Читать книгу Психотерапевтические беседы в эпоху пандемии - Борис Островский - Страница 15

– Раньше у вас были депрессии?

– Бывало…

– Лечение принимали?

– Антидепрессанты.

– Были и периоды приподнятого настроения? Повышенная активность?

Цыба кивнул:

– Так тоже было.

– У вас были неприятности или депрессия развилась без видимых причин?

Цыба помолчал, как бы осмысливая вопрос, потом тихо произнес:

– Время мое кончилось.

– Как понимать – «время кончилось»? – насторожился я.

Цыба поднял на меня тяжелый взгляд:

– Мне, как и каждому человеку, отпущено определенное количество эмоций. Я их израсходовал, а время еще осталось. Оттого я такой… эмоционально выхолощенный.

– Это противоречие. Сначала сказали, что время кончилось, потом – что осталось.

Цыба ничего не ответил. Он сидел на кушетке, втянув голову в плечи, и рассматривал свои длинные пальцы. В журнале для медсестер я сделал красным карандашом пометку: «Требуется наблюдение! Возможны суицидальные мысли!»

Когда депрессия пошла на убыль и Цыба стал меньше лежать, уткнувшись лицом в стену, я спросил, что он имел в виду, сказав, что время кончилось.

Цыба грустно улыбнулся:

– Вы, верно, подумали, что я хочу наложить на себя руки. Так этого не было. У меня имеются серьезные планы на будущее, а времени на их реализацию остается все меньше. Понимаете, доктор, время ужимается.

– Разве в сутках уже не двадцать четыре часа?

– Почему же… Но я говорю не о том времени, которое показывают часы. Прежде я думал, что времени не хватает потому, что становлюсь старше. В юности были наука, спорт, да и развлекаться, представьте, не забывал. А потом стал подмечать, что ход времени ускоряется с годами независимо от возраста. И знаете, кто окончательно убедил меня в этом? Моя дочь, Ленка. Недавно звонил ей в Баку, спросил, как поживает, что нового. Она, чуть не плача, заявила, что ничегошеньки не успевает. А ведь у нее только школа и художественная гимнастика… Девочке четырнадцать, – продолжает Цыба, – а ростом меня догоняет, зачитывается Бальзаком, Мопассаном. Кстати, раннее взросление – тоже симптом утекания времени.

– Не вижу связи.

Цыба поморщился, как бы досадуя на мою непонятливость:

– Представьте воздушный шар под стеклянным колпаком. Представили? А теперь скажите, что станет с шариком, если из-под колпака начать откачивать воздух?

– Ну, шар будет расширяться…

– Разумеется. Пока не лопнет…

То, что я услышал вслед за этим, заставило меня вздрогнуть.

Шепотом, показавшимся мне зловещим, пациент добавил:

– У меня ощущение, док, что где-то вблизи Земли открылась черная дыра и через нее утекает время.

В этот момент почему-то вспомнилась кровоточащая язва у меня в желудке.

* * *

Вернувшись в палату, Цыба улегся на койку. Расспросы врача всколыхнули в нем тягостные воспоминания. С детства Цыбу мучили приступы паники, сродни страху смерти. При этом начинало колотиться сердце, ладошки становились влажными, хотелось убежать в какое-нибудь темное укрытие, где, свернувшись калачиком, отгородиться от внешнего мира. На всю жизнь врезались в память слова, неосторожно брошенные детским врачом: «Если не удалить гланды, можно и умереть». У мальчика, часто болевшего ангинами, случилась истерика. Он ходил за матерью и приставал к ней с расспросами: «Если и удалят гланды, ведь я все равно умру… потом?» – «Все когда-нибудь умирают», – ответила мама. Несколько дней Цыба в глубокой задумчивости слонялся по квартире. Мать догадалась, что происходит в детской душе, и пыталась успокоить сынишку на свой лад: «Люди, которые едят мед, живут до ста лет, некоторые даже больше».

Поверив матери, мальчик налег на ненавистный мед, и тогда ему казалось, что он напитывается бессмертием. Гланды, однако, пришлось удалить.

В подростковом возрасте случилась с Цыбой еще одна напасть. Однажды парню приснилось нечто страшное. У него сами собой открылись глаза, но страх не рассеялся, ибо довлело ощущение абсолютной физической скованности. Цыба не мог шевельнуться, позвать на помощь, даже моргнуть глазом. В предрассветном полумраке он различал валик старинного дивана, легкое колебание занавески на окне, слышал астматическое дыхание бабушки. Наконец дрогнул указательный палец на правой руке…

Подобное состояние обездвиженности, должно быть, испытал Хозарсив во время обряда посвящения. Тогда его оставили лежать в открытом саркофаге в мрачном подземелье. Тело пронизывает могильный холод. Маленькая лампада у изголовья освещает мерцающим светом стены из отесанных каменных глыб и четырех сфинксов, поддерживающих колонны склепа. За закрытой дверью звучит печальный хор голосов. То было погребальное пение удаляющихся священников. Потом лампада гаснет. В течение нескольких дней Хозарсив будет недвижимым оставаться в кромешной тьме, чтобы совершить странствие в потустороннее царство Эреб. По мере того как тело цепенело, он последовательно испытывал все предсмертные муки. И вот дух достигает пространства, откуда приходит человек и куда он возвращается. Он, Хозарсив, умер, чтобы воскреснуть в новой жизни…