общались, продолжали дружить. Без обид. Лишь иногда, во время безмолвия на уроке, мне вспоминалась та гнетущая тишина, повисшая в кабинете завуча. И то, как Ксанка молча отвела в сторону глаза. Так просто:" Ты же сирота, тебе ничего не будет….» Мучительный стыд, ярко заливший мое лицо. Не за себя, за единственного Друга…

Проходил день за днем, на уроках я все реже отвлекалась, к тому же, нас с Ксанкой рассадили. Близился конец учебного года, экзамены… После школы, я бежала домой. Вокруг Ксанки были вульгарные раскрашенные девицы, которые смотрели на меня насмешливо. Моими друзьями снова становились любимые книги. Они не предадут. Ксанка же, стоя в окружении «крутых девчонок», улыбалась и махала рукой. Глядя с издевкой, как мне казалось.