Читать книгу Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной - Бенджамин Алире Саэнс - Страница 19

Данте взял трубку только тогда, когда я позвонил во второй раз.

– Ты не ходил в бассейн. – Похоже, он злился на меня.

– Я не вставал с кровати. Грипп подцепил. Целыми днями только и делал, что спал, видел кошмары и ел куриный суп.

– Температурил?

– Ага.

– И кости ломило?

– Ага.

– И ночью пробивал пот?

– Ага.

– Ужас. А что тебе снилось?

– Не хочу об этом говорить.

Данте не стал допытываться.

Пятнадцать минут спустя он уже был на пороге моего дома. Я слышал, как он звонит в дверь и говорит с моей мамой. Ему не составляло труда начинать разговоры. Наверное, он рассказывал маме о себе.

Потом я услышал, как он идет по коридору, шлепая босыми ногами по деревянным половицам. И вскоре в дверях моей комнаты стоял он – в истершейся, почти прозрачной футболке и дырявых джинсах.

– Привет, – сказал он.

В руках у него были сборник стихов, блокнот и угольные карандаши.

– Ты забыл кроссовки, – заметил я.

– Я пожертвовал их бедным.

– Джинсы тоже планируешь пожертвовать?

– Ага.

Мы рассмеялись.

– Ты какой-то бледный, – разглядывая меня, заметил Данте.

– И все равно больше тебя похож на мексиканца.

– Да кто угодно похож на мексиканца больше меня. Все претензии к людям, передавшим мне свои гены. – Голос его звучал как-то странно. Похоже, эта тема его задевала.

– Ладно, ладно, – сказал я. Мы всегда так говорили, когда хотели сменить тему. – Вижу, ты принес свой блокнот.

– Ага.

– Покажешь мне свои рисунки?

– Не-а. Буду тебя рисовать.

– А если я не хочу, чтобы меня рисовали?

– Как я стану художником, если мне не на ком набить руку?

– Разве художники не платят своим моделям?

– Только красивым.

– Значит, я некрасивый?

Данте улыбнулся.

– Хватит занудствовать.

Казалось, он смутился. Однако не так сильно, как я.

Я почувствовал, что краснею. Даже смуглые парни вроде меня могут краснеть.

– Ты что, и правда хочешь стать художником?

– Конечно. – Он пристально на меня посмотрел. – Не веришь?

– Мне нужны доказательства.

Он сел в кресло-качалку, продолжая меня рассматривать.

– Вид у тебя все еще больной.

– Ну спасибо.

– Возможно, это все из-за твоих кошмаров.

– Возможно. – Я не хотел о них говорить.

– В детстве я иногда просыпался и думал, что настал конец света. Я вставал с кровати, смотрелся в зеркало и видел свои грустные глаза.

– Хочешь сказать, грустные, как у меня?

– Ага.

– У меня всегда глаза грустные.

– Конца света не будет, Ари.

– Не держи меня за дурака. Я и так знаю, что не будет.

– Тогда не смотри так грустно.

– Грустно, грустно, грустно, – сказал я.

– Грустно, грустно, грустно, – повторил он.

Мы оба улыбались, пытаясь сдержать смех, но это было невозможно. Я был рад, что Данте пришел в гости. Во время болезни я чувствовал себя совсем хрупким, будто вот-вот сломаюсь, и мне это не нравилось. От смеха мне становилось гораздо лучше.

– Я хочу тебя нарисовать.

– А у меня есть шанс тебя остановить?

– Ты же сам сказал, что хочешь доказательств. – Он вручил мне принесенный им сборник стихов. – Читай. Ты будешь читать, а я – рисовать.

Вскоре он притих, и его взгляд заскользил по комнате: по мне, по кровати, по покрывалу, по подушкам, по светильнику. Мне стало неуютно, неловко, не по себе. Данте впился в меня взглядом, и я даже не понимал, нравится мне это или нет. Под его взглядом я чувствовал себя обнаженным. И в то же время он был так увлечен рисунком, будто меня здесь вовсе не было. И потому я расслабился.

– Преврати меня в красавчика, – сказал я.

– Читай, – буркнул он. – Просто читай.

И вскоре я даже забыл, что меня рисуют. Я углубился в чтение и все читал, читал, читал. То и дело я отрывал глаза от книги, но Данте был так поглощен работой, что я возвращался к стихам. Одну из строчек я никак не мог понять: «Все звезды из того сотворены, что мы не в силах удержать»[20]. Звучало красиво, но смысла я не понимал. И, раздумывая о том, что может значить эта фраза, я уснул.

А когда проснулся, Данте уже ушел.

Набросков со мной он не оставил – оставил только один с креслом-качалкой. Рисунок был безупречным: кресло на фоне голой стены. Данте запечатлел, как вечерний свет наполняет комнату, как тени падают на кресло и придают ему глубину, от которой оно казалось почти живым. В этом наброске читались грусть и одиночество, и я задумался: видит ли он таким весь мир или только мой?

Я долго разглядывал рисунок. Он пугал меня, потому что в нем было нечто правдивое.

Интересно, где он научился рисовать? Я почувствовал укол зависти. Он плавал, рисовал, заводил знакомства. А еще читал стихи и любил себя. Интересно, – думал я, – каково это? Любить себя, по-настоящему любить. Интересно, почему одни люди себя любят, а другие – нет? Может, так оно и должно быть.

Я перевел взгляд на набросок, потом на само кресло и только тогда заметил записку, которую он мне оставил.

Ари,

надеюсь, тебе понравился мой набросок. В бассейне тебя не хватает. Инструкторы там – придурки.

Данте

После обеда я позвонил ему.

– Почему ты ушел?

– Тебе нужно было отдохнуть.

– Прости, что я уснул.

Мы немного помолчали.

– Мне понравился твой рисунок, – сказал я.

– Почему?

– Потому что кресло похоже на мое.

– Только поэтому?

– Есть в нем что-то, – сказал я.

– Что?

– Эмоция.

– А поподробнее?

– Грусть. Оно грустное и одинокое.

– Как ты, – добавил Данте.

Меня злило, что он видит меня насквозь.

– Я не всегда грустный, – сказал я.

– Знаю, – сказал он.

– Покажешь мне остальные рисунки?

– Нет.

– Почему?

– Не могу.

– Почему это?

– Потому же, почему ты не хочешь рассказывать мне о своих снах.