Читать книгу Бумеранг на один бросок - Евгений Филенко - Страница 7

Мы с удивительной великаншей остались на веранде – два этаких долдона.

– А ты вот так умеешь? – вдруг спросила она и замысловато переплела руки.

– Чего тут уметь? – приглядевшись, удивился я. И со второй попытки сделал то же самое.

– Чего, чего, – передразнила тетя Оля. – А того, что на этой планете на сей фокус способны только мы с тобой.

– Почему?!

– Кости рук у нас так устроены, – сказала она.

Я пожал плечами: устроены так устроены, чего голову ломать!

Тетя Оля, прищурившись, посмотрела на меня сверху вниз. Теперь она уже не казалась мне такой уродиной, как вначале. Просто к ее лицу нужно было привыкнуть, приглядеться. И тогда впечатление резко менялось. Собственно, у меня оно уже изменилось.

– Знаешь что? – продолжала она. – А я ведь есть хочу! Я ведь досюда через пол-Европы пробиралась! Имеется тут у вас какой-нибудь огород?

– Ага, – сказал я.

– Не «ага», а «разумеется, сударыня», – строго поправила она. – Тебе не в лом будет утащить с кухни немного хлебца?

– Угу, – сказал я.

– Отлуплю! – пригрозила она.

Мне было не в лом, и я сбегал на кухню за хлебом, а заодно прихватил немного масла в масленке и солонку – кто знает, что взбредет этой новоявленной тетушке в голову! Проходя мимо веранды, я видел, как дядя Костя что-то внушал маме, помогая себе экономными жестами, от которых по гостиной гулял ветерок, а мамуля молча слушала его, подперевши щеку, а вот слов его было не разобрать, как ни старайся.

– Веди на огород, – сказала тетя Оля, по-хозяйски беря меня за руку. – Мама не станет ругаться, если мы стырим парочку огурцов и помидоров?

– Не-а, – сказал я.

– Ты как, прикидываешься лопухом или лопух и есть?! – рявкнула она. – Отвечай развернутыми фразами: дескать, полагаю, что не станет…

– Ладно, – сказал я.

– Не ладно, а «хорошо», горе луковое.

Мы обогнули дом и попали на мамины грядки. Тетя Оля сразу же сорвала самый красный помидор и отдала мне, а себе нашла самый большой. Мы вымыли их под ржавым рукомойником с пипкой, синхронно посолили, надкусили и моментально обляпались в одних и тех же местах.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала тетя Оля, утираясь сорванным листиком.

– О чем?

– Ты думаешь – ты и говори.

– Еще чего! – возмутился я. – Вдруг я какую-нибудь глупость думаю! Стану я ее вслух говорить…

– Пока что ничего умного ты и так не сказал. А вот когда начнешь выражать свои мысли вслух, авось и обогатишь свою речь. У тебя же на лице все написано, малыш!

Малыш… Пожалуй, она была единственная, в чьих устах такое обращение не звучало аллегорически.

– Но ведь это же вы сказали, что знаете, – упирался я.

– Конечно, знаю!

– А если я думаю о чем-то другом?

– Давай играть честно, – сказала она. – Согласен?

– Угу…

– Не «угу», а «ay-ay, ma’am!»[6]

– Чего-о?!

– Не обращай внимания… Если я угадаю, то вот что: поцелуешь меня в щеку.

– А если не угадаете?

– Тогда я везу тебя на закорках вокруг дома.

– Вам меня не поднять!

– Ха! – воскликнула она. – Малыш… К тому же, я ничем не рискую.

– Ну-ну, – сказал я.

– Так вот: когда мы уделались помидорками, ты подумал, что уж кто-то, а эта здоровенная халда – определенно твоя родная тетя… – Я вспыхнул, как упомянутый помидор. – Ну что? Я права? Давай целуй, оболтус!

«Обуолтус»… Это звучало забавно и волнующе.

Ее бронзовая щека приблизилась к моему лицу. Я увидел серебристый пушок возле уха, крохотную сережку с синим камушком в ухе и короткую пепельную прядку за ухом. Я услышал запах ее духов… Внутри моей башки взорвался фейерверк. Я зажмурился, качнулся вперед и ощутил своими губами ее горячую упругую кожу. Мне было безразлично, угадала она или нет: я все равно сделал бы это. Хотя, конечно, она угадала. Сердце оборвалось и рухнуло куда-то в желудок. Не было никаких сил убрать губы от ее щеки. Никогда еще со мной не приключалось ничего подобного.

– Но я не твоя родная тетя, – сказала она, отстраняясь и отправляя в рот остатки помидора. – Увы! Хотя… – она задумчиво облизала пальцы. – В этом мире у тебя нет никого ближе по крови, чем я.

– Вот еще! – возразил я, все еще немного оглушенный новизной впечатлений. – У меня есть мама.

– Конечно, есть.

– У меня, наверное, есть отец…

– Несомненно! И ты, наверное, подумал, что Консул – твой папочка?

«Куонсул»… Я едва сдержался, чтобы не передразнить ее. А вместо этого быстро переспросил:

– Кто-кто?!

– Мм-м… дядя Костя.

«Куостя»… Тоже не подарок.

– Видишь ли, «Консул» – это его прозвище в Галактике… Нет, он и взаправду просто старинный мамин друг. Ты разочарован? Не лги же мне, несносный ребенок!

– Ну… если бы он был моим отцом, я… я… Такой отец все равно лучше, чем никакого.

– Браво! – воскликнула она и взъерошила мне макушку. – Я передам Консулу твои слова, чтобы он не задирал нос! Как это ты выразился: лучше фиговый отец, хотя бы даже и такой, чем никакого… Он, правда, и не задирает, но крутизна из него порой так и прет, помимо воли и желания. А тебе очень не хватает отца?

– По правде сказать… нет. Еще вчера я даже не задумывался об этом.

– А теперь задумался? И что решил?

– Еще месяц назад я жил в Алегрии, учился в колледже, – сказал я. – Само собой, я не против, чтобы у меня был отец. Но друзей мне не хватает больше…

– Это как раз поправимо, – промолвила она. – Ты, по крайней мере, знаешь, где остались твои друзья. Значит, всегда можешь туда вернуться.

– Вернуться, как же! – проворчал я.

– А вот что касается твоего отца, то где он, кто он – не знает никто.

– Мама знает, – предположил я.

– Ты будешь удивлен, – заметила она, – но этого не знает даже твоя мама.

– Так не бывает!

– Еще и не так бывает… Послушай, малыш, а чердак у вас в доме есть?

– Угу.

– Не «угу», а «oui, mademoiselle»[7]. Обожаю чердаки! Паутина, сундуки, старые игрушки… м-мм! Клёво! – она даже зажмурилась. – А нельзя ли мне к вам на чердак?

– Там же ничего интересного, – сказал я с сомнением.

– Это для тебя ничего, – возразила она. – А я уж найду.

И мы полезли на чердак.

Попасть туда можно было двумя способами: со второго этажа по винтовой лестнице и с улицы – по приставной. Нет нужды объяснять, что мы воспользовались последним способом. «Привидения есть?» – деловито осведомилась тетя Оля. «Н-нет… не знаю», – сказал я. «А ты боишься привидений?» – «Чего их бояться…» – «Привидения для того и существуют, чтобы их боялись. Пугать – их основная функция. Или, если угодно, предначертание. Это все равно, как если бы я спросила, ешь ли ты помидоры, а ты бы отреагировал в том смысле, что, мол, чего их есть?.. Тэ-э-эк-с, посмотрим. Дом старый, добротный. Построен из хорошего натурального камня, обшит деревом – в декоративных целях. Дерево – какая-то разновидность дуба… Должны, должны быть гости…» – «Почему – гости?» – «Игра слов. Во-первых, все мы гости на белом свете. А такие, как Консул или, к примеру, я – гости даже в собственном доме. Привидения же, говоря фигурально, на этом свете загостились. Во-вторых, есть очень созвучное английское слово «ghost»…» – «Я знаю». – «… и ни один нормальный звездоход в рейсе не помянет нечисть и потусторонние силы иначе, как используя эвфемизмы. Не то жди – непременно заведется какая-нибудь дрянь, ищи потом в окрестных мирах живого священника со святой водой!» Она смерила взглядом лестницу, поплевала на ладошки и полезла первой, не переставая разглагольствовать. «Однажды на «Кракене»… это такой галактический стационар, ты, наверное, не знаешь… галактический стационар – это такое большое искусственное поселение в открытом космосе, вроде научного городка… появился второй субнавигатор, непроходимо отвязный тип, храбрый до неприличия, а я была третьим субом. Это уж я потом поняла, что чрезмерная отвага вовсе не достоинство, а клинический симптом, нарушение базовых психологических реакций… И вот он, этот храбрец, чертыхался через слово, а первому субнавигатору как-то сказал в том смысле, что, мол, чего это вы всегда так тихо ко мне подкрадываетесь, ровно привидение, я ведь и напугаться могу! Ну, это я излагаю своими словами, у него смешнее прозвучало… Первый суб от такого неподобства дара речи лишился, а я, дура глупая, только захихикала. Нравился он мне, что греха таить, дело прошлое… Ты меня слушаешь, племянничек?» Я честно пытался. Но в данный момент я карабкался по лестнице за ней следом, и ее бронзовые ноги были в нескольких сантиметрах от моего лица. Можно было рассмотреть каждую трещинку на ее сандалиях, каждую пушинку и каждую царапинку на ее икрах, нежную, почти не тронутую загаром кожу в ямках под коленками… а когда я задирал голову, то мог увидеть ее трусики. Узкую полоску белой паутинчатой материи, утонувшую между двумя полушариями, которые жили своей очень активной жизнью внутри распахнувшегося парашютным куполом платья… Так что весь я обратился в зрение, а все остальные органы чувств попросту на время отключились. Только и сумел я, что промычать в очередной раз свое «угу».

Я мог только мечтать о том, чтобы чердачная дверь оказалась закрыта, и нам пришлось бы одолеть этот головокружительный путь еще раз – в обратном направлении.

Но чердачная дверь никогда не запиралась. Глупо навешивать замки, имея в доме такую любопытную и деятельную тварь, как Читралекха.

«Свет здесь, конечно же, не предусмотрен», – проворчала тетушка, шаря вокруг себя и опрокидывая какие-то пыльные коробки и ветхие ящики. И тотчас же вспыхнул свет, теплый и очень слабый. «Уой… Кресло! – выдохнула тетя Оля с восторгом. – Да не простое, а качалка… Всю жизнь мечтала о такой!.. Бабушкино, наверное?» – «Это…» – начал было я и замолчал. Откуда мне было знать, кому в стародавние времена принадлежало это плетеное кресло с выгнутыми салазками вместо ножек. Тетушка с размаху плюхнулась в него и едва не опрокинулась вверх тормашками. Ее бесконечной длины ноги взмыли под крышу. У меня пресеклось дыхание. «Уой… О-бо-жа-ю!» – произнесла она удовлетворенно. Кресло стонало под нею. Я нашарил позади себя какой-то сундук и поспешно сел, потому что конечности отказывались служить. «Так вот, продолжаю дозволенные речи… Однажды после вахты он, то есть упомянутый второй суб, находит меня, глаза красные, как у белого кролика, сам, впрочем, отнюдь не белый, а зеленый… и спрашивает, мол, не было ли у меня какой нужды прошлой ночью бродить по восточному переходу, завернувшись в белую простыню. Челюсть моя отпала, и он сам снял поставленный вопрос, как идиотский, но озабоченности явно не утратил. Спустя какое-то время я заметила, что он достает тем же вопросом старшего инженера, тоже даму, приятную во всех отношениях, и точно так же немедленно все заминает на корню. Оказывается, всякий раз, когда он стоит вахту на центральном посту в одиночестве, видится ему за спиной некая леди в белом, что является чаще из восточного коридора, реже – из западного, но, заметь, никогда из центрального. А стоит бедняге обернуться – и нет ничего. Тогда уж и у меня сам собой родился вопрос: каким же конкретно органом восприятия он обнаруживает ее присутствие, если находится к входу на пост спиной, с учетом того обстоятельства, что глаз на затылке у него не имеется. А парень делается совсем плох и деморализован. Вот он уже принимает успокоительное. Вот он уже на приеме у медика. Вот он уже просит меня стоять вахту с ним вместе, за что впоследствии, по прибытии в пункт назначения – кажется, это была система Шератан… или федеральный форпост Шедар… определенно что-то шипящее… – вот там-то он всемерно меня отблагодарит. Я же, будучи по молодости особой крайне любопытной, вполне созрела, чтобы посмотреть на живое, с позволения сказать, привидение собственными глазами… А вот интересно, что в этом сундуке под тобой? Вдруг старый мамин скафандр с регалиями Звездного Патруля! Или чей-то скелет!..» Мне было положительно наплевать, что хранилось в сундуке под моим задом. Я сидел перед ней, уставясь на ее круглые коленки, краснел, бледнел, шел пятнами, потел и не мог собраться с мыслями. Мне хотелось одновременно нескольких вещей. Во-первых, немедленно уйти отсюда, чтобы не выглядеть таким круглым дуралеем и дальше. Во-вторых, чтобы ушла она со своими коленками, ногами, руками… духами. В-третьих, чтобы я не уходил, чтобы она не уходила, а вместо этого избавилась бы от своего платья в дурацкий горошек, которое все равно ничего толком не скрывало. Единственное, что мне сейчас было по-настоящему интересно, так это как она устроена под этим платьем.

В довершение ко всему, в моем затуманенном сознании неоновой вывеской вспыхнула мысль: «Когда я вырасту, она станет моей женой!..»

– Эй! – тетя Оля пощелкала пальцами у меня перед носом.

– Что? – встрепенулся я.

– Ты знаешь, какое прозвище было у твоей мамочки в Звездном Патруле?

– Нет. Я… я даже не знал, что она была «патрульником».

– Восхитительно! И так похоже на наше Елену Прекрасную… Титания – вот как ее называли. И если кто-то думает, что в честь сказочной королевы эльфов, то трагически заблуждается.

– Не думал, что у юфмангов когда-то была королева! – фыркнул я. – Даже сказочная! С их-то замшелым патриахатом…

– Что, историю Великого Разделения уже преподают в школах?!

– Угу… Да, сударыня, – поправился я и хихикнул.

– А Шекспира?

– Конечно!

– Но уж никак не «Сон в летнюю ночь»… Так вот, малыш, Титания была супругой Оберона, а он был королем наших эльфов, из наших сказок, и к юфмангам они не имеют почти никакого касательства. То есть, разумеется, имеют, но находятся в том же соответствии, что мифические драконы и вполне реальные неодинозавры. Если уж на то пошло, то юфманги вообще гномы, а не эльфы!.. В нашем случае действовала нелинейная ассоциативная цепь: имелся в виду одноименный третий спутник планеты Уран… диаметр… диаметр… черт, не помню уже ни шиша… примерно тысяча шестьсот километров, масса три с половиной квинтиллиона тонн, среднее расстояние от поверхности планеты четыреста тридцать шесть тысяч километров, период обращения вокруг Урана без малого девять земных дней, что совпадает с периодом обращения вокруг собственной оси, из чего следует что?

– А… что?..

– Нет, астрономию ты в своем колледже явно прогуливал. Из этого следует, что у Титании, как и у Луны, есть своя невидимая с поверхности главной планеты сторона, с которым связана старая неприятная история. В двадцать четвертом году о поверхность Титании разбился пассажирский трамп. Отказала автоматика наведения, выдала ошибочный курс. Такое раньше бывало… Погибло триста человек – весь сменный персонал местной станции слежения. Перед тем, как связь прервалась, первый навигатор трампа Билл Смит мрачно пошутил: «Не знал, что окажусь капитаном «Титаника»!» – «А на что ты рассчитывал, с такой фамилией?» – подыграл ему напоследок оператор связи. Билл оценил шутку, засмеялся… и все кончилось.

– Не понял прикола, – сказал я.

– Это потому что ты неграмотный и нелюбопытный.

«Что верно, то верно», – вынужден был мысленно согласиться я.

– Был такой океанский лайнер «Титаник»…

– Про это я слыхал.

– А его капитана звали Эдвард Джон Смит.

– Теперь понятно… Но мама-то при чем?

– А при том, что сколько она разбила мужских сердец, знает один господь. Не триста, конечно, но не намного меньше, поверь мне. И даже Консул, олицетворение железной выдержки и неподдельной отваги… да и ловелас порядочный… и его, ходят легенды, во время оно не минула чаша сия. Кроме того, спутник Урана в естественном своем виде представляет холодную глыбу камня пополам со льдом. И если бы ты встретил свою маму в пике формы, то согласился бы, что именно из перечисленных ингредиентов она и состоит, с явным преобладанием самого морозного льда, какой только можно себе вообразить. Так что никак иначе твою маму было не назвать, кроме как Титанией…

– Но ведь у нее в этом самом Патруле… все получалось?

– Получалось?! – оживленно переспросила тетя Оля. – Уой, насмешил! Да она была одним из лучших командоров во всей человеческой Галактике! Еще немного – и она вошла бы в фольклор, как тот же Консул, а он-то как раз вошел, и стал его неотъемлемым персонажем, и о нем рассказывают легенды и травят анекдоты приблизительно в равной дозе.

– Почему же тогда она все бросила и ушла?

– Да потому что появился ты, глупый.

– Допустим. Но почему тогда она пряталась и хотела спрятать меня?

– Боялась, что тебя отнимут, – просто сказала тетя Оля. Я не успел сформулировать следующий естественный вопрос: кому и зачем я понадобился в монопольное владение… тоже мне, сокровище!.. как она продолжила в том же беззаботном тоне: – Теперь-то уже все позади. Если Консул вмешался – считай, что ваш дом огородили крепостной стеной, выставили дозоры и пустили боевые машины шагать по периметру. Для начала, он не слишком-то любит все эти дела…

– Какие дела? – все же ухитрился вклиниться я.

– Всякие эти… оборонные проекты. Потом, он до сих пор очень и очень неплохо относится к Титании. Ему осталось только уговорить ее принять его помощь. Леночка… твоя мама может думать о себе все, что угодно, но без влиятельных друзей ее в покое не оставят. То, что она обратилась к нему, самое умное, что она сделала за последние двенадцать лет.

– Маму довольно трудно уговорить, – заметил я.

– Он и не таких уговаривал, – пожала плечами тетя Оля. – Ты его как-нибудь порасспроси, он тебе порасскажет. Я со своими байками по сравнению с ним – жалкая курортная анекдотчица.

«Ничего, – подумал я почти спокойно, насколько это понятие было применимо к моему отравленному тестостероном мыслительному аппарату. – Я скоро вырасту. Еще до того, как ты состаришься. Я успею». На более здравые рассуждения меня уже не хватало. Мне и в голову тогда не приходило, что у нее прямо сейчас мог быть абсолютно другой мужчина. Что у нее могли быть дети. И, может быть, даже моих лет. И что уже поэтому в ее глазах я навсегда останусь обычным переростком-несмышленышем.

Похоже, я влюбился в некрасивую гнусавую женщину, которая годилась мне в тети и по возрасту вполне могла быть моей матерью. Поздравьте меня с такой радостью.

– Так вуот, возвращаясь к нашей леди в биелом… – сказала она.

Но тут нас позвали за стол.