Читать книгу Психотерапевтические беседы в эпоху пандемии - Борис Островский - Страница 8

В окошке калейдоскопа мелькнуло другое лицо. О, этот человек врезался в мою память на всю жизнь…

Нариман Меджидович был тучным добродушным человеком. Он носил просторный чесучовый пиджак, из широких рукавов которого выглядывали толстые, как сардельки, пальцы. Матовый череп обрамлял узенький венчик черных волос. Лет сто назад он мог бы быть управляющим богатым имением или близким родственником хана. В 1964 году Нариман Меджидович был доцентом кафедры философии Азербайджанского государственного медицинского института. Он образно подавал учебный материал, но, как мне казалось, редко утруждал себя головоломками из области своего предмета.

У нашего преподавателя была странная особенность: он косил на левый глаз, если что-то вызывало у него удивление или негодование. Доцент был в меру либерален, порой даже сам провоцировал на вольнодумие. Когда обнаруживалось, что студент не подготовился к семинару, Нариман Меджидович спрашивал: «Ну, а вы сами как думаете?» И предлагал: «Попробуйте освободыть свою мысль!» По мере того как студент морщил лоб, любопытство во взгляде преподавателя угасало. Через минуту Нариман Меджидович с грустью говорил: «Садытесь, два!»

Знакомство учителя со мной завязалось в тот момент, когда он предложил мне «освободыть» мысль. Семинар был посвящен основному вопросу философии – что первично, материя или сознание?

А свое мнение можно высказывать?

– Свое мнение? – подняв брови, переспросил Нариман Меджидович. – Что ж, высказывай.

– Я, конечно, не уверен, просто подумал еще об одной возможности, – начал я срывающимся от волнения голосом. – Помните, в книге о Гулливере два государства лилипутов воевали из-за спора, с какой стороны следует разбивать куриное яйцо, с тупой или с острой. Вот я и подумал, что спор философов такой же… лилипутский.

– Что?! – Положив голову на плечо, преподаватель слегка закосил левым глазом. – Поясните!

– Я думаю так: в одних случаях первичным бывает материя, а в других – сознание.

– Так, так… – произнес учитель, встревоженным взглядом окидывая притихшую аудиторию. – А пример привести можете?

– Конечно. Возьмем, скажем, техническое устройство. Никто же не станет спорить, что идея сначала родилась в голове изобретателя, а потом только она воплотилась в материальную форму. Значит, в данном случае первично сознание. А вот если кому-то на голову кирпич упал…

В аудитории захихикали.

– Довольно! – резко осадил меня Нариман Меджидович. – Если бы вы не ленились читать Ленина, то не стали бы говорить такие смешные вещи.

* * *

Оказалось, я живу недалеко от Наримана Меджидовича, и тот как-то пригласил меня к себе домой. Скоро я стал частенько посещать своего учителя. Субботними вечерами, чаевничая в просторной кухне, Нариман Меджидович разметал мои хрупкие гипотезы фундаментальными знаниями философии. Но иногда и мне удавалось бить его «освобожденной мыслью». В этих случаях преподаватель одобрительно хмыкал и похлопывал меня по плечу. Как я скоро понял, он возражал главным образом из желания обострить диспут, ему нравилось мое «фантазорство».

– Мысль нематериальна, – вдалбливал в меня Нариман Меджидович, – мысль – это физико-химический процесс, это движение. Не может быть мысли вне мозга.

– Но почему?! – горячился я. – Ведь если телепатия существует, значит, мысль распространяется за пределы мозга…

– Вот потому-то никакой телепатии нет, – перебивал меня Нариман Меджидович. – Читай Ленина.

– Ладно, пусть мысль нематериальна, – отступал я. – Но вот музыка, она тоже нематериальна. Однако музыка может огибать Землю посредством радиоволн, и мы воспринимаем ее с помощью радиоприемника. Почему же и мысль, подобно музыке, не может покинуть мозг, оседлав какую-нибудь энергетическую волну?..

Нариман Меджидович снисходительно улыбался и похлопывал меня по плечу.

* * *

Размышляя о телепатии, я не мог, конечно, не думать о том, собственно, природном механизме, который генерирует мысль. И в котором обитает наше «я». Мозг! Человеческий мозг!

Есть у технарей такое понятие – «черный ящик». Так обозначают систему, принцип работы которой непонятен. О том, как система функционирует, судят лишь по «вводу» и «выводу». Так вот, черепная коробка с происходящими в ней процессами представляется мне «черным ящиком». О психической деятельности судят косвенно, по входящей через дырочки в черепе информации об окружающей действительности и по тому, какими мыслями и делами эта действительность отражается. Именно отражается. Тогда-то меня осенило: «черный ящик» внутри – зеркальный!

Когда я поделился догадкой с Нариманом Меджидовичем, он спросил с иронией:

– Это как, моя голова что-то вроде дырявой шкатулки?

– Дырочки – это каналы органов чувств, – пояснил я. – Внутренние стенки шкатулки облицованы зеркалами. А проникающий через дырочки свет многократно отражается в зеркалах. Как в калейдоскопе, – добавил я. – Аналогия понятна?

– Не очень.

– Ну, хорошо… Вот другое сравнение. Существуют разные часы – песочные, механические, электрические. Механизмы часов различны, но все они отсчитывают время. Поэтому их можно сравнивать. Работа мозга складывается из множеств функций. Одна из них, как учил Ленин, отражательная, и здесь правомерно сравнение с зеркалом. Причем зеркала в «черном ящике» кривые. Обязательно кривые! Вот представьте обычное прямое зеркало. Вы видите в нем отражение объекта таким, каков он в действительности. При этом отражение не несет новой информации. Но тот же объект, отраженный в кривом зеркале, будет выглядеть иначе, соответственно, мы увидим нечто иное, новое. В этом, очевидно, и состоит принципиальное различие отражающей способности мозга человека и мозга животного. Мозг животного не генерирует мысль, ибо в «черном ящике» животного прямые зеркала. Кривизна же сознания – признак сугубо человеческий. В головах людей окружающая действительность отражается несколько искаженно, соответственно коэффициенту кривизны сознания. Благодаря этой кривизне человеческая психика не только отражает, но и некоторым образом преломляет окружающую действительность. Возможно, эта преломляющая особенность и рождает мысль…

– Что ж… – задумчиво произнес учитель, – Кривизна сознания, говоришь? Красивая метафора…

* * *

Летом 1964 года я окончил второй курс института и держал экзамен по марксистской философии. Я впервые увидел Наримана Меджидовича при галстуке, восседающим за длинным столом как-то скованно и торжественно. Учитель выставил мне «неуд». Забирая зачетку, я спросил, почему «неуд».

– Потому, – многозначительно ответил тот. – Вы идеалист. Когда-нибудь вы свернете себе шею.

Сказано было голосом строгим, в присутствии членов государственной экзаменационной комиссии. У меня потемнело в глазах…

Летом 1964 года Нариман Меджидович занимал должность старшего преподавателя кафедры философии. Кем бы он был не сто, а несколько сотен лет назад? Когда туман рассеялся, я увидел сквозь толщу времени, как черный пиджак обратился в судейскую мантию, а черный венчик волос – в магистерскую шапочку. Я увидел, как со знакомого лица выстреливает в меня жесткий инквизиторский взгляд. Несколько сотен лет назад – о, времена, о, нравы! – один такой взгляд отправлял на костер людей с диаметрально противоположными убеждениями.

Взгляд был косой. Нариман Меджидович, положив голову на плечо, сильно косил левым глазом. Здесь только я осознал, что это свойство косить, по существу, сводит на нет коэффициент кривизны сознания. Мой учитель желал видеть объективную реальность такой, какова она вне сознания, будучи уверенным: что криво, то плохо. Понимает ли он, что подобное стремление к «норме» приближает его к животному видению мира? Возможно, не понимает. А вдруг понимает?