Читать книгу Психотерапевтические беседы в эпоху пандемии - Борис Островский - Страница 14

«Родная моя! Третий день я в Вене. Проживаю в пансионе, в комнате еще трое. Вчера гуляли по городу. Вена прекрасна, по обилию памятников сравнима с Ленинградом. По улицам катят фаэтоны, на козлах важно восседают возницы в цилиндрах и черных сюртуках. Кафетерии выплескиваются из распахнутых дверей, растекаются по тротуарам белыми ажурными стульями и столиками. Встречаются люди в медицинских масках, но в общем обстановка в городе спокойная. На площади перед собором Святого Стефана крутят шарманку. Вообще, музыка везде – в магазинах, на улицах, у памятника Штраусу саксофонист делает сборы, поодаль – кларнет с гитарой. А витрины! На центральных улицах первые этажи зданий занимают магазины. Идешь вдоль сплошной стеклянной стены, за которой выставлены товары, какие я только в иностранных журналах видел.

Но все это внешняя сторона, которой Вена встречает эмигрантов. На меня навалилась куча проблем, главная из которых – куда податься? Я надоумил родителей осесть в Америке, и они ждут меня в Бостоне. Но здесь говорят, только сумасшедший врач в Америку стремится. В англоязычных странах дипломы советских вузов не признаются. Знал это и раньше, но только в Вене, на развилке эмигрантских дорог, вопрос трудоустройства стал со всей остротой. Наши врачебные дипломы признаются в Германии. Но у меня нет визы в Германию. Нет там ни друзей, ни знакомых. Близится зима, а багаж с теплой одеждой едет по железной дороге в Италию.

Любимая! Я на распутье, как в той сказке: "Направо пойдешь – коня потеряешь, налево – голову сложишь". А время не ждет, решение надо принимать здесь, в Вене. В запасе два дня, потом отправят в Италию, где буду дожидаться визы в Америку. Посоветоваться не с кем. Ой как трудно сосредоточиться, все мысли о тебе. Тоскую по-черному. Расстались несколько дней назад, а кажется, прошла вечность. Пиши в Рим, главпочтамт, до востребования. Кланяйся Валентине Ивановне. Нежно целую, ностальгия моя».

* * *

О, сколько раз там, в Москве, представлял себе первые дни за границей, какими они рисовались радужными, светлыми. Действительность, однако, оказалась мучительной, и, чтобы унять душевную боль, я по-всякому обманывал себя. Лежа на койке у окна, воображал, что вот сейчас приоткроется дверь и в комнату заглянет… Марина! Я срываюсь с места, я без ума от радости: «Как?! Откуда?!» Она счастливо смеется, отбрасывает волосы со лба: «Ой, дай приду в себя, сейчас все расскажу…» Или, прогуливаясь по улицам Вены, представлял, что сейчас из-за угла покажется она. Или…

Я топил тоску в этих фантазиях, и боль понемногу утихала. Потом становилось хуже.

Познакомился я с Мариной первого мая. Мой приятель Володя Селезнев, холостяк под пятьдесят, предложил провести вечер в молодежной компании. Племянник Володи получил квартиру на окраине Москвы и решил совместить новоселье с празднованием Первомая. В тесной гостиной за накрытым столом разместилось человек двенадцать. Около девяти явились еще двое. Я остолбенел: это были Цыба и Лосса, та самая, из-за которой в больнице я остриг волосы. Хозяйка дома представила новых гостей. Марина (так звали Лоссу) всем приветливо улыбалась, на мне ее взгляд задержался – кажется, узнала. Высокая, осанистая, золотистые волосы стянуты на затылке; облегающий свитер и заправленные в замшевые ботфорты брюки подчеркивали безупречную фигуру. Сидящий рядом со мной Володя прижал к животу большой палец и выпятил нижнюю губу: «Классная телка!» Заметив, что Цыба не оказывает внимания своей спутнице, Володя проявил инициативу. Весь вечер не отходил от Марины, танцевал с ней, целовал ручки. А я сидел за столом и мучился ревностью.

Кто-то включил телевизор, транслировали запись прошедших утром торжеств на Красной площади. Грохот оркестра, сопровождавший военный парад, смешался с танцевальной музыкой из магнитофона, говором развеселившихся гостей. В комнате было сильно накурено, хозяйка открыла дверь на балкон. Цыба задумчиво ковырялся в своей тарелке. Я подошел к нему, справился о здоровье. Он ничего не ответил, только пожал плечами. Цыба мне решительно не нравился, был как в воду опущенный. Я видел, как за столом Марина старалась его расшевелить – толкала локтем в бок, заглядывала в глаза.

Я предложил Цыбе выйти на балкон. На противоположной стороне улицы высился корпус строящегося здания, с чернеющими провалами оконных проемов. Внизу в свете уличного фонаря поблескивали лужицы от недавно прошедшего дождя.

– Да так, депрессия, – предупреждая вопросы, процедил Цыба.

– Депрессия лечится.

Цыба явно не желал распространяться на тему о здоровье, и я осторожно спросил о Марине.

– Что, понравилась? – усмехнулся Цыба. – Будьте осторожны, роковая женщина.

Марина приходилась Цыбе троюродной сестрой. Родилась, как и он, в Хабаровске, выучилась на врача. Благодаря связям отца поступила в Московский институт усовершенствования врачей, сейчас завершает клиническую ординатуру. В Москве Марина вышла замуж за преуспевающего адвоката, но через год пара разошлась.

Небо озарялось вспышками первомайского салюта, воздух сотрясали орудийные залпы.

Мне так хотелось навестить Марину в больнице, но это было бы нечестно по отношению к Володе. У них, похоже, назревал роман. Да и что я скажу ей? Что влюбился в нее по уши? Наверняка она привыкла к таким банальностям.

В середине июня Володя передал мне просьбу Марины – проконсультировать Цыбу. Бог мой, неужели она ищет встречи со мной?! В тот же день я позвонил Марине, она сообщила, что убедила Цыбу лечь в больницу…

С Володей у нее не сложилось. Мы стали встречаться. Я и не подозревал, насколько это опасно. Действительно роковая женщина. Ее удивительная способность притягивать мужчин поражала. Всякий, попавший в это таинственное силовое поле, терял покой. Сопротивляться бесполезно, с таким же успехом можно плыть против бурного потока, неотвратимо влекущего к водопаду.

Марина была у меня в гостях, смаковала шампанское и смотрела мне в глаза. А я чувствовал, как моя воля растворяется в ее синих бездонных глазах, начинала кружиться голова, и я отводил взгляд. Марина притворно сердилась и говорила, что я испортил такой восхитительный момент. Тогда я решил, что нельзя заходить слишком далеко, и наконец признался, что после защиты диссертации подам документы на эмиграцию. Марина ответила, что догадывалась об этом и готова ехать со мной. Сказала спокойно, будто речь шла о загородной прогулке.

Ничего подобного я не ожидал. Какой вихрь чувств поднялся в моей груди! А хорошо ли это? Осилит ли она эмиграцию? Будет ли счастлива со мной?

– Ты меня любишь?

– Ну, почти, – ответила Марина. – Мне надо прийти в себя после «кровопролитного» романа… Но это скоро будет, я знаю. – Она нервно засмеялась и хрустнула костяшками пальцев. – Только не думай, что ты какой-то особенный. Просто мы очень подходим друг другу, мне с тобой интересно. Я тебя сразу просекла. И как ты позволил этому Володьке обхаживать меня, а сам хлестал водку… Как квартирой распорядишься? Ведь продать нельзя.

– Ни продать, ни даже кому-то передать. Вернут первый взнос, и на том спасибо.

Марина помолчала, потом поставила на пол бокал с шампанским, откинулась на спинку дивана и, закрыв глаза, приказала:

– Поцелуй меня!..

Мы стали одним целым сравнительно быстро. Оба имели за плечами неудачный супружеский опыт, потом вдоволь нахлебались этой самой свободы и теперь знали, что нам нужно. А еще больше это чувствовали уставшими от одиночества душами. То был бурный и счастливый период, когда под влиянием сил взаимного притяжения зарождалась некая цельность. И когда эти силы достигли критического порога, я осознал, что неотделим от Марины. Тогда я сказал ей: «Я не могу без тебя жить».

* * *

– Что ж, в добрый час, – закивала Валентина Ивановна, когда я поведал ей о Марине.

– Час совсем недобрый, Валентина Ивановна. Однажды мне повезло – вызов из Израиля с оказией передали. А после регистрации брака придется новый вызов организовывать, уже на двоих. Если такое письмо по почте придет, о нем сразу станет известно. Плакала тогда моя диссертация…

Мысли о браке пришлось отбросить, когда о наших планах узнал отец Марины. Он был важным чиновником в администрации Хабаровского края. До пенсии ему оставалось два года. И вот дочь хочет выйти замуж за отщепенца и покинуть Родину! Да где были его глаза? Какое воспитание он, коммунист, дал своей дочери? Исключат из партии, уволят с работы. Нет, не могла Марина подставить отца. Оставалась единственная возможность – фиктивный брак с иностранцем. В этом случае Марина переедет ко мне, сохранив советское гражданство. На осуществление плана, пожалуй, года два уйдет. Пока где-то осяду, наскребу нужную сумму для «жениха». Два года – огромный срок. Не забудет ли меня Марина?

– Ты знаешь, – сказала Валентина Ивановна, – ты уж меня извини, старую. Я тут Марину кое о чем спросила…

– О чем?

– Я спросила, не было ли у нее мысли и раньше рвануть на Запад. Ты ведь знаешь, многие девицы стремятся за иностранца замуж выскочить.

– Ах, Валентина Ивановна, зачем вы так сделали? Вы же ее обидели.

– Не тараторь! – осадила меня пожилая женщина. – Я так решила. Лучше послушай, что она ответила. Она ответила, что у нее не раз была возможность выйти замуж за иностранца. И еще сказала, что хочет от тебя ребеночка.