Читать книгу «Шел Господь пытать…» - Элена Греко - Страница 3

Муравейник. Особенно у метро. В центре города люди – не люди, а просто какая-то кишащая масса. Толкаются, спешат, перекидываются короткими фразами, на ходу лезут в сумки, карманы, дымят, выкашливают осенних микробов, хоть и не холодно еще – свежо, но не драматично: погода, что называется, «шепчет».

И мне нашептала бы, если бы обнаружила во мне слушателя.

Но я совсем не в ресурсе.

Я чуть не умерла недавно, и теперь мне все равно. То есть по-настоящему все равно: умирать не страшно, умереть не получилось, ведет меня инерция вниз, в переход метро, как до этого вела в колледж по тихим центральным переулкам с музейными названиями.

Ведет и ведет, бреду с ней.

Мое тело выглядит целым – но это только видимость. Я продолжаю ощущать себя разорванной на клочки, рук почему-то не чувствую, временами ищу их глазами, успокаиваюсь, обнаружив. Сложнее всего в темноте. Приходится ими шевелить, гладить себя по лицу, чтобы убедиться, что с ними все в порядке.

Кроме инерции внутреннюю пустоту, которая образовалась после того, как я чуть не умерла, заполняет еще что-то. Наверное, это я. Причем, как уже говорила, рук почему-то не чувствую, а внутри – я. Или оно, которое все-таки я – больше некому. То, что держит разорванные клочки и заводит контуженный механизм движения, чтобы можно было следовать за инерцией.

И вот именно это оно (связи с ним не чувствуется, да и кому чувствовать – клочкам?) реагирует на молодого человека, ринувшегося навстречу.

– Извините, девушка, вы не уделите мне совсем немного времени? Мы могли бы пообщаться! Вас как зовут? Не очень торопитесь?

А куда мне торопиться? Честно мотаю головой, как-то явственно представляя свой покерфейс и опущенные плечи.

– Меня зовут Алексей, я – менеджер.

Во время описываемых событий, в начале девяностых, менеджеры только-только наклевываются. Так что в моей истории менеджер – новорожденный вид. Это слово звучит также престижно и иностранно, как, скажем, такое явление, как «коммерческий киоск» и музыкальный клип группы «Soundgarden» на канале «2Х2». А у Алексея в придачу к слову еще и папочка какая-то с документообразной бумажечкой и прикрепленной к ней пухлой ручкой под мышкой торчит – все говорит о его принадлежности к новоявленной касте.

– Пойдемте, пройдемся? Здесь недалеко, погода хорошая… Я потом Вас провожу.

Прошлись.

Болтал всю дорогу непонятно о чем и зачем. Завел в дворик-колодец, коих полно в центре, стал еще какие-то посторонние слова говорить, попросил… помочь. Почему-то мужчины в таких случаях просят именно помочь. Хотя… как еще выразиться, чтобы телка не сбежала в истерике? По-честному сказать: «было бы здорово, если бы ты мне… эээээ… в общем… мне тут кое-что нужно»… – да, это все о помощи. «Бедный, бедный парень! А ну как я ему помогу!» – так, наверное, должна всплеснуться телка при этих словах. Я не знаю, потому что мне нечем всплескиваться. Там, где всплескивалось, сейчас пусто, ведь я чуть не умерла; видимо, та часть все-таки умерла, а может, не до конца: может, позже восстановится, но сегодня – нет. Вообще это «девочка, помоги мне» вызывает отвратительные воспоминания, хотя сегодня и они прибиты пыльным мешком послесмертия: помню, что в детстве «повелась» на такую вот «просьбу о помощи», и с тех пор целоваться противно. В тот вечер меня, десятилетнюю, догнал пятнадцатилетний мальчишка и засосал с языком, по-взрослому. Фу!

А вот менеджер Алексей с его «проблемой» – вообще не фу. Во-первых, мне все равно, я никуда не спешу. Во-вторых, я уже не десятилетняя девочка, мне как-то… по возрасту. Не критично. Тем более парень – удача какая! – чистоплотный. Не зря менеджер. С салфеточками, при галстуке. В-третьих, может, я надеюсь на какой-нибудь исход. Любой. Познакомиться и замуж – или нож и завершиться. Муторно – из перехода в переход по инерции, руки искать – муторно.

На обратном пути менеджер Алексей продолжает болтать, теперь уже о своих жилищно-бытовых условиях, маме, графике работы менеджером, напоследок вручает мне листочек с номером телефона – визиток для простого люда к нам из-за кордона еще не завезли – и непринужденно прощается. Через миг я уже не могу вспомнить, какой он. Галстук помню, папочку, салфеточки, не особо приятный высоковатый тембр голоса, а общий образ никак не выстраивается. Распался. Бумажка с телефоном летит в ближайшую мусорную корзину. Вуаля.

Пока я еду в гремящем вагоне, внутри меня матово сияет оно. Как будто пытается заполнить всю пустоту. А я ему: эй, ты чо! Кроме стыда нормальные девочки в такой ситуации ничего испытывать не могут. Дура! Идиотка! Пошла с первым попавшимся мужиком в темный двор. Это еще хорошо, что обошлось просто стыдным, гадким процессом. Никому не расскажешь: станут брезгливо кривиться.

Оно не ведется на жалкое подобие внутренней истерики. Руки теплеют. Их уже не надо искать, они со мной. Приклеиваюсь лбом к стеклу двери, ровнехонько к надписи «не прислоняться», и в огнях туннеля стараюсь рассмотреть некие световые коды: они точно есть, осталось только расшифровать. А можно и без расшифровки. Колеса стучат, огни мелькают, трубки какие-то специальные на стенах туннеля сходятся и расходятся, а внутри – оно со своим матовым, пушистым таким сиянием, совершенно уверенное в том, что происшедшее – к месту.

К месту.

Про любовь.

Откуда вдруг берутся эти слова, я не знаю. Любви – да что там, даже симпатии – к менеджеру Алексею с его документальной папочкой, жилищно-бытовой мамой и чистоплотными салфеточками я не чувствую. Я и к тому, кого выбрала в любимые, не чувствую ничего, кроме досады на то, что не удержал своей любовью от попытки наложить на себя руки (кстати, а вот и возможная причина дурацкого психического недомогания: не удалось наложить на себя руки – ищи их и свищи теперь!). Откуда любовь? С чего вдруг?..

Говорят, в старину был такой обряд: придя с похорон, приложиться к печке, к теплому, чтобы обратно в жизнь вернуться. Может, я… как это… удачно приложилась к теплому? Какая пошлятина, право.

А трубки – длятся. Огни – сигнализируют. Оно… светится.