Читать книгу Мои дороги в поисках любви. И у мужчин бывает сердце - Дмитрий Теплов - Страница 6

25 сентября

После возвращения с Кавказа мое отношение ко всему, что с нами происходило, радикально изменилось. Мне больше не хотелось быть «белым и пушистым», играть в дипломатию и делать вид, что меня все устраивает. Внешне я был спокоен и продолжал вести себя как раньше. Но во мне шла напряженная работа. Я готовился к серьезным шагам. И хотел сделать их максимально корректно и правильно.

Консультации с психологом продолжались. Только теперь к ним добавились еще и консультации с юристом. Я долго боялся произнести слово «развод». Потому что такими словами шутить нельзя. И раз уж оно произнесено, надо было понимать и представлять себе все возможные последствия. Развода я по-прежнему не хотел. Но теперь он остался для меня последним аргументом. И пускать его в ход можно было только тогда, когда реально к нему готов. Поэтому приходилось готовиться.

Теперь предстояла последняя и самая сложная стадия борьбы за мой брак. Она предполагала не очень приятные мне аргументы и меры. Крайние меры. Я взвешивал и выверял каждый свой шаг. Советовался со своими консультантами, обдумывал, принимал решения, затем действовал.

В середине сентября я отправил жене письмо по электронной почте. На этом этапе я все свои шаги решил документально фиксировать перепиской. На всякий случай. Я перечислил условия, на которых готов продолжить наши отношения. Их было восемь, и все они касались возвращения к совместной жизни: совместные поездки в отпуск, совместный досуг, совместное посещение храма, совместный поиск путей выхода из создавшегося положения. Вплоть до совместного визита к психологу и духовнику. Слово «совместный» звучало в каждом пункте. И пункт о совместном управлении семейным бюджетом тоже был. В конце письма я предложил ей высказать свои предложения. Я ждал ответа неделю. Не дождался.

Жизнь продолжала идти так, как будто никакого письма не было. Она не обращала внимания ни на мои слова, ни на мои действия. Порой это бесило. Мне стоило немалых усилий сдерживать себя, не проявлять негативных эмоций, особенно при детях, и продолжать выдерживать свою линию. Думаю, без психолога я бы не справился.

На следующем сеансе мы обсудили реакцию на письмо. Точнее, ее отсутствие. Объяснить это было сложно, ведь речь шла об очень серьезных вещах. Казалось, она не принимала всего этого всерьез. Нужно было найти способ продемонстрировать ей эту серьезность. Наглядный и убедительный.

Выяснилось, что это нетривиальная задача. Я думал над ней неделю. И ничего не мог придумать путного. Во многом потому, что многие способы уже были испробованы и результата не дали. И все-таки способ был. В моем представлении он был ужасен. Именно так я и понял, что нашел именно то, что искал.

22 октября

Снять предмет моей гордости, большое золотое обручальное кольцо оказалось совсем не просто. За 20 лет семейной жизни я ни разу его не снимал. Даже в бане. И за эти годы оно как бы приросло ко мне, стало частью меня. И, конечно, оно не хотело сниматься. Никак. Это кольцо как будто было создано, чтобы его носили вечно. А теперь вопреки всем законам мироздания я хотел его снять. Насильно. Против его собственного желания.

Кольцо сопротивлялось. Сначала оно вообще не хотело двигаться. Пришлось как следует помассировать палец, чтобы оно начало хоть как-то поддалось. Потом оно отказалось проходить через среднюю фалангу. И пришлось снова долго и упорно массировать палец. Потом я грел палец под горячей водой, намыливал, повторял эту процедуру несколько раз. Ничего не помогало.

Я даже говорил с кольцом. Говорил, как с живым существом, объясняя причины, которые побудили меня совершить над ним такое кощунственное действие. Обещал, что я надену его, как только мы вернемся к совместной жизни. С четвертой или пятой попытки мне наконец удалось его снять. Я положил кольцо в шкатулку с запонками и убрал ее в ящик письменного стола. Убрал недалеко, в надежде, что скоро снова понадобится.

Заметила она отсутствие кольца или нет, я не знаю. Думаю, что для нее это уже не имело значения. Она ничего не изменила в своем поведении. Еще через неделю я понял, что пора готовиться к решающему разговору, после которого дороги назад уже не будет.

Морально к такому исходу я был готов. Я шел к нему три месяца, постепенно свыкаясь с его необходимостью. Сложность состояла еще и в том, что у нас был не просто брак, а брак церковный. «Что Бог сочетал, человек да не разлучит». Следовательно, одного моего решения тут недостаточно. На это должна была быть и Его воля.

25 октября

«Батюшка, я не могу дальше так, – признался я своему духовному отцу, – я уже все испробовал и все, что мог, предложил ей. Никакой реакции. Я даже кольцо снял. Она не идет на контакт. Я всерьез думаю о разводе».

Батюшка тяжело вздохнул. Он знал нас обоих без малого двадцать лет. Мы были его духовными детьми. Он венчал нас, и практически вся наша семейная жизнь проходила у него на глазах. Знал все наши самые мелкие грехи и помыслы и всегда поддерживал во всех трудностях. И детей наших знал тоже. Я ему очень верил. И верил Богу в его лице, когда приходил на исповедь.

Я знал людей, которые стыдились или стеснялись исповедоваться священнику. «Как можно рассказывать о сокровенных вещах чужому человеку? – говорили они, – да и что чужой человек может понять?» Я и сам так думал в начале своей церковной жизни. Потом, спустя годы, я понял, что на исповеди у священника очень непростая роль. Надев епитрахиль, он как бы превращается в канал общения с Богом. И все слова, которые он произносит в этот момент, он произносит не от себя. Они от Бога.

С некоторых пор я твердо верил в это. Потому что на исповеди я иногда слышал такие вещи, которые обычному человеку, пусть и священнику, просто так не придут в голову. Иногда они даже противоречили нашим традиционным взглядам на правильную жизнь. Но Божья правда непостижима. Как непостижим сам Бог. И потому я старался не объяснять себе того, что услышал, а исполнять. В меру сил и своего разумения.

Так, например, на исповеди мне подали идею начать свой бизнес. Это было 15 лет назад. У меня тогда был серьезный жизненный кризис. Меня впервые в жизни уволили. Именно тогда я начал ходить в храм и молиться. И однажды священник сказал мне: «А зачем вам работать на дядю? Начните свой бизнес». Сначала я отнесся к этой идее как к совершенно фантастической и неисполнимой. Какой из меня бизнесмен? У меня к этому нет никаких склонностей. Но время шло, и постепенно события моей жизни привели меня к тому, чтобы открыть собственную компанию. Это случилось через восемь лет.

С тех пор ни одно из важных жизненных решений я не принимал без благословения духовника. И не делал того, на что благословения не было. И теперь я пришел за благословением. Не столько, правда, на развод – мне было известно, что церковь против разводов. Я хотел спросить, могу ли я вступить в новый брак. После того, как, по моему мнению, исчерпал все силы и возможности сохранить старый. Если бы батюшка велел мне терпеть и смиряться, как говорил до этого, я бы продолжал терпеть и смиряться. Как делал до этого.

Но он сказал совсем другое. И был, как всегда, краток: «Ваш брак утратил смысл еще несколько лет назад. Ты не должен был доводить до этого. Сейчас ты вряд ли что-то починишь… Если найдешь хорошую женщину, я вас повенчаю».

Не могу сказать, что я испытал большое облегчение. Хотя оно было. Только было еще и очень грустно. От констатации свыше, что уже ничего не починишь. И это конец. Я не смог сохранить свой брак. Я чувствовал, что потерпел фиаско. Полное. И сознавать это было не просто грустно. Больно.

29 октября

Я решил не откладывать разговор. Предложил встретиться, погулять в Коломенском и во время прогулки вновь попытался изложить свою позицию. Сказал, что так дальше не могу, не хочу и не буду. Мне нужна полноценная семья. Если она не согласна со мной, то тогда я буду думать о разводе и создании новой семьи.

Защитные механизмы психики стерли из памяти многие детали. Не хочется вспоминать сказанные тогда слова. Скажу только, что она поняла серьезность моих намерений. Но своей позиции осталась верна. Обсуждать мои предложения не стала, а сконцентрировала разговор на детях. Логика здесь была проста: мое решение создать новую семью характеризовало меня как безответственного отца, которому наплевать на детей.

Трудно было найти тему больнее. Детей я любил и проводил с ними много времени. Особенно с дочкой, сын в тот момент уже устроился на свою первую в жизни работу. Он все понял про нас еще год назад. Дочке будет сложнее. Я очень много передумал, прежде чем прийти в этот парк. И все же я предпринял очередную, совершенно отчаянную попытку вывести разговор в конструктивное русло. Я опять обратился к ней, давая понять, что мое решение не окончательное, и я все еще настроен на диалог:

– Ты говоришь о доверии, которого у тебя больше нет ко мне. Мне бы очень хотелось его вернуть. Скажи, что я должен сделать для этого?

– Так это работать не будет, – ответила она после некоторого молчания. – Если я скажу, то все будет слишком просто. Тебе надо дойти самому.

Что я мог ответить? Как реагировать? Полтора года назад, в начале нашего кризиса я отнесся к ее словам о доверии очень ответственно и серьезно. Сейчас, после многочисленных и безрезультатных попыток дойти до этого сначала самому, потом с помощью психологов, наконец, с помощью Бога, эти ее слова воспринимались мной как откровенная манипуляция. Они заводили наш разговор в очередной тупик. Тупик, в котором я еще должен был чувствовать себя виноватым.

Надежда на взаимопонимания таяла на глазах. Я собрался с духом и озвучил ей свою позицию по поводу детей:

– Дети взрослые и все прекрасно понимают. Нет смысла разыгрывать для них видимость отношений, которых давно нет. Я все равно остаюсь их отцом и буду заботиться о них дальше, как заботился все эти годы.

– А я считаю, – последовал колкий ответ, – что ты их совсем не любишь.

Я не стал возражать. Эти слова звучали сегодня не раз. Из курса эффективных переговоров, которые я когда-то проходил, будучи генеральным директором, я знал, что такой метод называется «заезженная пластинка». И спорить здесь бесполезно.

Мы расстались на автобусной остановке. Дальше я пошел пешком до ближайшего метро, чтобы ехать домой. Она осталась ждать автобуса, чтобы ехать на свою «работу». «Жаль, – сказал я на прощанье. – Мне хотелось, чтобы наш разговор закончился по-другому».

Я все еще оставлял дверь открытой. Ответом мне было молчание.

12 января

Это оказался наш последний мирный разговор. Через неделю она сообщила, что готова на развод, но хочет финансовую компенсацию. Была названа сумма, которую я всего один раз в жизни очень недолго держал в руках во время продажи нашей квартиры. Я ответил, что с удовольствием выплатил бы ее, но такой суммы у меня нет. А заработать ее в условиях кризиса я смогу в лучшем случае лет через семь. Она не поверила. Конструктивного разговора не вышло.

Дальше все происходило быстро. Пружина конфликта раскручивалась стремительно и драматично. Это был самый жесткий сценарий, который я только мог себе представить. В нашем некогда мирном и уютном доме разыгрывалась настоящая война. С обидными словами, давлением, угрозами, очень больной для меня встречей Нового года, когда она забрала дочь и уехала праздновать к подруге. Я сполна узнал цену народной мудрости «хочешь узнать человека, разведись с ним».

Я очень любил рождественские каникулы. Раньше мы всей семьей проводили их в каком-нибудь доме отдыха, где был лес, катание с горки, игры в снежки, коньки и лыжи. Мокрая одежда, которая сушится во всех комнатах на батареях. Вечером банька. Однажды мы встретили незабываемое Рождество в Суздале, там ко всем перечисленным радостям добавились катания с валов древнего кремля, сани на тройках и холодная перцовка вприкуску с копченым судаком на рыночной площади.

Мы всегда говели, читали вслух рождественские отрывки из Евангелия и рассказы русских писателей, ходили на ночную службу. Поутру ели рождественского гуся и лезли под елку за рождественскими подарками. Настоящий праздник, которого все с нетерпением ждали, и который мы сами себе устраивали каждый год.

В этот раз никакого праздника не было. Ни лыж, ни коньков, ни гуся, ни подарков. Все каникулы мы практически не общались. В доме царила тяжелая атмосфера надвигавшейся катастрофы. И взрослые, и дети старались уйти, кто куда мог и когда мог. Мы встретились с женой на рождественской службе. Оба разными путями приехали на исповедь к нашему духовнику.

Сначала исповедовалась она, потом я. Батюшка тогда сказал мне: «Не предпринимай ничего сам. Пусть она сделает первый шаг». И накрыл меня епитрахилью.

Не знаю, что тогда произошло с нами, но это казалось настоящим чудом. После службы она подошла ко мне, попросила прощения и поцеловала. И я в ответ попросил прощения и тоже ее поцеловал. Мы вернулись домой и как-то наскоро собрали праздничный стол. Она говорила, что независимо от дальнейшего развития событий я останусь для нее самым близким человеком, что нам надо сохранить теплые отношения, насколько возможно. Мы даже договорились о подготовке мирового соглашения. И я просто представить тогда не мог, насколько чужими мы станем друг другу всего через несколько месяцев.

3 февраля

Перемирие оказалось недолгим. Я не знаю, что это было на самом деле: действительно ли чудо, когда Господь решил подарить еще один шанс все выправить, или попытка с ее стороны выиграть время. Мне хочется верить в чудо. Великий праздник Рождества Христова наша семья провела в мире и спокойствии. Ссориться в такой праздник было бы тяжким грехом.

А еще я лишний раз убедился в бесконечной мудрости Божьей. Его совет не предпринимать ничего самому был настолько правильным и своевременным, что я до сих признателен и Ему, и своему духовному отцу. За то, что отвели от меня грех ответственности за последующие события. Я не знаю, как бы я нес его сейчас в себе и сколько бы мне пришлось еще каяться в инициировании бракоразводного процесса, повлекшего тяжелейшие последствия для благосостояния и здоровья членов нашей семьи. Я безмерно благодарен Господу за возможность пройти через это испытание со спокойной душой и чистой совестью.

В моей личной человеческой истории есть только одна черная дата – 3 февраля. В этот день я получил по почте от любимой женщины несколько исков, включая развод, раздел имущества и выплату алиментов за несколько лет. Иск о разделе имущества был очень длинным, с перечислением активов на огромные, по моим меркам, суммы, которыми я не располагал. Еще она сообщила, что выставила нашу квартиру на продажу.

Это был нож в спину. Я-то пребывал в уверенности, что мы спокойно начнем обсуждать мировое соглашение. Попытки поговорить с ней оказались бесполезны. Она заявила, что не любит меня, не хочет со мной жить и требовала немедленного разъезда. Мировое соглашение обещала подписать только в случае выплаты мной обозначенной в иске суммы.

3 февраля стало датой начала нашей войны. Войны людей, которые двадцать лет назад поклялись любить друг друга вечно и быть друг с другом в горе и в радости.

* * *

Я не буду здесь описывать суд. Хотя ему можно было бы посвятить отдельную главу. Скажу только, что суд тянулся ровно год. С бесконечными заседаниями, адвокатами, свидетелями и прениями сторон.

В поисках обоснований своих непомерно высоких финансовых требований ее адвокат делал постоянные запросы в банки, страховые компании и налоговые органы. Сначала за отдельные периоды, потом за все двадцать лет. Больно было видеть, как любимая женщина последовательно и жестко пытается выжать деньги, которых у меня не было. И как искажались ее адвокатом в угоду изначально выбранной линии подробности нашей с ней жизни. Все это казалось каким-то сюрреалистическим цирком. Я без особой надежды предпринял еще несколько попыток примирения. Напрасно. Она не верила мне. И общалась в безапелляционно ультимативном тоне.

Я не узнавал ее в зале суда. Вроде те же черты лица, та же походка, движения. Только глаза и голос чужие. Совсем чужие. Она видела во мне врага. А я продолжал любить ее. И даже жалеть.

«Я хочу завершить этот процесс мирно, по-христиански, – сказал я на исповеди, – но не знаю как. У меня нет таких денег. Мне остается молить Господа о справедливом суде. Я готов вверить Ему свою судьбу и сделать так, как Он скажет».

Батюшка молчал. Он вообще немногословный. И строгий. Я ждал с замиранием сердца. Потому что верил, что сейчас через него со мной будет говорить Господь. И вовсе не факт, что мне понравятся Его слова. А ведь придется исполнить все, что Он скажет. Абсолютно все. Велит отдать квартиру, и надо будет отдать. Ведь это будет Его, Божий суд. Я продолжал ждать. А батюшка все молчал.

«Защищайся, как можешь, – промолвил он наконец густым и четким баритоном, – найди хорошего адвоката и не сдавайся».

И тут я понял, что у меня развязаны руки. И я защищался, не жалея ни сил, ни времени, ни средств. Адвокат у меня был опытный и хорошо знавший бракоразводное дело. Я выполнял все его рекомендации. Для этого пришлось забыть и про любовь, и про жалость, и про порядочность. Это было очень нелегко, но я понимал, что идет война. Война, в которой по отношению ко мне ни разу не было проявлено ни жалости, ни снисхождения.

В итоге судья склонился к позиции, разработанной моим адвокатом, и принял решение, которое меня полностью устраивало. Ее адвокат подал апелляцию, но не предоставил вовремя обоснования. Решение суда вступило в силу ровно через год и две недели после его начала.

Я не испытывал радости. Хотя определенно чувствовал удовлетворение. Ведь для меня это был не просто суд, а Божий суд. И решение суда я считал справедливым. Ведь это было Его решение. А в Его справедливости я не сомневался ни секунды.

Но помимо удовлетворения была еще боль. Боль утраты. Я понял, что пока тянулся процесс, из моей жизни уходила женщина, которую я любил многие годы. Я продолжал ее любить и сейчас, но знал, что ее больше нет в этом мире. В зале суда сидела совсем другая женщина, жестокая, холодная и чужая. А моя любимая ушла. Ушла далеко в прошлое. И больше никогда не вернется.