Читать книгу Последний завет - Боэт Кипринский - Страница 3

ДОСТОВЕРНО, ЗАНИМАТЕЛЬНО, ЗЛОБОДНЕВНО

Открылась бездна

Звёзд полна.

Звездам числа нет,

Бездне дна.

Михайло Ломоносов

…иные понятия употребляются для обозначения наших отношений к другим и образованы так… что всё значение их указывает на удаление от нас.²

Как справедливо подмечено многими, размышление о самых общих принципах всегда запаздывает.³

Это касается принципов любого порядка, поскольку в них уже выражена обобщённость, без которой значение понятия или образа предмета или явления ещё не достигает своего формального уровня. Человеком были затрачены многие тысячи лет на размышение над каждым понятием, – чтобы оно как можно «плотнее» «улеглось» в языковой оболочке – в слове и, кроме того, легко могло «перетекать» из одной словесной оболочки в другую, сохраняя ту же «массу». Но поскольку масштабы и степень обобщённости бывают различны, то различными должны быть и охваченные ими понятийные «массы». Наиболее общие принципы это те, в которых обобщение – «предельное»: им охватываются настолько большие части мира, его движений и состояний, что их значения здесь как бы абсолютны и не только не измеряемы в их полноте, но и не представляемы таковыми. Их, такие значения, обозначают как субстанции, и, поскольку они «ускользают» от измерения, а, значит, и от полного знания о них, то тем самым каждому предоставляется возможность судить или размышлять о них по-своему. «Масса» в этом случае «растаскивается», хотя, разумеется, только в том смысле, что может быть очень большим лишь число установленных выводов от частных о ней размышлений. Познавание в целом (то есть – как исчерпывающее) оказывается невозможным и всегда остаётся приблизительным, условным. – Время, пространство, движение, материя – давно и достаточно хорошо всем известные субстанции, понятийные «массы» которых будто бы постоянно выскальзывают из их словесных оболочек, – настолько они ещё и до сих пор представляются неопределёнными и даже загадочными. – Познавание их велось разными путями, но, пожалуй, лучшими были всегда результаты действий «от противного»: – так, движение традиционно рассматривалось по отношению к покою. Этот путь и сегодня ещё вполне плодотворен. Уже на школьных уроках можно кое-что узнать о «кривизне» и других «форматах» пространства; обнаружены, как утверждают некоторые авторитетные научные учреждения, первые «самостоятельные» «живые» частицы антиматерии. – К числу наиболее перспективных для познавания следовало бы, наверное, отнести также и приёмы «развёртывания субстанциальности» в понятиях. Речь идёт о новых оценках понятийных «масс», когда на вид («на размышление») выставляются «самые общие принципы», но – в значениях, которым и в практических обстоятельствах, и в теории уделялось пока недостаточно внимания. Например, простое слово СВОБОДА было расхожим во все времена, между тем как у него всегда имелось как бы несколько «слоёв» обобщённости.

На бытовом или общеупотребительском уровне, то есть при самом широком (доступном для каждого) употреблении, свобода понимается как желаемость находиться вне зависимости – таком состоянии, при котором обеспечена возможность некоего выбора действий, в большинстве не «выходящих» в общественное пространство. – Второй «слой» – употребление в обществе как понятия совместного выбора; при этом тоже имеется в виду желаемость находиться в независимости; – при определённом «накоплении» «массы» этого «слоя» происходит осознание, а затем и фактическое или притворное установление права на свободу – для части членов общества или – для всех (публичное право). Наконец, третья «позиция» – это обозначение самого «процесса», в котором свобода протекает или проявляется. Это некое «вглубь и вширь» абстрагированное понятие, приобретающее характер субстанции с «придатками» всеобщности и неизмеряемости в полноте. – Охотников специально поразмышлять над ним находилось всегда не много, и даже целые философские течения и системы ограничивались только сформулированием процесса главным образом с целью показать, что просто о нём не забыто и в целом он «не обойдён» в «общих» рассуждениях о сложности мира, – но как бы и не видя смысла в более точных о нём знаниях.

Оказалось, однако, что пренебрегать новым знанием здесь не годится; что субстанциальность, хотя и будучи крайней отвлечённостью, не отделена, как ей и «положено», в самоё себя, а всегда и везде присутствует непосредственно, являясь к тому же «величиною» господствующей; и что два «низших» «слоя» также, можно сказать, буквально пронизаны ею, и даже больше того: их наличие обусловлено только наличием и присутствием третьего. И теперь этому третьему пришло время и нужно только по справедливости воздать должное. – В таком-то смысле «развёртывание субстанциальности» в понятиях и должно, видимо, считаться небесполезным занятием на путях изучения окружающего.

Интерес к теме свободы в данном случае особый: – поскольку в наши дни «прикладное» свободное в обществе «развёрнуто» весьма широко, но почти без учёта субстанциального, то становятся уже слишком заметными издержки такого «несбалансированного» положения.

Представляется важным изложить по этому ставшему актуальным поводу некоторые замечания, навеянные прежде всего общественной практикой, в русле чего находятся и предлагаемые читателю очерки по предмету свободы – как она «уложена» сегодня в наших представлениях и что в ней особенного по существу. Тема свободного рассматривается здесь в приложении к явлениям, идеям, фактам и проч. из разных областей общественного и частного, в связи с чем будет, видимо, не лишним предварительно сделать ещё ряд специальных пояснений…

1

Свобода есть одно из таких обязательных состояний, которыми обусловлены формы всего, что может возникать из наших представлений и закрепляться в сознании, – материального, духовного и чувственного. Ни один предмет, явление, аффект и проч. не может иметь какой-либо действенности или определённости вне состояний свободы; в каждом конкретном случае в них дают знать проявления индивидуализации (меры или степени свободности); – и только через такие проявления возможно «открытие» для нас представляемого на формальной, а не отвлечённой основе. – Стало быть, тут коренится глубинное выражение реального, – той фактической реальности, которая имеет возможность быть и находиться в бесконечном ряде «выделившихся», конкретных, индивидуальных форм или их сочетаний.

Что, в свою очередь, требует не упускать из виду, кроме состояний свободы, и ограничений для них – своего рода ту «среду», где только и могут возникать такие обязательные состояния.

В условиях социума особую значимость приобретает уяснение меры свободности, тех пределов, до которых свобода должна или не должна допускаться в целях поддержания и удержания ценностей, выбираемых как наилучшее средство к стабильности общества для определённого этапа его развития во времени. – Уже само по себе осознание свободы, как общественной «ценности», ведёт к осознанию права, в связи с чем, следовательно, не может не выдвигаться также и вопроса о праве в его, так сказать, качественном виде – как практическом установлении, как способе урегулирования, как законе.

На общественном осознании права и наличия в нём свободного целиком зиждется вся юриспруденция в её научном и прикладном значениях.

Однако само это осознание, как процесс, приводящий к устойчивому знанию, в подавляющем большинстве случаев остаётся до сих пор как бы «за шторами», не принятым к обстоятельному осмысливанию, не учтённым не только в непосредственной правотворческой работе, но и в той работе мысли, которая всегда непременно должна предшествовать сотворению права.

Именно по этой причине правовое очень часто запускается в оборот без достаточного осознания в нём сущего, глубинного. И если при этом неосознание имеет место хотя бы только по отношению к свободе и свободности, то уже и в этом случае просчёт может провоцировать самые тяжёлые негативные результаты.

Правовое может быть настолько искажено и искажается, что в нём начинает преобладать нечто противоположное, мнимое; – вместо закона властвуют нормы, взятые из ниоткуда и неприложимые ни к чему, а также декларации, нередко весьма запутанные по смыслу.

Как раз таких бедовых последствий не избежала юриспруденция новой России, когда на первом плане оказалось устройство общественной жизни исключительно на правовых началах.

2

Сколько раз многим из нас уже приходилось удивляться: то, на что мы вместе со всеми из чувства привычки не обращали почти никакого внимания, вдруг с очевидностью предстаёт в таком разнообразии граней и красок, будто целый окружающий нас мир открылся чем-то настолько важным, ранее практически неизвестным, что теперь, вне такого открытия, его уже никак нельзя считать достаточно удобным ни для постоянных озабоченных размышлений о нём, ни тем более для практической жизни в нём.

…В любом вещественном или в духовном состояние свободности «обнаруживается» исключительно под воздействием работы мысли. – Без этого, без акции осознания «обнаружить» его нельзя.

Здесь такой императивный подход связан прежде всего с тем, что свобода есть понятие, – такое же, как сотни и тысячи других. Только в этом случае имеет место информативное насыщение в слове, – то, посредством чего нам даётся знание о предмете или явлении. Нет информативного – нет и понятия, иначе говоря, – нет «размещения» знания в языке. То есть это должно указывать и на отсутствие самого слова.

Такое может быть лишь при полнейшем отсутствии знания, информативного. По мере же того как последнее появляется, оно становится усвоенным в языке, закрепляясь в отдельном слове или во многих словах. – Понятие свободы или свободности, поэтому, должно быть всегда ложным, если брать его «на отлёте» от языковой оболочки, от языка и рассуждать о нём исключительно через призму, например, политики, бытовых или прочих иных обстоятельств, а то ещё – просто «добра».⁴

Этого особенно нельзя недооценивать при разработках правового; – да, впрочем, и всюду, где приходится говорить о свободном или иметь с ним дело непосредственно.

Люди запутываются в объяснениях и в «применении» свободного только по одной той причине, что им как бы не приходит в голову сделать тут первый шаг «от» «раскладки» понятия – того источника, в котором «опытной рукой» ума уже давно «собрано» и сосредоточено самое главное и самое нужное, что теперь можно брать, не опасаясь подвоха.

3

Доверенные лица и редакторы, читавшие настоящее исследование перед его опубликованием, выражали озабоченность: не получится ли так, что оно «опоздает»? Они имели в виду критику автором ряда существующих правовых норм, прежде всего – в части I. В обоснование приводилось то, что, конечно, некоторые из них слабы, ошибочны и, видимо, даже нелепы; но, раз они таковы и тем более, что на них уже указано, то, наверняка, законодатель возьмётся их исправить и как можно быстрее. Дескать, и продвижений к тому достаточно. В самом деле, например, от верхней палаты парламента РФ за последние годы не раз исходили высказывания в том плане, будто закон о средствах массовой информации (о нём уже в самом начале предстоит говорить более подробно) давно устарел и его надо кардинально исправлять; мол, то же имеет место и со стороны нижней палаты, а также – у практиков; – что давно уже начата и работа по составлению проекта новой редакции закона о СМИ.

Уважая мнения профессионалов издательского ремесла, автор, однако, считает за лучшее не разделять их.

Даже если можно было бы каким-то образом путём доработки пригладить тот или иной законодательный акт в его сомнительных частях, соответствующие критические выводы не могут быть сняты; дело ведь вовсе не в каких-то отдельных огрехах в актах права или в их фрагментах; – поскольку и после «штопанья» содержание правового материала в целом должно будет остаться в неизменном виде – по шаблону свободы. По той степени свободы, которою в России намерены обходиться при существующем государственном устройстве. Не менять же, в самом деле, со столь большим воодушевлением избранную формацию, будучи с нею только ещё в самом начале пути!..

Ради чего выполнена работа? Нужно было показать, как проявляет себя свободное в его цельности, как состояние, и каковы особенности его проявления в условиях практики. Приведённые примеры, думается, хорошо служили такому расчёту. Они давали возможность постоянно держать в поле зрения будущий результат. А он проистекал из указанных недоработанностей закона о СМИ и других положений права как раз в силу их очевидной спорности, что, кстати, во многом и облегчало и даже упрощало работу. В другом случае выводы пришлось бы строить по преимуществу умозрительно, а это для автора не самый лучший шанс быть лучше понятым. «Пример, взятый сейчас и рядом, ничем не хуже иного». Кажется, так говорили ещё древние. Да, критикуемый материал не может быть очень уж интересным из-за «опоздания». Но в нём находилось (и пока ещё находится) то противоречивое, которое не может не вызывать любопытства, будучи важным с точки зрения желательности его устранения; – тут, видимо, уже и нельзя идти у кого-то на поводу. Да и поправки, улучшения, если их когда-то внесут в закон и в другие «связанные» с ним правовые положения, также – будут ли они в достаточной степени надёжными? Размещаясь в русле свободного, они могут оказаться столь же «неподходящими», или, по крайней мере, новое здесь может очень быстро «истереться» и устареть, побуждая искать на его замену следующее новое, и т. д.

Немаловажен и ещё один момент: демократия нынешних дней весьма ретива, подбирая упрёки предшествующему строю и даже в значительной мере людям, жившим при нём, – будто бы тогда чуть ли не каждый и чуть ли не на каждом шагу позволял себе выбрасывать из головы и забывать всё прошлое, а также настоящее, которое не находило официального одобрения властей. Из-за того, мол, и культивировалось жестокое, подлое и всёразрушающее. – Манкуртизация, – таким термином было ещё в ту пору обозначено это уродливое социальное явление, связанное с невосстановимой индивидуальной и массовой забывчивостью и с её печальными для общества последствиями, – это массовое явление, безусловно, имело место, по крайней мере, в представлениях чисто житейского плана; и к нему, видимо, не раз ещё вынуждены будут обращаться исследователи перипетий той ушедшей эпохи безвременья – дабы за приговором фактическим существовавший преступный режим коммунистического государственного правления был поосновательнее приговорён к полной отставке и, так сказать, в теории. – Сегодня, однако, появляется немало причин для опасений повторяемости того худшего, что наблюдалось в недалёком прошлом. Вряд ли тут уместно говорить о каком-то аналоге манкуртизации: у демократии свои мотивы, по которым она многое хотела бы не только скрыть, но и забыть, да, собственно, это уже и делает едва ли не на каждом шагу. Развитию в ней такой особенности должна «помогать» свобода, как состояние, позволяющее легко переходить к разным и нередко крайним формам физической и духовной отчуждаемости. При этом уже сама ориентация на свободу делает отчуждение всецело неизбежным и, как следствие, —разлагающим и разрушительным. В чём тут состоит коренной вопрос, читатель может узнать, познакомившись с данной работой. – Что же касается подбора автором конкретных материалов противоречивого и даже порочного, возникающего в современном демократическом обществе, то, надо полагать, как раз ими это противоречивое и порочное подтверждается более убедительно; ибо с ними в «гармонии» находится и конкретное состояние свободы, её мера, продекларированная в правовом порядке на старте демократизации. И было бы даже оплошным не считаться с таким обстоятельством, поскольку впредь, возможно, кому-то будет интересно знать, каким невероятным нагромождением произвольного сопровождался и ещё продолжает сопровождаться процесс уложения в законы так тяжело добытой свободности.

А раз так, пусть остаётся всё как вышло из-под наборных клавиш.

Б. Кипринский