Читать книгу Мои дороги в поисках любви. И у мужчин бывает сердце - Дмитрий Теплов - Страница 3

15 июля

Время шло, но ничего не менялось. Только сильнее становилось ощущение серьезности и глубины кризиса, в который зашли наши отношения. Видя бесплодность своих усилий, я понимал, что надеяться остается разве что на чудо.

В моей жизни чудеса бывали. Хотя и редко. Когда я молился о выздоровлении своих близких. Разумеется, я не считал себя каким-то великим молитвенником, и все же чувствовал, что в каких-то случаях моя молитва доходит до Бога.

А в каких-то нет. Особенно когда я просил о сугубо материальных вещах: победе в тендере, новом клиенте, улучшении финансов. Конечно, я всегда добавлял, чтобы было не как я хочу, но как Он даст. Это означало мою готовность принять Его волю. И приходилось принимать, когда Он ничего такого мне не посылал. В какой-то момент я привык к этому и перестал просить Его об удовлетворении своих мирских нужд. И тогда мне становилось приятно просить за других. Я считал, что так правильно.

Но сейчас был другой случай. Речь шла не о моем личном благополучии. Речь шла о сохранении церковного брака. Я был уверен, что это богоугодное дело, о котором не стыдно просить. Смиренно, но настойчиво. Пока Он не услышит.

Почти каждые выходные я ездил по монастырям и храмам. Это не было отдыхом и обзором достопримечательностей. Хотя, нет, элемент туризма был. Но он был не главным. Главным был паломнический настрой на молитвенный труд. Я с большим уважением отношусь к феномену русского странничества. И мне хотелось почувствовать себя таким странником, бредущем с пустой сумой, дорожным посохом и молитвой от монастыря к монастырю. С горячим желанием покаяния и прощения.

В реальности я был очень и очень далек от этого образа. И от тяжелого молитвенного труда тоже далек. Но определенная духовная работа в этих поездках имела место. И в награду мне встречались удивительные места и прекрасные люди. А иногда открывалась какая-то глубинная правда о родной культуре и о том феномене, который называют Святой Русью. Я познавал свою страну, которую, будучи поглощен столичной жизнью и заграничными путешествиями, совершенно не знал.

20 июля

В Муроме я провел два замечательных дня, сняв комнату в гостевом доме. Мне хотелось обратиться с молитвой о помощи к Петру и Февронии, покровителям семьи и брака. Город стал для меня настоящим открытием. Пять действующих монастырей и несколько храмов. Все чисто и ухожено. Здесь чувствовалась какая-то едва уловимая, но активная духовная жизнь. На площади перед Троицким и Благовещенским монастырями толпились паломники. Не один я приехал помолиться о семейном счастье. Неустроенных жизней в России – миллионы.

Цель, ради которой я приехал сюда, была выполнена, даже с некоторым избытком. Хотя…. В деле молитвы избытка быть не может. Дважды я приходил к мощам Петра и Февронии в Троицком монастыре прочитать акафист. И, несмотря на постоянно меняющиеся группы паломников, мне оба раза удалось сделать это почти в полном одиночестве. Казалось, святые знали, зачем я приехал, и специально давали мне такую возможность. Я стоял перед богато украшенным ковчегом, беззвучно проговаривая слова молитв. И была твердая уверенность, что они где-то там меня слышат. Это наполняло сердце теплом и надеждой.

Настоящим удивлением было узнать, что в Муроме существует целый сонм святых. Помимо благоверных Петра и Февронии, а также былинного богатыря, а в конце жизни – Печерского монаха преподобного Ильи Муромца, были благоверные муромские князья Константин с супругой Ириной, его сыновья Михаил и Феодор, епископ Муромский и Рязанский святитель Василий, а также праведная Иулиания Лазаревская, жизнь которой показалась мне истинным образцом христианского служения.

Мечтавшую о монастырской жизни девушку выдали замуж за местного помещика, которому она родила семерых детей. Выполнив супружеский долг, Иулиания стала как бы монахиней в миру, все свое время посвящая заботам о ближних. Помимо детей ближними она считала и крепостных мужа. Во время великого голода, охватившего страну в начале XVII века, Иулиания, раздав свое имение и бедствуя сама, продолжала кормить всех, кто приходил к ней. По ее молитвам хлеб, приготовленный из лебеды и коры, был таким сладким, что люди со всей округи шли к ней хоть за крохотным кусочком.

Обилие женщин среди муромских святых (княгиня Ирина, княгиня Феврония, праведная Иулиания) заставило меня задуматься о природе женской святости на Руси. Если добавить к муромским праведницам имена княгини Анны Новгородской, супруги Ярослава Мудрого, Евдокии Московской, супруги Дмитрия Донского, Анны Кашинской, супруги князя Михаила Тверского, княгини Софии Слуцкой, то можно увидеть много общего. Святых жен Русской православной церкви отличает мудрость, верность и удивительное сочетание внешней кротости с душевной твердостью. А еще все жития рисуют их любящими супругами и сподвижницами своих мужей в их делах. Делах справедливого управления русской землей и умножения христианской веры. Ох, как бы хотелось сейчас побольше таких женщин.

Муромляне верят, что городу покровительствует весь многочисленный сонм местночтимых святых. Дни выдались солнечные, ясные и очень светлые по настроению. Я любовался плавным течением Оки, блеском куполов, уютом старинных улочек. Было, конечно, грустно ходить среди такой красоты одному, но все еще теплилась надежда. Я знал, что уеду отсюда с чувством выполненного намерения. А еще я увозил с собой икону собора Муромских святых – частичку огромной Святой Руси.

7 августа

Святая Русь – не абстракция. Я посетил десятки обителей, включая довольно далекие от Москвы Псково-Печерскую Лавру, Кирилло-Белозерский и Ферапонтов монастыри на Вологодчине, монастыри Валаама. Могу с уверенностью сказать, что благодать Божья разлита по всей нашей необъятной родине. Но самое сильное ощущение ее концентрированного присутствия в одной точке я испытал в Дивеево.

К батюшке Серафиму я поехал с родителями. Они живут в Нижегородской области, так что сам Бог велел. Каждому из нас было о чем попросить святого земляка. Решили поехать с ночевкой, чтобы отстоять литургию.

Недели за две до поездки я занялся поисками ночлега. В Дивеево развитый частный сектор, и многие местные сдают квартиры паломникам. Я выбрал несколько вариантов. Кажется, второй или третий оказались свободны. Потом я узнал, что мне повезло. В Дивеево такой поток паломников, что жилье надо искать за два-три месяца. А я за полчаса нашел хорошую двухкомнатную квартиру.

Я заехал из Москвы за родителями, и мы отправились в путь. Езды было чуть более трех часов. По дороге решили сделать остановку в Арзамасе. Арзамас – старинный и очень красивый город с множеством храмов и домов старой постройки. Погуляв по историческому центру, торговым рядам и соборной площади, мы двинулись дальше.

В Дивеево приехали к пяти вечера, успев заглянуть к источнику святого Серафима на берегу речки Сатис. Оттуда отправились к канавке Богородицы – одной из главных достопримечательностей. Наверняка в тот вечер там тоже были люди. А ощущение, будто мы гуляли совершенно одни, так тихо и благостно было вокруг. Это одно из свойств святых мест. Там останавливается время, и ты будто проваливаешься в вечность. И ощущаешь себя с этой вечностью один на один. У Бога ведь нет времени в нашем понимании. У Него есть любовь и благодать. Они вечны.

Не помню, сколько мы сделали кругов по святой канавке. Гуляли долго, до самого поздна. Уходить не хотелось. Тем более что с наступлением темноты включили подсветку, и монастырь преобразился. Казалось, он светится сам собой, изнутри, без всякого электричества. В этом свете он выглядел еще величественнее. И оставался родным, своим. Оно и понятно. Здесь удел Пресвятой Богородицы. Мы все чувствовали себя под ее Покровом.

8 августа

Рано утром отправились на молебен. Пока ждали начала, решили приложиться к мощам. К ним уже стояла длинная очередь. Двигалась она медленно. Я начал бояться, что мне придется простоять в очереди весь молебен. Тут и произошло неожиданное.

Молебен начался в тот момент, когда я подошел к ковчегу. На время молебна доступ к мощам был прекращен. Только я стоял от них буквально в двух шагах. Можно сказать, что весь молебен я провел возле мощей батюшки Серафима. Казалось, он специально ждал, чтобы дать мне возможность поговорить с ним. И от ощущения того, что он ждал и принял меня, было невероятно светло на душе.

Нам очень хотелось попасть на литургию. Но Преображенский собор, где она проходила, был забит под завязку. И соборная площадь, несмотря на будний день, тоже. Люди молились, слушая литургию через громкоговорители. Это было удивительно. Стоять на площади с полным ощущением, что находишься внутри собора.

Такое мое чудесное впечатление от Дивеево. Что можно стоять на улице, а чувствовать, будто ты в храме. И, конечно, полчаса рядом с батюшкой Серафимом – тоже незабываемое ощущение. После этой поездки у меня к нему совершенно особое отношение. Он мне как близкий родной человек.

Я когда-то учился на историческом факультете. Нам рассказывали на лекциях о многочисленных социально-политических и военно-стратегических причинах поражения Наполеона в войне 1812 года. А есть и другое, совсем нематериалистическое объяснение. Что Господь помиловал Россию по молитвам святого Серафима Саровского. И вроде бы мне как историку должно быть понятнее первое. А ближе второе. Я верю, что такой праведник мог отмолить нашу страну у Бога. Вообще после посещения подобных святынь хочется гордиться тем, что родился и вырос в России. В стране, где такие места есть, и их много.

27 сентября

Несмотря на многочисленные паломнические поездки, полноты своего покаяния я не ощущал. И серьезного молитвенного труда тоже. Я начал упрекать себя в том, что вместо молитвы занимаюсь религиозным туризмом. Молитва требовала сосредоточенности и отрешенности от земной суеты. А в моих путешествиях этой суеты оставалось много.

Впрочем, я знал одно место, где у меня получалось сосредоточиться на молитве. Это был святой Афон. Его жесткий монастырский режим с почти постоянным стоянием в храме под монотонные распевы и постной трапезой два раза в день создавал идеальные условия для молитвенного труда. Труда в полном смысле этого слова. Выстоять четыре часа на ночной службе непросто.

Греческое церковное пение очень располагало к молитве. Я понял это не сразу, только в третье свое посещение Афона. И понял почему. Широко распространенное сегодня в наших храмах партесное многоголосие 1 нередко отвлекает от молитвы. По крайней мере, меня. Я начинаю следить за партиями отдельных голосов, пытаюсь определить автора распева и логику развития гармонии. Если голоса не стройны, я тоже расстраиваюсь. В самом прямом смысле слова.

Афонское однозвучие, низкие мужские голоса, выводящие бесконечную витиеватую мелодию, погружали меня самого в эту бесконечность. Наверное, это можно сравнить с медитацией, если вообще можно применить это слово к христианской молитве. В таком состоянии я мог и любил молиться. Я знал многие молитвы по-гречески, и мне нравилось их читать. Греческий – один из сакральных языков Писания. Он очень красив в молитве. И на письме красив. Впрочем, и церковно-славянский красив. Он ведь тоже сакральный.

А еще на Афоне можно было почувствовать себя настоящим странником. Я любил ходить пешком от монастыря к монастырю с рюкзаком за плечами и скандинавской палкой в качестве дорожного посоха. На небольшом полуострове водились и дикие места, и дикие звери. По ночам выли волки, а днем шныряли в камнях шустрые ящерки и змейки.

Мне очень нравились живописные лесные тропинки, на которых встречались аккуратные маленькие часовенки или беседки для отдыха. Рядом обязательно бил родник, а освежиться ледяной водой в жаркий полдень – ни с чем не сравнимое удовольствие. Испить воды из святого ключа – неотъемлемый ритуал паломника. В общем, пришла пора собираться на Афон.

3 ноября

Это была уже пятая моя поездка. Последнее время я приезжал сюда ежегодно. Набраться сил на следующий год. Сложно объяснить, что со мной здесь происходило. Всякий раз, как только с парома открывался вид на величественную Святую Гору, чья вершина почти всегда закрыта облаками, я чувствовал, что возвращаюсь домой. Я именно возвращался. Как блудный сын возвращался к Отцу – покаяться, замолить грехи и получить прощение.

Мне нравились долгие службы с византийским распевом, скудная постная еда из хлеба, овощей и оливок под терпкое монастырское вино, общение с такими же, как я, паломниками, приезжающими сюда каждый со своей выстраданной просьбой.

Люди, с которыми меня сводила судьба на Афоне, – отдельная тема. Здесь никто не оказывался случайно. И не бывало случайных встреч. За каждой стояла удивительная судьба, уникальный путь к Богу, а нередко и чудо. Послушав многочисленные истории об афонских чудесах, поневоле уверуешь. Со мной тоже в каждую поездку обязательно происходило что-то необычное.

Помню, мой первый приезд состоялся через несколько месяцев после поездки на остров Керкиру. Мы ездили туда всей семьей поблагодарить святого Спиридона за помощь в обретении пятикомнатной квартиры. Обретении, на мой взгляд, совершенно чудесном, но об этом позже.

На Афоне было десятка два монастырей и еще больше скитов и келий. Они посвящены разным святым: пророку Илье, апостолам Павлу и Андрею, великомученику Пантеле<<и>>мону. Только моему любимому святому Спиридону не было. И я немного огорчился, потому что ему мне особенно хотелось поклониться.

В последний день той поездки во время трапезы в Пантеле<<и>>моновом монастыре я познакомился с двумя паломниками из России. Они собиралась пройти по берегу моря до Йованицы, пристани сербского монастыря Хиландар, и посетить расположенную недалеко келью святого Спиридона, где подвизались русские монахи. Я напросился к ним в компанию.

Так я узнал, что на Афоне есть келья, посвященная моему любимому святому. Здесь меня научили молиться по четкам и правильно читать Иисусову молитву. А еще в келье хранились частицы мощей святого, поклонением которым и завершилось мое первое паломничество на Святую Гору. Вот так святой Спиридон чудесным образом призвал меня к себе и затем проводил домой. С тех пор, приезжая сюда, я неизменно заканчиваю поездку посещением его кельи. Я чувствую себя здесь как дома. И братья-монахи мне тоже совсем родные.

4 ноября

На Афон я всегда приезжал с какой-нибудь серьезной просьбой. То помолиться о здоровье мамы, которой предстояла сложная операция, то о поступлении сына в заграничный вуз, а чуть позже – чтобы у меня хватило средств оплатить его учебу в этом вузе. Просить Господа всегда есть о чем.

Я твердо верил, что мои афонские просьбы доходят до Него. Потому что они исполнялись. Все. Мама поправилась, сын поступил и окончил вуз в Сингапуре. И откуда-то взялись деньги на его обучение, хотя я не предпринимал для этого никаких сверхусилий. Это были настоящие чудеса, явленные Господом в том числе и по моим скромным, но искренним молитвам.

И вот теперь я ехал просить о сохранении своего брака. Для меня это был чуть ли не вопрос жизни и смерти. Ведь больше просить было некого. Втайне я рассчитывал на чудо. И оно будет. И не одно. Эта поездка станет одним из самых памятных событий моей жизни и самым ярким опытом общения с Богом.

На Афоне есть обычай всегда принимать одинокого странника. Даже если он придет, когда монастырь уже закроют на ночь. Существует поверье, что так Христос проверяет соблюдение монахами заповеди «если вы что-то сделали одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:35–36, 40).

По поводу этой заповеди сложено много притч. И даже есть короткий фильм на русском языке. Как одна женщина, считавшая себя благочестивой, хотела встретиться с Богом. И однажды Он сказал, что придет завтра. Женщина наготовила вкусностей, накрыла стол и стала ждать.

И с этого обильного стола сначала у нее попросил мальчик, потом сосед-алкаш, потом нищенка с младенцем. И всех она прогнала. Мол, не мешайте мне, это все для очень важного гостя. Так прошел день. А вечером, стоя перед иконой Спасителя, она упрекнула Его:

– Что же ты, Господи, не пришел ко мне. Я тебя так ждала!

– Как же не пришел, – был ей ответ, – целых три раза приходил. Да только ты Меня не признала.

Простая притча. И заповедь простая. Вообще все евангельские заповеди очень просты. Только жить по ним трудно. Мне хватило одного случая, чтобы узнать реальную цену своим рассуждениям о щедрости, праведности и благочестии. Произошел этот случай на Афоне, в мою последнюю поездку.

6 ноября

В одном из монастырей мне отвели на ночь просторную келью на шестерых. Я был в числе последних паломников, пришедших почти к закрытию монастыря. Быстро темнело. Я был уверен, что буду ночевать один, но только собрался лечь, как в келью вошел человек. На вид лет пятьдесят. В летней, видавшей виды одежде, почти без вещей, он совсем не походил на паломника с материка. По-гречески говорил с ошибками, сильным акцентом, но бойко и понятно.

Мы разговорились. Выяснилось, что он румын, приехал в Грецию на заработки, работы нет, а на Афоне хотя бы иногда кормят. Но уже не везде и часто прогоняют. Стало понятно, что я имею дело с типичным бомжом, каких на Афоне с каждым годом становилось все больше. Они ходили от монастыря к монастырю без документов, выдавая себя за паломников, чтобы их покормили и дали ночлег. Вывод я сделал нехитрый: надо держать ухо востро и следить за своими вещами.

Впрочем, сосед мой, производил вполне безобидное впечатление. Рассказывал о своей семье, показывал фотографии детей и на жизнь особо не жаловался. Он спросил только о двух вещах: нет ли у меня лишней пары обуви и ненужного мобильного телефона. Я машинально ответил, что нет, и мы легли спать.

И тут я вдруг понял, что он спросил меня о тех двух вещах, которые у меня действительно были. Были видавшие виды запасные ботинки и 15-летней давности телефон, взятый про запас из-за того, что он мог держать заряд в течение недели. Мой смартфон нуждался почти в ежедневной подзарядке, что на Афоне не всегда получалось сделать.

Я вспомнил про бытующее здесь поверье об одиноком Страннике, испытывающем монахов на верность Своим заповедям. И не мог отделаться от мысли, что сейчас подвергаюсь такой же проверке. Упоминание об этих вещах казалось сверхъестественным. Они были действительно старыми, захваченными на всякий случай. Я уже точно не воспользуюсь ими здесь, мне через два дня уезжать. И все же мне было жалко. Я подумал, что и обувь может еще пригодиться, как и какие-то старые контакты в памяти телефона.

Почти час во мне шла внутренняя борьба с собственной жадностью. Чем больше я думал о ситуации, тем больше утверждался в мысли, что это проверка на вшивость. Это же святой Афон, здесь не бывает случайных встреч. Наконец я нашел приемлемый для себя выход. Утром отдам то, что он спрашивал, только заберу сим-карту. На том успокоился и уснул.

7 ноября

Наутро я предвкушал, как возьму и сделаю доброе дело. Даже несколько раз прокрутил в голове картинку, как достаю вещи из рюкзака и торжественно вручаю своему румыну. И тут мой взгляд падает на его кровать. Пусто. И очень аккуратно заправлено. Как будто и не было никого.

Я вышел из кельи, надеясь найти его во дворе. Никого. Его не было ни на завтраке, ни на пристани, куда пришел паром, чтобы отвезти паломников к следующему монастырю. Он просто исчез.

Я уже не сомневался, что ночью в келью заходил не простой румын. И что я не прошел проверку. Проверку двумя ненужными мне старыми вещами. С которыми я пожадничал расстаться. Могу ли я считать себя христианином, если не способен даже на такую малость?

Эти мысли не выходили у меня из головы оставшиеся два дня. Осознание морального падения угнетало настолько, что при первой же возможности я исповедал его духовнику ближайшего монастыря. Он, впрочем, снисходительно отнесся к моему признанию, заметив, что все мы несовершенны. Слабое утешение, как ни крути.

Мы столкнулись на пароме, который должен был отвезти меня на материк. Я поднимался на борт, а он сходил на пристань. Остановка длилась пару минут. Лезть в рюкзак некогда. Я выудил из кошелька 50 евро и протянул ему:

– Возьми, пожалуйста, это тебе на обувь и на телефон. – Я знал, что этих денег хватит и на то, и на другое.

Он ничего не сказал. Он ответил мне взглядом. В нем отразилась такая гамма эмоций, что описать ее словами невозможно. Здесь было все – и удивление, и благодарность, и радость от внезапного чуда.

Чудо случилось с нами обоими. С румыном – потому, что он получил то, что просил. Не от меня. От Бога. Хотя и из моих рук. Чудо, произошедшее со мной, заключалось в том, что Господь дал мне второй шанс. Шанс пройти проверку на сострадание, сочувствие к ближнему. И я ее вроде бы прошел. Хотя и не сразу.

8 ноября

В этой поездке на Афон я испытал самое сильное в жизни ощущение близости Бога. Такое сильное, что никто и никогда не сможет убедить меня в том, что Его нет. В моем мире Он есть. Я совсем не рассчитывал на эту близость. Я приехал молиться и каяться в своих грехах. И даже это у меня совсем не сразу вышло.

Обычно я исповедовался в греческих монастырях. Так сложилось после первой исповеди в монастыре Ватопед. Греческим языком я владел на достаточном уровне, чтобы совершить акт покаяния-метанойи. Меня тронул подход греков к исповеди. Это не обычное перечисление грехов, которое часто практикуется в наших храмах, это целая духовная беседа. Каждая моя исповедь длилась на Афоне не менее получаса. Я успевал пересказать духовнику почти всю свою жизнь и все, что накопилось у меня на душе.

В этот раз исповедь в греческом монастыре не складывалась. Как бы не уехать вообще без покаяния. Наверное, и в этом был какой-то промысел. Точно был. Но мне еще предстояло посещение русского монастыря святого Пантеле<<и>>мона2. И я решил исповедоваться в нем.

Исповедь предполагалась на ночной службе. Вечером я основательно готовился, сидя в одиночестве на морском берегу. Легкий плеск волн располагал к сосредоточенному погружению в себя. Сначала я читал покаянный канон, потом подбирал нужные формулировки для исповеди. Записывать свои грехи на листке, как я иногда делал в России, не было смысла. В афонских храмах нет электричества, службы идут при очень небольшом количестве свечей, и в этих потемках просто не удастся ничего прочитать. Я провел на берегу не менее часа, пока не раздался стук в било. Так в монастыре давали сигнал к отбою.

9 ноября

Не помню точно, когда нас подняли на службу. Думаю, часа в два ночи. Было темно и холодно. Мы быстро прошли из гостиницы к храму, подсвечивая себе дорогу карманными фонариками. В храме уже собрались паломники. В тусклом свете свечей едва можно было различить колонны и скамьи-стасидии. Монотонный голос читал часы. А нужно еще отыскать место, где монастырский духовник принимал исповедь.

Нашел я его часа через полтора после начала службы, практически на солее, за одной из колонн чуть правее Царских врат. Туда уже тянулась длинная очередь. И хорошо, что длинная. Спешить мне некуда. Даже успею еще помолиться и вспомнить все, что я заучил на берегу. Я боялся только, что мне не хватит времени все высказать или вдруг забуду что-нибудь важное.

Наконец подошел мой черед. Я зашел за колонну. На низенькой табуретке сидел небольшого росточка старец с длинной седой бородой. Чтобы не нависать над ним с высоты моего роста, я опустился на колени и склонился головой почти до земли. «Слушаю тебя, сын мой», – едва слышно проговорил он.

И тут случилось то, чего я никак и ничем не могу объяснить. Обычно я довольно уверенно перечисляю свои прегрешения, стараюсь констатировать факты и не оправдываться. Весь список я уже много раз прокрутил в голове и собирался изложить его самым подробным образом. И вдруг я понял, что не могу произнести ни слова. Я стоял на коленях перед старцем будто онемевший. Старец тоже молчал. Прошла, казалось, целая вечность. Только слезы текли по моим щекам.

И я чувствовал, что все мои слова превратились сейчас в эти слезы. Слезы раскаяния. Раскаяния в больших и малых грехах, содеянных за двадцать лет моего брака. Эти грехи вытекали из меня со слезами, которые я не мог, да и не пытался унять.

Думаю, Господу не нужны были мои слова. Он и так все знал. И дал мне это понять. Старец вдруг ласково погладил меня по голове… и тогда на меня нахлынула такая волна благодати… Будто меня коснулась не ладонь старца, а Его, Божья десница. Чтобы одним легким движением успокоить мою грешную душу.

Я пробормотал что-то невнятное о том, что был плохим мужем, что доставил жене много страданий и что глубоко сожалею об этом. Старец молча выслушал, накрыл меня епитрахилью, произнес разрешительную молитву и вдруг протянул мне небольшой пузырек с елеем для передачи жене: «Иди с миром».

Я уходил, ничего не видя и не слыша вокруг. Ощущение благодати на мне длилось совсем недолго, но запомнил я его навсегда. Это ощущение близости Бога – одно из самых ярких в моей жизни. Потом будет и другое, не менее пронзительное, но о нем в свое время.

На следующий день я покидал Афон. Я возвращался в мир людей. С чувством своего глубокого несовершенства. Но было и другое чувство. Что я не безнадежен. Что Господь помнит обо мне и не даст пропасть.

15 ноября

Вернувшись в Москву, я рассказал ей о том, что пережил на Афоне. Я видел, что мой рассказ ее тронул, и во мне шевельнулась надежда на то, что Господь и на этот раз сотворит чудо.

22 января

И действительно наши отношения улучшились. Мы вместе встретили Новый год и Рождество. Вместе готовили праздничный стол, новогодние подарки. Вместе ездили на рождественскую службу. Мне кажется, тогда все мы надеялись на лучшее. У нас был семейный ритуал, когда каждый из нас благодарил уходящий год за какие-то важные события в своей жизни. И мы все желали себе и друг другу добра, любви, счастья и радости. И не знали, что это наш последний совместный Новый год и последнее семейное Рождество.

15 марта

Через месяц после Рождества я спросил, что она думает о восстановлении прежних отношений.

– А что, собственно, изменилось? – вскинув бровь, спросила она таким тоном, каким учитель отчитывает нерадивого ученика.

Вот так, походя, буквально парой слов был обесценен весь мой молитвенный труд. Ведь она знала о моих паломничествах. О том, куда я езжу и зачем. На Афон вход женщинам запрещен, но в Муром или в Дивеево мы вполне могли бы поехать вместе. Мы делали так раньше. Но в тот год от моего предложения о совместной поездке к Петру и Февронии она отказалась, сославшись на занятость. Все это недвусмысленно говорило, что молиться о том, о чем молился я, она не собирается. И тогда я понял, что чудо, о котором я так молился, невозможно.

Во всех прежних случаях чудеса происходили потому, что люди, о которых я просил у Него, хотели того же. Моя мама хотела исцелиться, сын хотел поступить и окончить вуз. А тут действующие лица, похоже, хотели разного. И Он не мог исполнить мою просьбу наперекор ее желанию, ведь каждому дана свобода воли. И это значит, что наши пути к Нему расходятся. Точнее, уже разошлись.

Невольно я задумался о смысле нашего брака. Точнее, о целесообразности его продолжения. Я гнал от себя эти мысли, находил ей новые и новые оправдания. Получалось плохо. У меня уже не было такого чувства вины, как в начале нашего кризиса. Добрых три четверти этого чувства вышли из меня вместе со слезами покаяния у колен афонского старца.

Правда, оставалась еще одна четверть. И ее тоже нужно было изжить. До конца.

14 апреля

Прошел почти год. Становилось только хуже. Если раньше она могла вернуться домой после полуночи, то теперь все чаще вообще не приезжала ночевать вообще. Сначала говорила, что останется у подруги, а потом и вовсе перестала снисходить до объяснений. Просто ставила перед фактом.

Все дипломатические методы и приемы, которым нас учили на разных тренингах по эффективным переговорам, не работали. На контакт она не шла. Порой казалось, что передо мной непробиваемая, глухая стена. Едва я начинал разговор, как слышал уже хорошо знакомые мне слова: «Я тебя предупреждала. Ты не хотел верить. Думал, что я капризничаю. Вот и пожинай теперь». И я снова оказывался в тупике, из которого не видел никакого мирного выхода.

Молитвы не помогали. Пенять было не на кого. Каждому дана свобода воли, и для сохранения брака необходимо обоюдное желание. Иначе никак.

Я чувствовал надвигающуюся депрессию. Сказывалась накопившаяся усталость. Усталость от одиноких ночей, одиноких путешествий, от этого теперь постоянно сопровождавшего меня тотального одиночества. От которого порой хотелось выйти в окно девятого этажа. Я начал терять интерес к своему бизнесу, а это уже грозило серьезными последствиями. Я попробовал использовать это как аргумент в очередном разговоре – не сработало. Мне сообщили, что это мои личные проблемы. С чем я не мог никак согласиться и снова и снова бился об эту стену. Мои душевные силы были на исходе. Случались и раньше в моей жизни кризисы. Но не такого масштаба.

Так я решился на то, что, наверное, надо было сделать намного раньше. Но я считал, что это все не про меня, что я сам справлюсь. Что незачем рассказывать о своих проблемах чужим людям. Я отважился на поход к психологу. Лучше поздно, чем никогда.

Прийти к нему означало раскрыться полностью. Не какие-то там отдельные грехи исповедать. Рассказать про все слабости, про все больные места. И эту цену я был готов заплатить за то, чтобы разобраться, что же с нами происходит.