Читать книгу Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо - Даниэль Дефо - Страница 17

Взяв с меня слово молчать, приятели сообщили мне, что надумали снарядить и отправить корабль в Гвинею.

– Мы все, – сказали они, – имеем такие же, как у вас, плантации и более всего, как и вы, нуждаемся в работниках. Но мы не можем, как известно, без разрешения открыто продавать негров после того, как привезем их в Бразилию. Поэтому желательно снарядить хоть один рейс, чтобы провезти негров тайно и разместить их по нашим плантациям.

Словом, дело заключалось в том, захочу ли я поступить на корабль в качестве приказчика, то есть руководить закупкой негров в Гвинее, за что предлагали мне получить одинаковое со всеми количество негров, безо всякого моего вклада в это предприятие.

Такое предложение на самом деле было бы довольно выгодным для того, кто не имел собственной весьма значительной плантации, требовавшей присмотра, плантации, которая могла приносить богатую прибыль. Но для меня, – у кого все это уже имелось и кому оставалось только года три-четыре продолжать начатое, получив свои сто фунтов стерлингов и с этой небольшой добавкой стать владельцем трех-четырех тысяч фунтов стерлингов, которые бы нарастали с каждым днем, – для меня думать о подобном путешествии было величайшим сумасбродством.

Однако я родился на погибель самому себе и точно так же не мог устоять против такого предложения, как и победить свою прежнюю юношескую страсть к скитальческой жизни, когда она превозмогла во мне все добрые советы моего отца. Одним словом, я ответил им, что с удовольствием готов отправиться в путешествие, если они в мое отсутствие возьмутся присматривать за моей плантацией, а если потребуется, распорядиться ею по моему указанию.

Они пообещали мне это и закрепили письменным договором. Я составил также формальное завещание, в котором, на случай моей смерти, сделал все нужные распоряжения по моей плантации и прочему имуществу, назначив моим единственным наследником капитана, спасшего мне жизнь, только с оговоркой, чтобы он половину моих доходов оставлял себе, а другую отсылал в Англию.

Словом, я принял все меры, чтобы сохранить свою собственность и поддерживать в хорошем состоянии плантацию. Если бы я хоть наполовину позаботился о себе самом и предусмотрительно подумал, что мне нужно делать и чего нельзя, то я, наверное, никогда не оставил бы такое многообещающее дело и не променял бы весьма реальные возможности разбогатеть на морское путешествие, связанное с опасностями и риском, не говоря уже об особых причинах, по которым я мог ожидать неприятностей.

Однако я позволил себе последовать своим фантазиям и вместо того, чтобы послушаться голоса рассудка, слепо пошел на поводу моей наклонности. Когда корабль был полностью снаряжен и загружен и все согласовано между мной и всеми участниками путешествия, я под влиянием моей несчастной планеты 1 сентября сел на корабль, спустя ровно восемь лет после того, как в Гулле сбежал от моих родителей, проигнорировав их просьбы, и совершил глупейший поступок себе во вред.

На нашем корабле, судне водоизмещением около 120 тонн, было шесть пушек, четырнадцать матросов, капитан, юнга и я. Кроме предметов, требовавшихся для торговли с неграми (бус и разных стекляшек, раковин, дешевых игрушек, маленьких зеркал, ножиков, ножниц, топоров и т. п.), у нас не было никаких других товаров. В тот же день, когда я взошел на корабль, мы снялись с якоря и направились к северу вдоль берегов Бразилии, рассчитывая свернуть к берегам Африки, когда достигнем десятого или одиннадцатого градуса северной широты – в то время обычный курс судов.

Погода стояла прекрасная, но жара была нестерпимая все время, пока мы шли вдоль наших берегов, до самой оконечности мыса Святого Августина. Отсюда мы повернули в открытое море и взяли курс примерно на остров Фернандо де Норонха, на северо-восток. После двенадцатидневного пути мы, по нашим расчетам, находились под 7°22′ северной шпроты, как вдруг нас сбил сильный ураган. Сначала он дул с юго-востока, потом перешел на северо-восток и отсюда начал бушевать с такой ужасной силой, что мы двенадцать дней кряду беспрестанно сбивались с пути и неслись туда, куда нас гнала безжалостная стихия. Все эти двенадцать дней я каждую минуту ожидал смерти, и никто на корабле уже не надеялся спастись.

Но наши бедствия заключались не только в ужасной буре. Нас постигло и другое несчастье: один из матросов умер от тропической лихорадки, а еще одного матроса вместе с юнгой унесло в море нахлынувшей волной.

Когда на двенадцатый день ветер стал несколько стихать, капитан вычислил, что мы находились приблизительно под одиннадцатым градусом северной широты, но что нас отнесло от мыса Святого Августина на двадцать два градуса к западу. Теперь мы были близко к берегам Гвианы или северной части Бразилии, по ту сторону Амазонки, ближе к Ориноко, называемой обычно Великой рекой. Капитан советовался со мной по поводу того, куда держать путь, поскольку в корабле оказалась течь и он не годился для дальнейшего плавания. Капитан думал возвратиться к берегам Бразилии.

Я возражал. Пересмотрев с ним вместе карты берегов Америки, мы убедились, что не найдем ни одной населенной земли, где нам можно будет пристать, пока не достигнем Карибских островов. Поэтому мы и решили взять курс прямо на Барбадос, куда надеялись прибыть за пятнадцать дней, держась только в открытом море, подальше от течения Мексиканского залива. Это решение мы приняли потому, что без починки корабля и пополнения экипажа достигнуть берегов Африки было невозможно.

Итак, мы изменили курс и поплыли к западу на северо-запад, чтобы дойти до одного из наших английских островов и получить там помощь. Но Провидение распорядилось иначе. Едва мы пересекли двенадцать градусов северной широты, как нас настиг второй шторм. Он с прежней силой отбросил нас на запад, так далеко от знакомого пути, что если бы даже нам удалось спастись на море, то, скорее всего, мы попали бы на съедение к дикарям.

Все оставалось по-прежнему, ветер все еще продолжал свирепствовать, как вдруг однажды поутру кто-то из матросов закричал: «Земля!» Мы только успели выскочить из каюты, чтоб разобраться, где находимся, как наш корабль сел на мель. От этого он так внезапно остановился на ходу и волны хлынули на палубу с такой силой, что мы уже ожидали смерти и укрылись под палубой от пены и брызг.

Тому, кто никогда не находился в подобном положении, невозможно ни описать, ни даже дать представление о том ужасе, который охватил экипаж корабля. Мы не знали, где находимся, к какой земле нас прибило, остров ли это, материк ли и населен ли он или необитаем? А поскольку буря все еще продолжала реветь, хотя и с меньшей силой, то у нас даже не оставалось надежды, что наш корабль продержится еще несколько минут, не разбившись в щепки, разве что ветер каким-то чудом изменит направление. Со страхом глядя друг на друга, мы каждое мгновение ожидали смерти. Все мы приготовились к переходу в другой мир, потому что в этом нам уже нечего было ждать. Единственное утешение, правда, оставалось: корабль наш, против всех ожиданий, еще был целым и капитан сказал, что ветер начал стихать.

Хотя мы и сами заметили, что ветер несколько стих, корабль так крепко сел на мель, что у нас не было надежды сдвинуть его с места. Положение наше было поистине ужасно, и нам надо было каким-то образом спасать свои жизни. Дно нашей шлюпки, прикрепленной к корме корабля, пробилось от частых и сильных толчков о руль, и она либо потонула, либо была отброшена далеко в море, так что на нее мы уже надеяться не могли. На корабле была и другая шлюпка, но спустить ее в море было слишком трудно. Впрочем, долго размышлять было некогда: мы не сомневались, что корабль наш вот-вот развалится, а кое-кто даже уверял, что он треснул.

В этот момент помощник капитана подошел к шлюпке, с помощью матросов спустил ее в море, и мы все, одиннадцать человек, вошли в нее и доверились воле Божьей и свирепству бури. Шторм затихал, но волны все еще высоко вздымались у берега, и море можно было назвать, как говорят голландцы, диким морем.

Наше положение было самое отчаянное: мы ясно видели, с какой силой бушевало море, против него нельзя было устоять в нашей шлюпке, гибель казалась неизбежной. Могли ли мы продолжать свой путь без парусов? А если бы даже и имели их, то что стали бы с ними делать? Мы начали было грести к земле, но чувствовали то же, что люди, которых ведут на казнь: ведь с приближением к берегу морской прибой разнесет нашу шлюпку вдребезги. Но вручив наши души Божьему милосердию, мы собственными руками приближали миг нашей гибели, стараясь изо всех сил грести к земле, куда нас и без того уже гнало ветром.

Состоял ли берег из скал или песка, был ли он плоским или крутым, мы не знали. Единственный слабый луч надежды теплился в нас – это утешительная мысль достигнуть какой-нибудь спокойной бухты или устья реки, куда мы, улыбнись нам неожиданное счастье, могли бы войти и укрыться от бури. Но ничего подобного впереди не виднелось, только с нашим приближением к берегу земля казалась еще ужаснее самого моря.

По нашим расчетам, мы уже гребли около полутора часов, как вдруг огромный вал, словно гора, вздыбился над нами, угрожая подмять под себя. Он обрушился на нас с такой яростью, что в следующее мгновение шлюпка опрокинулась. Нас отбросило друг от друга на большое расстояние, и мы едва успели вскрикнуть: «О Боже!», как минуту спустя все скрылись под водой.