Читать книгу Простые вещи. Сборник рассказов - Елена Олеговна Долгопят - Страница 14

Если книги опасны, они имеют значение. Имеют смысл. Они не зря написаны. Даже бездарные и забытые.

В романе Рея Брэдбери «451 градус по Фаренгейту» книги сжигают из страха потерять власть. Бумага горит отлично, горят слова, горят, но в памяти остаются. Люди помнят книги наизусть. Этого достаточно. Бумага не столь важна, пусть горит. Книги – это не бумага.

Значение бумаги, типографской краски, переплета, печати и опечаток – имеют неотъемлемое значение в романе Михаила Елизарова «Библиотекарь». Книга имеет значение как вещь.

Памяти недостаточно. Она практически не нужна. Книга – главное. И процесс чтения. Непрерывный и тщательный. Именно этой книги. Не этого текста. А этого текста в этой книге. Копия не пройдет.

Идея меня заворожила.

Вещи всегда имели надо мной власть. Недаром я работаю в музее. Они имеют власть надо всеми. Недаром музеи существуют.

Вещи и умение их читать.

Книги писателя Громова скучны, унылы (примерно как наша жизнь). Но если прочесть их внимательно и безотрывно, что-то с читателем произойдет. Он перестанет чувствовать боль. Он обретет власть и силу. Или счастливое детство. Или прекрасную Родину. На время. (Но Родину – навсегда – и это кульминация). Он перестанет жить обыденной жизнью и станет героем. Он возвысится над действительностью. Он над ней посмеется.

В этом есть правда. Книги (фильмы, музыка, картины…) – способ придать непостижимой, неописуемой реальности смысл. В книжной действительности и твоя собственная жизнь обретает смысл.

Вот почему читать эти книги нужно непрерывно и тщательно. Чтобы ни единой щелочки не оставить для бессмыслицы реального мира. Ни единого шанса.

В «Библиотекаре» выстраивается альтернативна реальности. Альтернатива реальности постсоветской. Или любой другой.

*

Зимой 1989 года недалеко от метро Павелецкая я подобрала грамоту с портретом Ленина. Она уже пропиталась влагой. Наверное, это было знамение в тихом переулке недалеко от обувной фабрики. Кажется, падал мокрый снег в электрическом свете. Красиво. Или я сейчас эту красоту придумала – подчеркнуть тишину и одиночество, и поздний час, и абсолютно бессмысленный листок в моей руке. Это было время разрушения. Разрушения смысла прежде всего. Разрушения жизни, в которой эти листки имели смысл, что-то значили.

Потерявшие смысл равны. Утрата смысла – верный знак равенства. (Если все мы разучимся читать, все книги утратят смысл. И все будут равны в этой бессмыслице, хорошие и плохие, философские сочинения и дамские романы.)

В иные времена равны (бессмысленны) становятся не только бумаги, но и люди.

Инженеры, рабочие, учителя, военнослужащие. Бессмысленны их профессии, их сбережения, их воспоминания, вся их прошлая жизнь, и будущего в ней не предвидится.

Бездарные книги Громова возвращают смысл этим людям.

Не советскую действительность возвращают, возвращают смысл, который в ней был.

Но сама по себе советская действительность также смысла не имела. Смысл придавали ей люди. Точнее, их книги (или фильмы). Главное – не прерывать книгу (фильм или песню).

Герои «Библиотекаря» бьются друг с другом за свои книги-смыслы, как древнерусские воины – с татарами или тевтонскими рыцарями. Подчеркивается древность этих битв. (Огнестрельное оружие запрещено.) И подчеркивается киношность этих битв. Описание битв – как сценарий «Александра Невского». Или пародия на него. («Коротковата кольчужка» – говорят там, на экране, и здесь, на книжном поле. Коротковата.)

Воины не чувствуют боли, они всесильны, пока – читатели. Пока читатели – бессмертны.

*

У всех есть детские воспоминания. Не у всех счастливые. Это понятно. Выберем все же счастливые.

В сборники наших прекрасных воспоминаний входят запахи и звуки, и призрачные тени. Фильмы – тоже часть памяти. В моем детстве по ТВ крутили фильмы из детства моих родителей («Волгу-Волгу», «Чапаева», «Петра Первого», того же «Невского»…). В каком-то смысле – у нас с родителями общее детство. В каком-то смысле у нас у всех общее детство.

Мы проживаем свое время, и в нем – все прошлое время, от сотворения мира, от рождения Вселенной и до ее смерти. И неважно, что после нас еще будет светить солнце, определенно будет. Но мы при жизни видели, как оно погаснет, нам говорили в школе, что так будет, показывали в кино, да мы и так знали.

Наша память значительно больше нас. Наше детство вмешает в себя детство Темы и детство Николеньки, Тома Сойера с Гекльберри Финном и голубую чашку, трех мушкетеров. И еще неизвестно, что ярче помнится – река Миссисипи или река Ока, или одна без другой просто не существуют – в нашей памяти, и на планете Земля.

Но то прекрасные книги. Их волшебство не от бумаги и не от типографской краски, их можно читать с любой страницы, с любого слова. Магия не исчезнет, даже если книгу сожгут. Смысл, который эти книги придают реальности, вечен.

«Библиотекарь», как уже было сказано, о других книгах, о других смыслах. Сомнительных хотя бы потому, что их надо поддерживать как первобытной огонь – беспрерывно… Огонь погаснет – и ничем его не разжечь. От этого костра отходить нельзя. Он пожирает реальность и только тем греет. Огонь, пепел (от дров или книг?) – память предков, цепь истории, цепь наших злоключений.

Нет, не смысл он придает реальности, он ее пожирает.

Что будет, если вдруг, нечаянно, герой «Библиотекаря» Алексей Вязинцев подавится словом и прервет свое чтение. Умрет ли он тут же? Или бункер его рассыплется в прах, и окажется Алексей на голой планете под черным звездным небом, или вовсе уже не будет планеты и небес, и ничто уже не будет существовать, пожранное книжной реальностью полного и беспрерывного собрания сочинения писателя Громова (громовержца)…

«Библиотекарь» начинается с эпиграфа из Андрея Платонова:

«Рабочий человек должен глубоко понимать, что ведер и паровозов можно наделать сколько угодно, а песню и волнение сделать нельзя. Песня дороже вещей…»

Но книги здесь равны вещам. От них несложно избавиться, их можно попросту сжечь. И магия исчезнет. Настоящие книги тоже можно сжечь, безусловно. Но их достаточно помнить. Они бессмертны. Впрочем, я повторяюсь.

Эпиграф опровергает книгу.

К сожалению, мой читательский интерес иссяк по окончании первой части «Библиотекаря». В ней все уже было сказано: идея, история вопроса. Дальнейшее – судьба героя – вариации на тему уже изложенного и прекрасно усвоенного. Возможно, без первой части было бы интереснее. Не сразу все понятно, но к чему понимать все сразу? Постепенность – великая вещь.

Я не смогла (и не смогу) прочесть «Библиотекаря», не прерываясь и не отвлекаясь, ни на секунду ни упуская смысла. Так что этого опыта прочтения у меня нет и не будет. Хотя, возможно, именно он имеет смысл. И кто-то обретет забвение. Или покой. Не знаю.