Читать книгу Уходящие из города - Эмилия Галаган - Страница 15

В седьмом классе Олеся две недели носила в рюкзаке нож. Маленькая девочка (ножки-ручки как спички, жиденькие волосы, остренький носик) с ножом в рюкзаке – образ то ли из черной комедии, то ли из дешевого фильма ужасов.

Тогда их историк, сильно пьющий опустившийся мужик, завел привычку отпускать их с урока, говоря: «Идите… в парк, пошуршите листьями». Лу придумала, что будет здорово устроить пикник, как в кино: развести костерок, пожарить сосисок на палочках, попить чая из термоса.

Лу и Олеська договорились, что каждая возьмет что-то из дому – бутербродов, яблок, спички. Олеська, никогда до этого не бывавшая на подобного рода мероприятиях, подумала, что веточки, на которые они будут нанизывать хлеб, наверное, надо будет заточить, и положила в рюкзак нож. Лучше всего для этих целей подошел бы складной маленький ножик, который назывался забавным старинным словом «перочинный», но такого у них в доме не водилось. Вообще домашнее хозяйство у них велось плохо, и нож был только один – здоровенный и тупой, даже хлеб резавший с трудом. (О том, что ножи надо точить, Олеська не знала; мать была слишком равнодушна к таким вещам, она только зуб на кого-то могла точить.)

Но в тот день математичка Ктория Санна (в желтом пиджаке и черной юбке, на шее черный в желтый горох платок – Олеська всегда легко запоминала, кто во что одет; шея у Ктории Санны была ужасно дряблая, вызывала ассоциации с куриной кожей) поставила Лу четверку, а не пятерку, как обычно, из-за этого Лу, как это у нее часто случалось, расстроилась до слез (тихо сидела, понурив голову, и слезы капали на открытую тетрадь) – и пикник отменился. Олеська не любила утешать Лу и обычно делала вид, что не видит, как та плачет. Потом, став старше, Олеська поняла, что Лу была ей очень благодарна за это невмешательство: равнодушие Олеськи выглядело для нее как тактичность.

Дома, разбирая рюкзак, она достала хлеб, яблоко, спички… нож. Подержала его в руке несколько секунд – и резко полоснула воздух. На лезвии блеснул живой блик света. Что-то было в нем такое завораживающее, что Олеська положила нож обратно в рюкзак – руки сами сделали это.

На следующий день в школе она весь день думала о том, что у нее есть нож. Нож, о котором никто не знает. Который можно достать – и он разорвет пространство, как молния. Нож, который способен рассечь кожу и плоть. Нож, способный убить (хотя этот конкретный нож едва ли; он был тупой, как Олег, или еще тупее). Это было особое чувство обладания. Олеська смотрела на себя в зеркало и видела кого-то другого: не слабую девочку, а девочку с ножом. И это меняло все: в ее глазах были те же блики, что и на лезвии.

Она не могла выложить нож, хотя каждый день собиралась это сделать. В конце концов его кто-то мог увидеть: Лу, одноклассники, учителя. Это создало бы проблемы. Но в какой-то момент нож подчинил ее волю – да, это был старый кухонный нож с деревянной засаленной рукояткой, но и она была всего лишь школьницей, никогда не державшей в руках оружия. Внезапно в жалком бытовом приборе проснулась древняя магия. Кто-то умен, кто-то богат, кто-то красив, а у тебя есть нож (разве не главнее всех – тот, у кого есть нож?). Если ты достаточно смел для того, чтобы носить нож, в тебе найдется и решимость пустить его в дело. Никто не знает, что у тебя есть власть, но она у тебя есть, и ты можешь упиваться каждой секундой этого обладания. Разве власть не упоительнее вдвойне, когда она тайная?

«Ты все сможешь, можешь, можешь», – нашептывал нож, и Олеся верила. Она чувствовала могущество, равного которому не знала никогда в жизни.

Нож прорвал подкладку и грозился разорвать и сам рюкзак.

Однажды, когда она надевала рюкзак, острый кончик ножа больно уколол ее в бок между ребрами.

Это привело ее в чувство. Тем же вечером ей хватило сил достать нож и наконец-то отнести на кухню. Олеська спрятала его в ящике стола. Когда она закрывала его, ей показалось, что она отвернулась от силы, которая в ответ обдала ее презрением.