Читать книгу Свобода печали - Елена Рощина - Страница 12

В дымке садов, тополях и крапиве,

В тиши предутренних снов

Колос ячменный на середине

Русских земель и ветров.

Шелковый, мягкий, как лист лопушиный,

Город глухой тишины,

В нем на рассвете, под крик петушиный

Рвутся, как ниточки, сны.

Стекла, как кроткие взоры оленьи,

Скорбные взгляды с икон

Смотрят с испугом на новое племя

Из почерневших окон.

Вписано «о» даже в вогнутость улиц,

В кружево над крыльцом,

Кажется, это века обернулись

Светлым блестящим кольцом.

Коркой ржаною разбухла дорога,

Чавкает глинистый хлеб.

Время засолено в кадке. До срока.

До перелома судеб.

Одинокий, как старый волк,

Не погладишь лесного зверя –

От такого и шерсти клок

Обернется двойной потерей.

А глаза – все пески пустынь,

Суховеи и степи волчьи,

Взгляд их так безнадежно стыл

И затравлен, как стаей гончих.

О, не странник, среди огней

Волчий вой – провозвестник блуда,

Не пропавший в морях Эней,

Целовальник скупой – Иуда.

Так расчетлив жестокий дух:

Мех разнежит, да клык осадит,

За тобою, как кровь, испуг

Ржавой кровью струится сзади.

Шкура в шрамах – рассвету в масть

Кроет мускул борьбы и бега,

Незаконную – хищник! – власть

И полночное зло набега.

Не приручишь – один, как мир.

Но укусом догнавшей правды:

Равносущен ему, кто сир

И неистов, как меч Роланда.

Весенние зябкие холода,

Разодран воздух зеленым взрывом,

Томятся сонные дерева

В ладонях ветра, как струны лиры.

В тугих бутонах хранят белизну

Японские вишни в немом волненье,

Тягуч и влажен щебечущий звук,

А жесты неловки, как туши тюленей.

Мы бредим и бродим в зеленом раю

И воздуха кружку пускаем по кругу,

Из птичьего горла живую струю

Радостной песни вдруг ловим на губы.

Холодный резец заостряет черты,

Но мы говорим и живем безрассудней

Под тонким покровом дневной синевы,

На шкуре асфальтовой зреющих будней.

Перебирать, как волосы, слова,

Вдыхая запах тонкий и обманный.

Любви едва начатая глава

За белый лист уводит следом санным.

Туда, где в невозможном далеке

Созвездия, кометы и болиды,

Где параллельные – рука в руке –

Миры влюбленных – вопреки Евклиду.

Так странны Вы, как блики серебра,

И темны, как его происхожденье,

Чуть дальше от меня, чем весь Евфрат

И арамеев прошлые движенья.

Фонарный свет разбавлен октябрем,

Его туман не разрешит загадок –

Что ищет под сегодняшним дождем

Рахиль навек утративший Иаков?

Кочевники – и врозь дороги нам,

Но только час: покой, простор, неспешность.

В них светлою водою Иордан

Поит сестру забывчивую – нежность.

До осени сложили чемоданы,

Послушайте – еще звучит мотив

Малейшего, незримого органа

Раскрытых душ, не знающих пути.

До просини. На простыне небесной,

До робких слез за утренним окном,

Пока не лязгнет стылое железо,

Оставив наше лето – за замком.

Мы встретимся. Но скорости иные

Нас понесут по рельсовым лучам

До осени. В каком еще разливе

Потянет сердце безнадежно к вам?

Когда газет читатели роятся

И суетно хлопочут у киоска,

Я вижу, как их губы шевелятся

На лицах желтых, будто бы из воска.

Так странно мне их нервное круженье

Вокруг стеклянной будки со старухой,

И странные в нем чудятся знаменья,

И тайные какие-то подвохи.

Как будто кто заговорит со мною,

Толкнет или по имени окликнет.

Вот и стою не в силах обернуться

И думаю с тоскою: «Чтоб вам треснуть!»

От них бежать хочу и не вернуться,

И умереть хочу, и – не воскреснуть.

России

От плагиата чужих утопий

И повторенья недужных мыслей,

Разум, иди по сомнения топям

И временам, что, как ветви, нависли

К мифу, где снова двенадцать смертных

Из Петрограда идут к Чевенгуру,

К миру, где хищные наши ветры,

Переплетаясь, рождают бурю.

Там, где обломки былых империй

Братской могилой пыли остались

И превратились лихие перья

Вдруг в аргументы штыков из стали.

Не говори, что Россия – жертва

Как назиданье другим народам.

Это – до края, до – Пересвета,

До рокового речного брода

И травяного квадратного поля.

На Куликовой кровавой брани

Над головами павших за волю

В ужасе смерти простерты длани…

Господи, брат убивает брата!

Белый и красный – единой же крови.

Так почему же ничто не свято

В этой лавине кошмарной нови?