Читать книгу Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо - Даниэль Дефо - Страница 16

Никогда не забуду я великодушного отношения ко мне капитана: он ничего не согласился взять с меня за проезд, дал мне двадцать дукатов за шкуру леопарда и сорок – за львиную. Кроме того, он велел полностью возвратить все принадлежавшее мне на его корабле и выкупил у меня то, что я хотел продать: ящик с вином, пару ружей и остаток белого воска, из которого я делал свечи. Словом, в итоге я выручил за свой груз около двухсот пиастров и с этим капиталом в кармане ступил на берег Бразилии.

Вскоре после этого капитан ввел меня в дом такого же, как и он, порядочного, честного человека, владельца сахарной плантации и сахарного завода. Я провел у него некоторое время и научился разведению сахарного тростника и приготовлению самого сахара. Увидев, какую безбедную жизнь ведут американские колонисты и с какой скоростью богатеют, я решил, если получу разрешение правительства, поселиться здесь и самому стать плантатором. При этом я думал, как бы мне вернуть деньги, которые я оставил в Лондоне. Получив подданство, я купил столько необработанной земли, сколько позволяли мне мои наличные деньги, составил план будущей плантации и усадьбы, исходя из суммы, ожидаемой мной из Лондона.

Соседом моим был лиссабонский португалец, по происхождению англичанин, – по фамилии Уэлз. Мы с ним оказались почти в одинаковых обстоятельствах. Я называю его соседом потому, что его плантация прилегала к моей и мы с ним поддерживали самые дружеские отношения. Наши доходы были одинаково незначительными, почти два года мы получали с наших плантаций не более, чем требовалось для скромного существования. Но постепенно наше положение улучшалось, и уже на третий год мы начали разводить табак, и оба смогли выделить порядочный участок земли, чтобы на будущий год засадить его тростником. Однако как один, так и другой, мы нуждались в помощи, и я очень пожалел, что так неразумно поступил, расставшись с моим Ксури.

Но – увы! – ошибаться мне было не в диковину, я никогда не отличался благоразумием. Оставалось одно – продолжать. Я выбрал занятия, которые совершенно не соответствовали моим природным наклонностям и явно противоречили тому образу жизни, о котором я мечтал и из-за которого не только покинул отцовский дом, но и пренебрег добрыми родительскими советами. Я как раз и вступил в тот самый средний класс – эту самую высшую ступень скромного существования, которую мне так нахваливал отец и которой я так же успешно мог бы достичь на родине, не мучая себя тяжелейшими скитаниями по свету!

Как часто я теперь говорил самому себе: то, что я делаю здесь, я бы так же легко мог делать и в Англии, среди моих родных и друзей. Стоило ли мне для этой цели одолевать пять тысяч миль, чтобы затеряться между чужими, между дикарями в пустыне – так далеко, что ниоткуда, где меня знают, сюда не дойдет ни одна весточка!

Так вот нередко я горько размышлял о своем положении. Мне не с кем было поделиться своими мыслями, кроме соседа, да и то изредка! Не было работы, которой бы я не выполнял собственными руками, и я часто повторял, что живу здесь как человек, потерпевший кораблекрушение и заброшенный на необитаемый остров, человек, который не может рассчитывать ни на чью помощь, а только на самого себя. Как это справедливо и как необходимо помнить каждому, кто сравнивает свое настоящее положение с другим, еще худшим, что Провидение может все изменить и показать, как же хорошо было прежде! Справедливо, говорю я, что действительно одинокая жизнь на пустынном острове, на которую я жаловался, стала впоследствии моей настоящей участью. А я так часто сравнивал эту жизнь с той, прежней, которая, если бы я был терпеливее, вероятно, принесла бы мне богатство и благополучие!

Я еще занимался устройством и развитием моей плантации, когда мой добрый друг, капитан корабля, который так сердечно принял меня в открытом море, все еще готовился в обратный путь (прошло около трех месяцев, пока закончилась загрузка его корабля). Когда я сказал ему о том небольшом капитале, который я имел в Лондоне, он дал мне следующий искренний дружеский совет:

– Сеньор англичанин, если вы мне дадите законную, формальную доверенность и напишете тому, у кого вы в Лондоне оставили на сохранение ваши деньги, чтобы он отправил их в Лиссабон в виде товаров, необходимых там, тем лицам, которых я назову, то я, с Божьей помощью, доставлю вам их при первом же возвращении сюда. Но поскольку на земле все подвержено несчастьям и превратностям судьбы, то вы поступите очень благоразумно, поручив снять сто фунтов стерлингов, таким образом рискнув только той суммой, которая, по вашим словам, составляет половину вашего капитала. Если она даст прибыль, то вы так же сможете распорядиться и остальной частью. Если же нет, то эта остальная часть, по крайней мере, останется на черный год.

Совет был благоразумен, свидетельствовал о дружеском ко мне отношении, и я сам подумал, что не мог бы сделать ничего лучшего. Поэтому я и написал письмо той вдове английского капитана, у которой хранились деньги, и дал доверенность капитану.

В своем письме вдове я рассказал обо всех своих похождениях, о рабстве, побеге, встрече в открытом море с португальским капитаном, его добросердечном ко мне отношении и том состоянии, в котором я тогда находился. Сообщил я ей также все необходимое, чтобы она распорядилась моими деньгами.

Когда капитан прибыл в Лиссабон, он через одного поселившегося там английского купца передал другому, лондонскому, не только мое поручение, но и подробный рассказ обо всех моих злоключениях. И уже этот купец сообщил то и другое вдове и сделал так, что она, кроме моих денег, прислала португальскому капитану приличный подарок из собственного кошелька в благодарность за его участливое отношение ко мне.

Лондонский купец, выполняя поручение капитана, купил на сто фунтов стерлингов английских товаров и отослал их ему прямо в Лиссабон. Затем они были в лучшем виде доставлены мне в Бразилию. В их числе капитан, без какой бы то ни было моей просьбы (я, новичок в тех делах, и не подумал ни о чем), отправил мне разного рода сельскохозяйственные земледельческие орудия, а также прочую утварь, необходимую для моей плантации, чем принес мне огромную пользу.

Прибытие этого груза очень обрадовало меня, и я уверовал в устойчивость своего положения. Мой добрый друг, капитан, кроме того, на те пять фунтов стерлингов, которые подарила ему моя лондонская приятельница, заключил контракт на шесть лет с одним работником, которого привез для меня и ни под каким видом не захотел ничего взять от меня в благодарность, кроме небольшого количества табака, который я уговорил его принять как урожай с моего поля.

И это было еще не все. Мои товары состояли из английских мануфактурных изделий: платков, материй, фланели и других, здесь особенно ценных и необходимых вещей. Я продал их с такой прибылью, что учетверил свой капитал и далеко превзошел по разработке собственной плантации моего бедного соседа, начав с того, что купил себе черного невольника и нанял работника-европейца, которого, кроме того, капитан привез мне из Лиссабона.

Однако дурное употребление того, что принесло человеку счастье, нередко становится источником его величайших бедствий. Так случилось и со мной. В следующем году моя плантация принесла значительный доход: я со своей земли собрал пятьдесят больших тюков табака, не считая того, что выменял у соседей на другие предметы домашнего обихода. Каждый из этих пятидесяти тюков, весом около одного центнера, хранился плотно запакованным, ожидая отплытия судов в Лиссабон. Между тем как дело мое разрасталось, имение увеличилось, я начал затевать множество несбыточных проектов, которые намного превышали мои средства, то есть это были проекты из тех, что часто совершенно разоряли самых ловких дельцов.

Если бы я умел довольствоваться моим положением, то мне, может быть, удалось бы дождаться тех жизненных благ и радостей, ради которых отец с такой убедительностью советовал мне избрать спокойную, удаленную от светского шума жизнь и которые он так справедливо мне предсказал, только пребывая в среднем состоянии. Но мне не суждено было это счастье, я снова оказался сам виноват в собственных несчастьях. И все это будто для того, чтобы еще больше ухудшить свое положение, увеличить свою вину, а значит, и самобичевание, на которое в будущем у меня будет немало времени.

Все мои несчастья случались только из-за неуемной и безрассудной страсти рыскать по свету, которой я предался с такой горячностью, в то время как меня ожидали благополучие и счастливая жизнь, если бы я уверенно шел по начатому мной и определенному природой и Провидением пути, исполняя свой долг.

Как и во время ссоры с моими родителями, так и теперь я не мог довольствоваться настоящим. Меня что-то неотвратимо тянуло к странствиям, и я расстался с прекрасной надеждой устроить свои дела и разбогатеть, работая на моей плантации. Всем этим я пожертвовал ради неуемного желания разбогатеть скорее, чем это позволяли обстоятельства. Таким образом, я снова кинулся в глубочайшую бездну злосчастий, какие только могут поглотить человека и из которых почти невозможно выйти живым и здоровым.

Чтобы познакомиться с подробностями этой части моей повести, читатель должен знать, что за четыре года жизни в Бразилии, где я разбогател благодаря плантации, я не только выучил португальский язык, но и подружился с другими плантаторами и купцами нашего портового города Сан-Сальвадора. При наших встречах я часто рассказывал им о моих двух путешествиях к берегам Гвинеи, о том, как ведется торговля с неграми, и о той легкости, с какой за безделицы и игрушки (бусы, ожерелья, подвески, ножики, ножницы, топоры, стекляшки и подобные вещи) можно накупить не только золотого песка, слоновой кости и т. п., но самих негров для работ в Бразилии – и все это в неограниченном количестве.

Такие рассказы всегда слушали с большим вниманием, особенно тогда, когда я начинал говорить о торговле неграми, которая тогда не была еще так распространена и всегда производилась только с разрешения королей, испанского или португальского, так как негров покупалось тогда еще очень мало и то по чрезвычайно высокой цене.

Однажды мы опять как-то собрались с моими знакомыми плантаторами и купцами и увлеченно говорили на эту тему. На следующее утро меня посетили двое или трое из них и сказали, что они много думали о вчерашнем нашем разговоре и пришли сделать секретное предложение.