Читать книгу Уходящие из города - Эмилия Галаган - Страница 19

Лоле никогда не нравилось собственное лицо – круглое, толстое. Щеки эти! Весь жир в них копится, в них, да еще в задней части туловища. (У человека жопы нет; у жизни есть, а у человека нет! Все, расходимся.)

Пиджак еле застегивался, а когда Лола приседала, чтобы завязать шнурки, в брюхо впивался ремень от джинсов – не вздохнуть. Лоле покупали любую одежду, которая ей нравилась, но толку от этого не было никакого: на ней все сидело плохо. А еще – эти ужасные, жесткие черные волосы. Не только на голове… бреешь-бреешь, а они растут, как щетина у свиньи. Бабушка один раз принесла с рынка сало, в его шкурке были остатки волос. Лолу чуть не стошнило от одного его вида. «Я – кусок волосатого сала», – подумала она тогда. Если б от слез можно было похудеть, Лола была бы уже тростиночкой, но, судя по всему, так система не работала. После рыданий болела голова и еще сильнее хотелось есть.

Весной, ближе к каникулам, папа, увидев Лолин смурной вид, дал ей денег – и Лола с Полиной пошли на рынок, где перемеряли кучу всего – Лола, чтобы купить, а Полина просто за компанию. В конце концов Лола выбрала легкую болоньевую курточку небесно-голубого цвета; удивительно, но эта курточка ей и правда шла. Даже когда продавщица стала говорить что-то типа:

– Ой, прямо как на вас шили! – Лола не стала морщиться, хотя прекрасно понимала, что это враки от кривой собаки.

Деньги еще оставались, и поэтому Лола решилась на то, о чем раньше только мечтала: покрасить волосы. Перейти в стан блондинок, и хотя бы этим стать ближе к Полине. В парикмахерской вначале назвали одну цену, но в итоге насчитали в два раза больше («Что вы хотите, девушка, на вас же столько порошка ушло!»). Лола посмотрела на мастериц сердито – она не любила, когда дурят, – но ругаться не стала. Хотелось быть светлой, а светлые не бросаются на всех подряд, как свирепые псы из Балбесовки, когда их на ночь спустили с цепей. В тот момент, когда с ее головы сняли полотенце, освобождая ярко-желтые космы, Лола подумала: «Я – солнце», а парикмахерша поспешила успокоить: «Не пугайтесь, сейчас тонировку сделаем, и желтизна уйдет». И действительно, стало еще лучше, не так вырвиглазно, настоящие локоны из кино. Не девочка, а кукла наследника Тутти!

Можно было идти на день рождения к Полине. Она позвала всех, даже Олега. Пришли, правда, не все – заучка Лу и нелюдимый Андрей Куйнаш предложение проигнорировали. Праздновали во дворе, в беседке, увитой виноградом. Сейчас он выглядел жалко, унылые серые плети, но скоро уже появятся листья, а там и мелкие цветочки, и ягоды… Осенью Полинина мама и отчим гнали из него вино, вроде даже приторговывали. Ребята ели торт и пили фанту, а под столом кое-кто из парней подливал в стаканчики водку. Не все, правда, пили. Леська Скворцова, например, наотрез отказалась. Олег и Сашка быстро захмелели и стали рассказывать анекдоты, задирать Владика Яковлева, которого бесило, когда они вполголоса напевали «Ехали уроды на поминки». Лолу их шутки обычно не смешили, но тут – из-за первого в жизни алкоголя, ударившего в голову (новую, светлую голову!), – она несколько раз громко хихикнула (нет, не хрюкнула!). Леська, сидевшая рядом, посмотрела на нее с осуждением – из-под челочки, острыми темными глазками.

– Давайте потанцуем! – предложила Полина.

Танцы были неотъемлемой частью любого праздника. Лола танцевать не умела и не любила: она и так к своему телу еле-еле привыкла, а тут еще двигаться нужно. В детстве, совсем маленькой, она танцевала, у нее есть фото, где они с папой – папа большой и толстый, а она маленькая и толстая – на пляже танцуют какую-то «ковырялочку»: руки в боки, пятка-носок, отковыривать песок… Но это не по-настоящему. На дискотеках Лола сидела в углу. Полина любила танцевать, так же как бегать, прыгать, играть в волейбол и лазить через заборы. Один раз она потрясла Лолу тем, что повторила танец, который исполняли девчонки из заставки «Звездного часа» – повторила, стоя спиной к телику. Идеально, не перепутав ни одного движения, выполняя каждое из них синхронно с теми смешными девчонками, будто была одной из них.

Полина включила магнитофон, поставила «Танцевальный рай», несмотря на отчаянные просьбы Олега и Сашки врубить что-то «крутое» (они принесли какие-то свои сборники – с матерными хитами). Лоле казалось, что Полинины руки, ноги, взлетающие вверх пряди волос чертят в воздухе какие-то знаки; так же любовалась Лола людьми, которые размашисто ставили свою подпись на бумаге. Музыка дергалась, Полина танцевала. Она была не по погоде легко одета: в джинсах и коротком топике, а точнее – обрезанной и завязанной узлом на животе майке, без лифчика; Лоле стало стыдно, что она заметила Полинины соски. Только бы сейчас не начался медляк, тогда ее точно кто-то обнимет и почувствует сквозь ткань…

– Иди, потанцуй, Лолка, – наклонился к ней Сашка. – Потряси жиром. Хоть поржем.

Лола сделала вид, что ничего не слышит: она больше не лезла в драку, как в младшей школе, хотя и немного бесилась внутри. Как назло, ее предчувствие оказалось вещим: медляк. Заиграла «Потому что нельзя быть на свете красивой такой».

Ребята стали разбиваться на парочки: Полину пригласил Олег, Олеську – Сашка; Влад демонстративно делал вид, что занят распитием фанты и поглощением торта. Куда ему, хромому, танцевать? На Лолу он бросал взгляды, полные ненависти, заливался краской и нервно прикрывал рукой дергающееся ухо. Песня была очень, очень, очень длинная, такая, что Олегова рука успела опуститься с Полининой талии до попы – и опять вернуться на талию, и опять опуститься, и опять… целых четыре раза. Лоле хотелось плакать. Когда песня окончилась, Олеська, танцевавшая с Сашкой (тот вел себя не в пример приличнее Олега), возвращаясь на свое место за столом, нагнулась к Лоле и прошептала:

– Что, джентльмены больше не предпочитают блондинок?

Лола встала и пошла к выходу. Она коротко попрощалась с Полиной; надо свалить побыстрее, а то еще Яковлев, которому тоже пора бы уходить, навяжется в попутчики. Заплакала она только тогда, когда поняла, что никто за ней не увязался – она одна. В сердце вгрызалась боль от всего сразу – от Сашки, от Олеськи, от Влада, который наверняка был даже рад, что хромой: по крайней мере ему не пришлось танцевать с Лолой… От своего уродства. От Полининой красоты.

Маршрутка. Сквозь слезы Лола разглядела тридцать восьмой номер (шел в ее сторону) и

плюхнулась на заднее сиденье. На следующей остановке в маршрутку залез мужик, выглядевший весьма по-балбесовски: мято, грязно и пьяно. Сел напротив нее и сразу, едва маршрутка тронулась, влетел головой в Лолин живот; ее едва не вырвало всем деньрожденным меню – фантой, тортом и водкой. Лола тут же пересела так, чтоб напротив мужика было пустое место, но это не помогло: он умел летать и по диагонали.

– Ох и красотка ты, девонька! – сказал мужик, чуть не попав в Лолины объятия на очередном повороте. – Вишь, как меня к тебе тянет!

Вытерпеть еще и это она не смогла: заорала «Остановите!» и выскочила наружу. И только тут заметила, что села она не на тридцать восьмую, а на тридцать первую! Как спутала восьмерку с единицей – непонятно, но спохватилась вовремя: еще чуть-чуть, и тридцать первая маршрутка увезла бы ее в такие глубины Балбесовки, откуда целым и невредимым еще никто не возвращался.

Темнело. Лола плелась домой и думала о том, что в ночи она, как в парандже. Дома ее ждали ужин, папа и телевизор. Голубая куртка папе очень понравилась, он сказал, что Лола теперь как солнышко в небе.